Юрий Корчевский - Сибиряк. В разведке и штрафбате

Алексей попытался удержать равновесие на бревне, перекинутом через ручей. Но бревно предательски повернулось, и он упал в воду. Выбравшись, разделся догола, отжал одежду. И надо же, как его угораздило! Вода в июне холодная, Сибирь – не Кавказ. Завтра уже возвращаться с охотничьей заимки домой, и вот – нате, вымок. Он оделся и бегом бросился к избушке – на бегу одежда быстрее просохнет. Ему больше было жалко ружья – при падении вода попала в механизмы.

В избушке он вновь разделся, повесил на веревку одежду и стал разбирать «фроловку» – так называли винтовки Бердана, рассверленные до 20-го калибра. Хорошее ружьецо, еще отец им владел. Он и сейчас жив, только стар стал, глазами слаб, на охоту уже не ходит. А Леха охотой промышлял, кроме «фроловки» еще «мелкашку» имел. У нее патрон слабый, но дешевый, и вес маленький, что на ходовой охоте немаловажно. Зато зайца или тетерева с «мелкашкой» брать хорошо. Звук у выстрела слабый, иногда двух-трех птиц добыть успеешь, пока стая всполошится. Только птица иногда на выстрел крепкая попадалась – тот же глухарь. Осторожная, близко к себе не подпустит, только на току ее и добыть можно. Как затоковал самец, бери его хоть голыми руками – ничего вокруг себя не видит и не слышит.

Месяц он уже дома не был, провизия – крупы и соль, да и патроны к концу подходили. Надо было домой возвращаться. Прибыток ноне неплохой, вон сколько шкурок сохнет. Правда, они только солью обработаны, чтобы не портились. Мездру он с них снял, но, чтобы шкурка мехом стала, ее еще выделать надо, квасцами обработать. Но в потребсоюзе ее и такую хорошо берут. Хочешь – деньгами за шкурки бери, хочешь – часть порохом или патронами к той же «мелкашке».

Алексей собрался утром, из последних крупинок чайных сделал заварку, шкурки в мешок определил. Огромный он вышел, да легкий.

Выпив жиденький чай, он отправился в поселок. Половина мужиков в поселке промысловой охотой занималась, половина – на руднике работала. Пробовал и Леха на руднике деньгу заколачивать, отработал смену – и домой. Только не понравилось ему. Пылища, видимости под землей никакой, кашлять стал. В конце концов плюнул он на рудник. В тайге воздух чистый, не надышишься. Мяса для еды полно вокруг бегает, летает и плавает, только не ленись. Себе радость, государству польза. А как же? Шкурки же выделывались, какие получше – за рубеж шли, за товары ихние. Опять же в поселке – почет и уважение.

Так и пробежал он десяток километров от заимки охотничьей до поселка. Шел веселый, улыбался. А что? С добычей домой возвращался, сейчас ружья дома оставит – и в потребсоюз. А вечером можно и на танцы. Есть там одна девушка, Зоя – уж больно нравится она Алексею. Тоже, как и он, из староверов, себя блюдет, лишнего не позволяет. Такую и в жены взять можно. Денег вот только поднакопить надо на новую избу. Старая-то, отцовская, мала, все-таки шесть братьев у него и две сестры. Два старших брата женаты уже, отделились.

Шел Леха по главной и единственной улице поселка и улыбался. И сразу не понял, почему первый же встречный, бухгалтер сельсовета, желчный Степан Матвеевич, негодующе спросил:

– Чего радуешься?

– Домой вернулся, – недоумевающее ответил Алексей.

– А, так ты не знаешь?

– Чего?

– Война! С германцами, три недели уже идет. Немчура Минск взяла, Красная Армия отступает.

Леха так и оторопел. Конечно, откуда ему знать? В тайге радио и газет нет, только и узнаешь новости, когда домой возвращаешься.

Он рывком распахнул дверь в отцовскую избу и сразу увидел заплаканные глаза матери.

– Ой, лихо! – она зарыдала в голос. – Даже не простился!

– С кем?

– Два брата твоих позавчера на фронт ушли, Николай и Григорий. И на тебя повестка из военкомата пришла.

Новость оглушила, как поленом по голове. Выходит, страну его немец поганым сапогом своим топчет, а он ни ухом, ни рылом?

– Мам, ты «сидор» собери с исподним да бритву положи.

– Готово уже. Отец сказал, что ты днями будешь – как знал.

– Нетрудно угадать, запасы пороха к концу подошли.

– Как братья ушли, Зоя прибегала, тебя спрашивала. Ты бы зашел к ней, девушка хорошая.

– Мам, мне же повестка, мне в военкомат идти надо. Пока я здесь сижу, война закончиться успеет.

– Нет, сынок, отец сказал – это надолго.

– А товарищ Сталин говорил, что мы будем бить врага на его территории. И если сейчас Красная Армия отступает, так это потому, что напали неожиданно. Вот соберет товарищ Сталин кулак, ударит всеми силами – я и до фронта добраться не успею, как война закончится.

