Элизабет Ролле - Венец королевы

Когда Гордон Трэверс вошел в холл, мистер Ландерс, более двадцати лет состоявший членом клуба и знавший всех его членов, сказал своему соседу:

— Вот человек, которым вы интересовались.

Оторвавшись от газеты, которую он читал, молодой человек живо поднял голову и с интересом посмотрел на вошедшего — высокого, хорошо сложенного темноволосого мужчину лет тридцати.

— Вы не могли бы представить меня ему?

— К сожалению, нет, для этого я недостаточно хорошо знаком с ним. Дождемся мистера Дженовера, он обещал прийти сегодня. Если сэр Трэверс к тому времени еще будет здесь, мистер Дженовер вас познакомит.

Молодой человек проводил взглядом неторопливо прошедшего в курительную комнату Траверса.

— Владелец коллекции Джакомо Росси, — пробормотал он по-французски.

— Вы истинный сын своего отца, Жан, — заметил мистер Ландерс — Драгоценности и еще раз драгоценности… Фамильное увлечение.

— Уверяю вас: лично я к ним совершенно равнодушен и приехал по поручению отца. Прошло больше тридцати лет, а он все не может успокоиться. Росси перехватил у него диадему, — знаменитый «Венец королевы», когда отец уже договорился о покупке.

— Так вы приехали сюда из-за этой вещицы! Сомневаюсь, что вам удастся купить ее. Сэр Трэверс человек очень богатый, едва ли он станет продавать диадему.

— Посмотрим… Расскажите мне что-нибудь о нем.

— Что именно?

— Меня интересует абсолютно всё. Понимаете, мистер Ландерс, когда покупаешь вещь, которую ее хозяин не очень-то хочет продавать, полезно узнать о нем как можно больше. Чтобы найти подход, как говорит отец.

— Вряд ли смогу быть вам полезным… От мистера Дженовера мне известно кое-что, но в основном о его отце, сэре Чарльзе Трэверсе.

— Наперед не знаешь, что пригодится. Буду вам очень признателен, если вы расскажете хоть что-нибудь.

Мистер Ландерс задумчиво посмотрел на собеседника. Жан был сыном Клода Древиля, друга его юности, с которым он был близок в Париже. Подумать только, что выдумщик и весельчак Клод потом буквально помешался на старинных драгоценностях и посвятил им всю жизнь. А сын у него милый мальчик. И деловой, кажется.

«Расскажу, что знаю, а там пусть сам решает, пригодится это ему или нет», — решил мистер Ландерс.

— Брак сэра Чарльза Трэверса с Джулией Росси был, как говорили, счастливым, но через два года она утонула во время шторма. Их сыну Гордону был тогда год. Через пять лет сэр Чарльз женился снова, на француженке. Она прожила с ним очень недолго, родила ребенка и вскоре после этого сбежала, бросив и сына, и мужа. Насколько сэр Чарльз обожал старшего сына, настолько терпеть не мог младшего, Джека. Когда сэр Чарльз умер, все его состояние досталось старшему сыну, младший по завещанию не получил ровным счетом ничего. Джеку тогда было пятнадцать лет. Однако Гордон Трэверс, в отличие от отца, относился к брату очень хорошо и не оставил его без поддержки. А через три года Джек умер, у него оказалась какая-то редкая болезнь крови. Говорят, его смерть сильно подействовала на Гордона Трэверса. Личная его жизнь тоже сложилась неудачно. Он женился и почти сразу развелся. Процесс получился довольно шумный. Необычайно красивая была женщина… И горячая. Его адвокат представил доказательства того, что она поддерживала связь со своим прежним любовником, и ей при разводе не удалось получить с Трэверса ни пенса. Она была в ярости. Ходили слухи, что то ли она сама, то ли ее любовник угрожали Трэверсу, но не на того напали… По натуре он человек замкнутый и малообщительный. Или стал таким. После развода живет в основном за границей. Он прекрасный спортсмен, держит яхту на Средиземном море, а зиму обычно проводит в горах. Здесь он появляется очень редко. Вам повезло, что вы застали его, однако, думаю, завладеть «Венцом королевы» вам не удастся.

Разбрызгивая лужи, машина свернула на размытую проселочную дорогу. Ровное гудение мощного мотора сливалось с унылым шелестом дождя. По скользкой, глинистой дороге машина шла так же быстро, как по шоссе. Хотя впереди был крутой поворот, Трэверс не сбавлял скорость; он любил быструю езду, а в такую погоду и в столь поздний час на этой пустынной дороге опасаться было нечего. Неожиданно на самом повороте свет фар выхватил из серой дождевой мглы чью-то фигуру. Трэверс круто вывернул руль, машину резко бросило в сторону, развернуло, и, проехав юзом несколько метров, она остановилась на краю оврага. Рванув дверцу, Трэверс выскочил наружу. Из-за пелены дождя не было видно, куда исчез человек, которого удар машины сбросил с дороги.

— Вы живы? — крикнул Трэверс, наугад спускаясь по откосу.

— Да, — как-то нерешительно, словно говоривший был не вполне уверен в этом, отозвался дрожащий юношеский голос.

— Что с вами? — спросил Трэверс, наклоняясь к пострадавшему.

— Ногу больно…

— Я могу отвезти вас в больницу, но до города при такой погоде ехать больше часа. До моего дома гораздо ближе, и врач там есть. Будет лучше, если я отвезу вас к себе. Или вы хотите в город?

— Нет, — торопливо ответил юноша. — Не хочу.

— Никак не предполагал, что ночью кто-нибудь может идти по этой дороге, — сказал Трэверс, пристально всматриваясь вперед и объезжая неровности, чтобы толчки не причинили боли пострадавшему. Он сделал паузу, ожидая, что его пассажир объяснит, как оказался ночью в таком пустынном месте, но тот промолчал. — Осталось совсем немного, — вновь заговорил Трэверс. — Как вы?

