Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)

Буря, предвестница приближающейся зимы, завывала за окнами. Черные тучи быстро неслись по небу, орошая землю шумными потоками града и дождя. Стенные часы пробили семь.

– Кажется, – обратилась полковница Б*** к своей дочери Анжелике, – мы сегодня просидим одни. В такую погоду вряд ли кто-нибудь из друзей надумает приехать в гости. Мне бы только хотелось, чтобы поскорее вернулся твой отец.

Едва она произнесла эти слова, как дверь отворилась, и в комнату вошел ротмистр Мориц Р***. За ним появился молодой правовед – знакомый полковницы, один из постоянных посетителей ее четвергов. Он был открытым, веселым юношей, что называется, душой компании, вот почему Анжелика поспешила заметить, что ей в этот вечер будет гораздо веселее, чем в любом многолюдном обществе. В зале было довольно холодно, поэтому полковница велела развести в камине огонь и накрыть чайный столик.

– Вы, господа, – произнесла она, – с поистине рыцарским геройством приехали сегодня, несмотря на бурю и дождь, и потому, вероятно, с удовольствием выпьете пунша. Маргарита сейчас приготовит нам этот напиток, придуманный как раз для такой погоды.

Маргарита, компаньонка Анжелики, была одного с ней возраста и жила в доме полковницы как для того, чтобы девушка могла практиковаться во французском, так и для помощи по хозяйству. Она немедленно явилась и исполнила приказание полковницы.

Пунш закипел. Огонь затрещал в камине. Маленькое общество уютно устроилось за чайным столом в приятной надежде скоро согреться. Веселые разговоры, с которыми они прежде прогуливались по зале, на минуту стихли, и только шум бури, завывавшей в печных трубах, прерывал воцарившееся молчание. Наконец, Дагобер – так звали молодого юриста – заговорил:

– Каким же таинственным и необъяснимым страхом откликаются в моем сердце осень, буря, огонь в камине и пунш!

– Однако страх этот очень приятен, – вмешалась Анжелика. – Я люблю, когда легкий озноб пробегает по телу, а душу охватывает неодолимое желание заглянуть в какой-то иной, чудный, фантастический мир.

– Истинная правда! – воскликнул Дагобер. – Минуту назад этот легкий озноб ощутили мы все, и если мы внезапно замолчали, то именно из-за невольно родившегося в нас желания заглянуть в тот фантастический мир, о котором вы говорили. Впрочем, я очень рад, что это чувство прошло и мы вернулись к действительности, где можем насладиться таким прекрасным напитком! – И, поклонившись полковнице, он осушил стоявший перед ним стакан.

– Чему же тут радоваться? – возразил Мориц. – Если все мы согласны с тем, что пережитое чувство страха было приятным, то нам остается только сожалеть, что оно прошло.

– Постойте, постойте! – перебил его Дагобер. – Тут речь идет не о сладких грезах… Шум бури, треск огня и шипение пунша, как правило, являются предвестниками иного страха, свойственного всем нам и таящегося в глубине души. Я сейчас говорю о страхе перед привидениями. Всем известно, что эти таинственные гости чудятся нам по ночам в бурю или дождливую погоду, когда они, похоже, особенно любят покидать свой холодный край и пугать нас своими непрошеными визитами. Понятно, почему в такое время мы невольно ощущаем что-то неприятное.

– Что за вздор, Дагобер! – прервала его полковница. – Я не могу согласиться с вами в том, что страх, о котором вы упомянули, – врожденное и свойственное всем нам чувство. Скорее я склоняюсь к мысли, что это просто следствие глупых сказок и историй о мертвецах, которыми няньки пугали нас в детстве.

– О нет, милейшая хозяйка! – живо воскликнул Дагобер. – Это далеко не так! Никогда те сказки, что в детстве мы слушали с восторгом, а отнюдь не со страхом, никогда, повторяю, они не оставили бы в нас такого глубокого следа, если бы не нашли отклика в наших душах. Отрицать существование странного, непонятного нам мира явлений, которые мы порой слышим или видим, нет никакой возможности. Поверьте, страх – это только внешнее выражение тех страданий, которым подвергается наш дух.

– А вы, как я погляжу, мистик, – смеясь, сказала полковница. – Впрочем, ими всегда бывают люди, которые легко приходят в нервное возбуждение. Но мне все же непонятно, почему природа непременно хочет, чтобы мы взаимодействовали с этим миром только в минуты страха, точно с врагом?