– Ты заговорил прямо как эти, комсомольцы, на своих собраниях…

– Я же русский, мама! Дай поесть чего-нибудь, утром только пустого чаю выпил, да и по хлебушку соскучился.

Мать выставила на стол чугунок с картошкой, порезала селедки, огурцов; прижав каравай хлеба к груди, бережно отрезала от него горбушку. Любил горбушки Леха, особенно с борщом, да еще когда горбушку чесночком натрешь! На танцы после этого можно было не ходить – девки носы воротили, так ведь он же не на танцы сейчас собрался.

Пока ел, попросил:

– Мам, пусть батяня сходит в потребкооперацию, шкурки сдаст – все деньги будут.

– Скажу.

Леха вскинулся:

– А где он сам-то, я и не спросил.

– Заготовителя колхозного в армию забрали, попросили его поработать.

– Ух ты!

Староверы не работали на государственных и колхозных должностях, но война многое изменила.

Леха поел, надел брезентовую куртку – в ней ни дождь, ни ветер не страшны. Сунув в карман повестку, поклонился матери:

– Не болейте, мама, и меня дождитесь.

Взялся за лямки «сидора»:

– Ты к сельсовету иди, там все мужики собираются. До Туринска далеко идти.

– Спасибо, – он остановился в дверях и обернулся.

Мать обняла сына и перекрестила его двумя перстами, по-староверски.

Леха шагнул за порог и не оглянулся – вроде не по-мужски как-то.

У сельсовета собрались человек двадцать тех, кому пришли повестки. Кто-то пришел сам, другие – с родней. Лица были у всех хмурые, женщины плакали.

На крыльцо вышел председатель сельсовета, единственный коммунист в поселке. Он сказал короткую речь, обращенную к пришедшим мужчинам, – чтобы не трусили в бою, гнали немца взашей да возвращались с победой.

Ни оркестра, ни долгих проводов не было. Старшим председатель назначил Еремея, машиниста дробилки с рудника – как-никак, он на финской в тридцать девятом успел повоевать, военное дело знает.

– Кругом! – скомандовал Еремей. – В колонну по четыре становись! Шагом марш!

Двадцать километров до райцентра шли до вечера. А там – военкомат, сутолока и беготня; но уже ночью их посадили в эшелон на станции.

Вагон был товарный, с надписью: «Сорок человек или восемь лошадей». Нары пахли свежей сосной, на них лежали охапки сена. Выдали сухой паек – ржаные сухари и селедку. Леха сухари погрыз, к селедке же не притронулся. А кто по жадности селедки наелся, мучались жаждой. На каждом полустанке к колонке с водой бегали, напиться не могли.

На стоянках, пока паровоз воду и уголь набирал, мимо них к фронту воинские эшелоны проходили – все больше с техникой.

– Ты гляди, какие красавцы! – восторженно взирая на танки БТ, стоявшие на платформах, восхищался Лехин сосед по нарам, Илья. – Мы с ними японцам шею на Халхин-Голе свернули и немцам свернем.

Как они позже узнали, на фронте, танки БТ горели как свечки. Броня у них была слабая, двигатель бензиновый, прожорливый.

К исходу суток эшелон прибыл в Свердловск. Их выгрузили на товарной станции, построили и зачитали списки.

Леха попал в команду из двадцати человек. Думал, сразу на фронт отправят, ан – нет, команда оказалась учебной. Новобранцев помыли в бане, переодели в новехонькое солдатское обмундирование и распределили по отделениям и взводам. Так Алексей попал в учебку.

Учили их минно-подрывному делу. Преподавали строевую подготовку, изучали винтовку Мосина, но большую часть они занимались инженерными минами – нашими и немецкими.

Алексей хотел попасть в пехоту, даже к командиру ходил, но тот как отрезал:

– Где Родина приказала тебе служить, там и будешь! Кругом, марш!

Так и сидел Алексей за столом вместе с другими новобранцами. Сначала немного теории дали – о взрывчатых веществах да о взрывателях. Потом учебные мины показывали.

У Лехи от терминов голова кругом шла. Каких только мин в Красной Армии не оказалось: Т-35, ТМ-39, ПМЗ-40, ТМ-41, ПМД-6, ПОМЗ-2, и надо было знать их модификации, вроде ПМД-6Ф, в которой взрывчатый состав из аммиачно-селитренной смеси в стеклянных флаконах был. Как установить мину, как обнаружить ее и снять, как замаскировать установленную. Да еще шашки тротиловые, детонаторы, огнепроводные шнуры и подрывные машинки. К вечеру голова гудела.

Но это были только цветочки! Дальше они стали изучать мины немецкие – пехотные, противотанковые. Немцы были хитрыми. На одной мине, такой как TMI-29, ставили по три взрывателя. Кроме нажимного – еще боковые и донный натяжного действия. Обезвредил сапер верхний и боковые взрыватели, потянул мину, а она как… В общем, не зря говорят, что сапер ошибается только один раз.