— Ничего.

Вскоре машина плавно свернула на аллею, обсаженную высокими деревьями. Впереди виднелась темная громада дома.

— Разбудите доктора Уэйна и попросите прийти сюда, — приказал Трэверс вышедшему навстречу лакею.

Впервые он разглядел своего гостя в доме, когда тот, щурясь от яркого света, опустился на диван. Это был юноша не старше восемнадцати лет, среднего роста, худощавый, в поношенной одежде, к тому же насквозь мокрой. Пряди влажных светлых волос падали на лоб, лицо было испачкано землей и кровью из ссадин; из-под старых, стоптанных ботинок на полу растекались грязные лужицы.

— Потерпите, сейчас придет доктор, — сказал Трэверс.

Юноша на мгновение поднял на него глаза, оказавшиеся ярко-голубыми, затем вновь уставился на лужи возле своих ног.

Через несколько минут дверь открылась, и в комнату быстро вошел маленький полный человечек в круглых очках. Осмотрев пациента, доктор Уэйн весело сказал:

— Пустяки, молодой человек, сущие пустяки. Сначала займемся вашей ногой. Лежите спокойно. Гордон! — позвал он Трэверса. — Ему надо немедленно переодеться, иначе он схватит воспаление легких. Он же вымок до нитки.

— Я уже послал Джона за одеждой.

Доктор кивнул и принялся накладывать повязку, приговаривая:

— Все будет хорошо, сейчас вы ляжете спать, и все будет хорошо. С вашей ногой ничего страшного, всего лишь растяжение связок.

— Откуда он взялся? — спросил доктор у Трэверса, когда они вышли из комнаты.

— Я сбил его машиной.

— Сколько раз я предупреждал вас, что вы обязательно когда-нибудь попадете в аварию, — укоризненно сказал доктор. — Ни за что не сяду в машину, когда вы за рулем. Вам еще повезло, что вы не задавили его насмерть. И ему тоже, разумеется.

— У него ничего серьезного?

— Нет, только растяжение связок голеностопного сустава, ушибы и царапины. И еще огромный кровоподтек на бедре, как я понимаю, от удара машины. Удар был не сильный, он пострадал в основном при падении. Надеюсь, теперь вы станете осторожнее. Какая разница, приехать десятью минутами раньше или позже? Бессмысленная спешка! — Внимательно взглянув на Трэверса, доктор уже другим тоном спросил: — Вам дать чего-нибудь? Успокаивающего или снотворного? На вас лица нет.

— Нет, спасибо, не надо. Я и правда чуть не задавил его, он появился так неожиданно… На самом повороте! Это было как в кошмарном сне. Пустая дорога, и вдруг перед самой машиной — человеческая фигура.

— Я все-таки принесу вас снотворное.

— Не надо.

— Вас не переспоришь, — сердито сказал доктор и поправил свои круглые очки. — Спокойной ночи.

Доктор Уэйн появился в этом доме четверть века назад. Он был тридцатипятилетним преуспевающим врачом с прекрасной репутацией и большими надеждами на будущее, когда внезапная смерть одного из его пациентов показалась настолько странной, что доктора заподозрили в убийстве. Дело получило широкую огласку, падкие на сенсацию газетчики изобразили его расчетливым и хладнокровным убийцей, и, хотя в конце следствия выяснилось, что смерть наступила из-за оплошности медсестры, доктор Уэйн так и не оправился после этого испытания. Махнув рукой на карьеру, он оставил больницу и стал искать работу в каком-нибудь тихом местечке, где бы его никто не знал. Услышав, что сэру Чарльзу Трэверсу требуется домашний врач, Уэйн предложил свои услуги, произвел благоприятное впечатление и переехал в этот дом. Из-за уединенного образа жизни сэра Чарльза доктор Уэйн быстро стал для него гораздо большим, чем лечащий врач. Добродушный и покладистый, доктор был приятным собеседником для Трэверса-старшего и искренне привязался к Трэверсу-младшему, четырехлетнему Гордону, для которого, собственно, он и был приглашен: хотя мальчик рос здоровым, один внезапный обморок сильно напугал его отца, опасавшегося, что сын унаследовал больное сердце матери, и сэр Чарльз решил, что в доме необходимо иметь постоянного врача. Когда стало ясно, что эти опасения совершенно необоснованы, доктор уже настолько прижился в доме, что сэру Трэверсу и в голову не пришло отказаться от его услуг. Незаметно доктор Уэйн сделался как бы членом семьи и так свыкся с домом и его обитателями, что ему было трудно представить себя в другом месте. К тому же с рождением второго сына Трэверса, Джека, появился пациент, действительно нуждавшийся в его заботах, да и сам Трэверс с годами начал жаловаться то на печень, то на желудок. Когда Чарльз Трэверс умер и Гордон, в тот год закончивший Кембридж, вернулся домой, доктор сказал ему, что состояние здоровья Джека внушает серьезные опасения. Гордон сделал все возможное, но медицина оказалась бессильной. После смерти Джека дальнейшее пребывание доктора в доме Трэверса стало ничем не оправданным. Это мало беспокоило доктора Уэйна в материальном отношении — к тому времени он накопил достаточно, чтобы безбедно жить, не занимаясь практикой, однако необходимость под старость менять привычный жизненный уклад весьма огорчала его. Когда он сообщил Гордону о своем намерении покинуть его дом, тот стал уговаривать его отказаться от этой затеи. В итоге вопрос решился ко взаимному удовлетворению, и доктор об отъезде больше не заикался.