– Очень может быть, – заметил Дагобер, – что это своего рода наказание от матери-природы за наше стремление ускользнуть из-под ее опеки. По крайней мере я убежден, что в то золотое время, когда люди жили на лоне природы, они не знали подобных страхов – это было просто невозможно при существовавшей гармонии всех созданий и сил. Я уже говорил, что мы часто испытываем страх, слыша странные необъяснимые звуки, но скажите, разве не возникает у нас гнетущего впечатления даже от тех звуков природы, происхождение которых нам вполне понятно? К их числу, бесспорно, принадлежат так называемые «чертовы голоса» острова Цейлон, о которых вы можете прочесть в книге Шуберта «Тайны естественных наук». Эти голоса напоминают человеческий плач и всегда раздаются в ясные, тихие ночи. Обычно они будто приближаются, становясь все громче, и в конце концов звучат совершенно отчетливо. Говорят, что эти непонятные звуки до того будоражат душу, что даже самые хладнокровные и чуждые всяких предрассудков люди не могут не испытывать ужаса, слыша их.

– Это действительно так, – поддержал своего друга Мориц. – Я никогда не был на Цейлоне, однако нечто подобное слышал сам и пережил то щемящее чувство, о котором говорит Дагобер.

– О, если так, – воскликнул юноша, – то вы доставите нам всем большое удовольствие, если расскажете об этом приключении, а может быть, и переубедите нашу прекрасную хозяйку.

– Вам известно, – начал Мориц, – что я сражался в Испании против французов под предводительством Веллингтона. Однажды, после битвы при Виттории, мне с отрядом испанской и английской кавалерии случилось провести ночь на биваках, в поле. Утомленный переходом, я заснул как убитый, но меня вдруг разбудил странный пронзительный звук. Я подумал, что это стонет тяжелораненый солдат, однако рядом со мной только спокойно похрапывали товарищи. Звук прекратился.

Между тем забрезжил рассвет. Я встал и прошелся немного по полю, рассчитывая найти раненого. Тишина стояла нерушимая, лишь изредка набегал легкий порыв ветра, и чуть шелестела листва. Вдруг звук снова повторился и, словно промчавшись в воздухе, утонул где-то далеко. Казалось, это был плач убитых, раздававшийся над полем сражения, под безграничным небосводом. Сердце мое дрогнуло, и глубочайший ужас овладел всем моим существом. Что значат жалобные вопли, вырывающиеся из человеческой груди, по сравнению с этим чудовищным, раздирающим душу стоном! Тут и товарищи мои повскакивали один за другим со своих постелей. Стон раздался и в третий раз, еще ужаснее, еще пронзительнее. Лошади начали всхрапывать и шевелить ушами. Испанцы упали на колени и стали громко читать молитвы. Один английский офицер уверял, что он часто наблюдал этот феномен в южных странах, когда атмосферу переполняло электричество, и что вслед за этим надо ждать перемены погоды. Испанцы, вообще суеверные по натуре, божились, что слышали голоса духов и что это предвещает какое-нибудь ужасное событие. Через несколько дней в этой местности действительно произошла одна из самых кровопролитных битв той войны.

– Что до нас, – прервал своего друга Дагобер, – то, чтобы услышать эти поражающие душу звуки природы, нам незачем ехать ни на Цейлон, ни в Испанию. Если из-за этого ветра, града, визга железных флюгеров на крыше вы не испытываете ни страха, ни трепета, то прислушайтесь к треску камина, в котором смешались сотни каких-то диких голосов, или к песенке, которую начинает затягивать чайник…

– О господи! Час от часу не легче! – воскликнула полковница. – Дагобер населил привидениями даже чайник и заставляет нас слушать их жалобные песни.

– Но маменька, – произнесла Анжелика, – Дагобер не так уж и неправ. Потрескивание дров в камине порой и в самом деле нагоняет какое-то гнетущее чувство, особенно когда ум к этому расположен. Что же касается жалобной песенки чайника, то она мне уже до того неприятна, что я даже погашу огонь, чтобы ее прекратить.

С этими словами Анжелика встала, и платок, в который она куталась, скользнув по ее плечам, упал на пол. Мориц быстро его поднял и подал девушке, за что был награжден взглядом, в котором каждый сразу бы прочел нечто большее, чем простую благодарность. В порыве чувств юноша схватил руку Анжелики и прижал ее к губам.

Маргарита, передававшая в эту минуту Дагоберу стакан пунша, вдруг вздрогнула, точно от электрического удара, и, пошатнувшись, выронила стакан. Тот разлетелся вдребезги. Испуганно вскрикнув, компаньонка бросилась к ногам полковницы, коря себя за непростительную неловкость и умоляя позволить ей удалиться в свою комнату. По ее словам, этот странный разговор, хотя она его и не вполне понимала, так сильно подействовал ей на нервы, что она почувствовала себя разбитой и хочет лечь в постель. Говоря это, она целовала руки полковницы, орошая их горячими слезами.