Фредерик Бастиа - Что видно и чего не видно

То же самое можно сказать и о слове наплыв, наводнение. Слово это обычно имеет негативный оттенок, потому что наводнения опустошают поля и пашни. Однако если бы то, что они оставляют на почве, имело большую ценность, чем то, что они уносят, как это бывает при разливе Нила, то наводнения следовало было благословлять и боготворить, что египтяне и делают. Прежде чем кричать о наплыве иностранных товаров, прежде чем возводить на их пути тягостные и дорого обходящиеся препятствия, пусть люди зададутся вопросом: принадлежит ли этот наплыв к числу опустошающих страну или оплодотворяющих ее? Что мы подумали бы о Мухаммеде Али, если бы он, вместо того чтобы финансировать строительство плотин поперек Нила с целью распространения на более далекое расстояние действия его разлива, стал бы использовать те же деньги на углубление русла реки, чтобы Египет не загрязнялся чужеземным илом, приносимым с Лунных гор? А между тем мы действуем с такой же степенью благоразумия и здравого смысла, когда тратим миллионы франков на то, чтобы защитить наше государство…

От чего?… От тех благодетельных даров, которыми природа одарила другие страны.

Среди метафор, скрывающих целую гибельную теорию, наибольшее распространение получила та, которая заключается в словах дань, данник. Эти слова превратились в синонимы слов покупка, покупатель, при употреблении между ними не делается различий.

Между данью и покупкой такое же различие, как между воровством и обменом, и, по-моему, выражение: «Картуш взломал мой сундук и купил там тысячу экю» будет столь же правильно, как и фраза, постоянно повторяемая нашими почтенными депутатами: «Мы заплатили Германии дань за тысячу проданных нам лошадей».

Действие Картуша не может быть названо покупкой, потому что он не положил в мой сундук и с моего согласия ценности, равной той, которую вынул оттуда.

Точно так же уплаченные нами Германии 500 ООО франков не могут быть названы данью именно потому, что она получила их не даром, но дала нам в обмен за эти деньги тысячу лошадей, которых мы сами оценили в 500 ООО франков.

Столь ли уж необходимо всерьез критиковать такие семантические злоупотребления? А что делать, если подобные выражения со всей серьезностью употребляются в журналах и книгах.

Не подумайте, впрочем, чтобы они попадались только у некоторых писателей, не знающих настоящего значения слов своего родного языка! На одного писателя, который воздерживается от подобных выражений, я назову десять, которые позволяют себе употреблять их, включая умнейших людей – гг. Аргу, Дюпена, Виллеля, пэров, депутатов, министров, т. е. людей, слова которых имеют силу законов, самые вопиющие софизмы которых принимаются за основу управления государством.

Один знаменитый философ нового времени добавил к категориям Аристотеля софизм, состоящий в уклонении от спора при помощи одного слова. Он приводит несколько примеров. Он мог бы включить в свой список слово данник. Итак, рассматривается вопрос, полезны ли покупки, совершаемые за границей, или вредны? Они вредны, – говорите вы. – Почему? – Потому что они делают нас данниками иностранцев. – Вот, на самом деле, слово, в котором неразрешенный вопрос выставляется положительным фактом.

Каким образом эта вводящая в заблуждение фигура речи попала в риторику монополистов?

Возьмем два случая: в одном из них деньги покидают страну для удовлетворения алчности победоносного неприятеля; в другом – они покидают страну в уплату за товары. Между этими двумя случаями находят аналогию, принимая во внимание только то обстоятельство, по которому они сходны между собой, но упуская из виду то, по которому они различаются.

А между тем на этом-то последнем обстоятельстве, состоящем в отсутствии вознаграждения в первом случае и наличии добровольного соглашения о вознаграждении во втором, основывается между ними то различие, вследствие которого оба случая никак не могут быть отнесены к одному классу. Одно дело, когда вы отдаете 100 франков по принуждению тому, кто берет их силой, и другое – когда вы добровольно отдаете их тому, кто предлагает вам, в обмен за эти деньги, предмет ваших желаний. С тем же успехом можно сказать, что выбросить хлеб в реку то же самое, что съесть его, потому что и в том и в другом случае хлеб уничтожается. Неправильность такого рода суждения, как и того, в котором заключается слово дань, состоит в отождествлении двух случаев на основании их сходства с упущением из виду их взаимного различия.

Так во Франции называли тогда почти все страны Северной Африки. – Прим. перев.

Недавно г-н военный министр заявил, что каждый человек, перевезенный в Алжир, обошелся государству в восемь тысяч франков. А между тем эти несчастные люди вполне могли бы, каждый, сносно жить во Франции на капитал в четыре тысячи франков. И я спрашиваю, в чем же заключается облегчение условий существования французского населения, когда уезжает один человек и на его отъезд тратятся средства, достаточные для существования двух человек.

Если бы последствия какого-нибудь действия обрушивались на самого инициатора этого действия, наше обучение политической экономии было бы легким и быстрым. Но такого не случается или случается редко. Зачастую хорошие и видимые следствия достаются нам, а плохие и невидимые– кому-нибудь другому, и это обстоятельство еще плотнее затуманивает нам глаза. Приходится ждать, пока не начнут реагировать те, на чью долю перепали плохие следствия. Порою проходит очень много времени, в течение которого заблуждение продолжает господствовать.

Допустим, один человек сделал нечто, что дает ему прибыль в десять процентов, но это хорошее для него следствие привело к плохим следствиям, скажем, для тридцати человек, понесших общий убыток в пятнадцать процентов, так что на каждого приходится всего-навсего полпроцента этого убытка. В общем-то налицо потеря, на которую непременно последует реагирование. Однако надо ждать, пока зло не распространится на большую массу людей, а добро сосредоточится в одной точке. (Неизданный черновой набросок автора.)

Под «вероломным Альбионом» подразумевается Англия. Бастиа обыгрывает традиционные насмешки французов над английскими туманами, имея в виду, что они не дают солнцу мешать в Англии искусственному освещению, как оно делает это во Франции. В 1840-е годы франко-английские отношения иногда бывали весьма напряженными.