Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

Женщина шла легкой походкой. Густые каштановые волосы узлом скручены на затылке. В такое пасмурное утро белый дамский костюм смотрелся неуместно на сером фоне Больших бульваров. Ей было лет тридцать пять, возможно, чуть меньше.

Лицо с тонкими чертами омрачала озабоченность. Она приехала загородной электричкой на вокзал Сен-Лазар, но, бросив быстрый взгляд на башенные часы, увидела, что время остановилось: на циферблате отсутствовали стрелки. Разговор с таксистом расстроил ее — тот заявил, что ездить на такие малые расстояния не выгодно ни ему, ни его коллегам, и уткнулся в программку бегов, напоследок невежливо пожелав ей прогуляться на своих двоих.

Изабелла Леклерк шесть лет не приезжала в Париж и совершенно отвыкла от подобной грубости — слезы выступили на ее глазах. Она подумала, что сейчас не время плакать, и быстрым шагом пошла по направлению к Опере. Календарь убеждал, что идет вторая неделя весны, но противный дождь доказывал, что погодой управляет небо.

Перед Пале-Гарнье она перевела дыхание, купила в киоске толстенную газету, чтобы прикрыть голову: дождь усилился. Она даже не взглянула на магазин Ланселя, хотя раньше, во время кратких наездов в Париж, они с Александром обязательно заходили в него. С Александром, чудеснейшим из мужей, мужчиной ее жизни, — подумала она с глубочайшей печалью. Изабелла поднялась по Итальянскому бульвару, проклиная себя за то, что не захватила плащ. Годы, проведенные в Габоне, заставили забыть ее, что небо не обязательно должно быть голубым и ясным. По пешеходному переходу она перешла улицу и вошла в импозантный холл банка «Лионский кредит».

Было около одиннадцати утра, и жить ей оставалось еще минут двадцать.

У здания Оперы — чуть выше по бульвару мотоциклист, нервно похлопывая ладонью в перчатке по рулю своего «харлея», курил одну за другой маленькие сигарильос. Он был затянут в черную кожу, на голове — шлем. Форма его причудливых защитных очков «Рей-Бен» напоминала очки Джека Николсона в «Бэтмене». Зазвонил мобильный. Голос в трубке предупредил, что Изабелла Леклерк вошла в банк. Получив указания, он взглянул в зеркало заднего вида. Недалеко от него, сзади, стоял «ягуар» бутылочного цвета, который проведет всю операцию так же легко, как детскую игру.

На четвертом этаже свежеоштукатуренного здания, расположенного чуть в стороне от бульвара, судебный следователь Ориан Казанов готовилась к допросу владельца фирмы «Цементная промышленность Запада» Шарля Бютена, которого она с неподдельным удовольствием уличила в фальсификации бухгалтерской отчетности. С тех пор как «Финансовая галерея» {1} переехала из здания суда в роскошный особняк, напичканный компьютерами и всеми современными техническими средствами, дела следователя значительно оживились. Она с энтузиазмом принялась отлавливать финансовых мошенников, обильно размножившихся во Франции времен Миттерана.

Ориан взглянула на часы. Обвиняемый должен был прибыть с минуты на минуту. Именно поэтому она решила пойтb купить сандвичи — ей нравилось заставлять ждать сильных мира сего в приемной своего кабинета. Как-то, несколько недель тому назад, она даже опоздала на встречу на три четверти часа — в магазинах Друо проходила распродажа, упустить которую она не могла. А в это время в плохо освещенной приемной из угла в угол нетерпеливо ходил генеральный директор одной крупной фирмы. Потом она долго рассказывала директору о технике распродаж. Было заметно, что он кипел, однако выпускать пар воздержался — наслышан был о ставших притчей во языцех нагоняях Ориан Казанов. В деловых кругах ходили слухи, что в Париже по ночам проходят тайные совещания, в провинциальных филиалах тщательно разрабатываются планы неожиданных для бизнесменов наскоков судебных следователей. Разве не упекла она в тюрьму фабриканта рубашек Лаваля?

Позвонив в булочную на улице Тебу и убедившись, что готова свежая выпечка и есть сандвичи с семгой и корнишонами, она кошкой выскользнула из кабинета.

— Присаживайтесь, — бросила она только что пришедшему адвокату Шарля Бютена. — Я ненадолго.

Дождь перестал. Солнечные лучи упали на Париж по линии ворот Сен-Мартен — Вандомская площадь. Анжу Массини очень любил с эдакой небрежностью водить красивые машины. «Ягуар», взятый им в Орли по прилете из Аяччо, казался ему слишком дорогой игрушкой. «Орсони балует меня», — сказал он себе, выезжая на окружную автостраду. Орсони, хозяин французских автозаправок, ничего не пускал на самотек, особенно если дело касалось денег. В бардачке Массини нашел две фотографии Изабеллы Леклерк. Он ничего не знал о ней, кроме того, что она должна умереть.

— Она в белом костюме, ты не промахнешься, — сказал в трубку мотоциклист.

Ждать пришлось недолго. Молодая женщина вышла из банка, прижимая к себе большой бумажный конверт. Прежде чем пересечь бульвар, она посмотрела по сторонам. Вероятно, она была возбуждена, так как почему-то всматривалась в сторону, обратную движению, — туда, откуда ей не грозила опасность. Покрепче прижав конверт к груди, она прошла к книжному магазину дель Дука. Светофор на пешеходном переходе дал ей зеленый свет.

Все произошло так быстро, что следователь Ориан Казанов, опустившая руку в сумочку за кошельком, застыла, пораженная развернувшейся перед ней сценой. Сначала промелькнула зеленая машина, ударившая молодую женщину в белом с такой силой, что ее тело взлетело над проезжей частью, срезанное на уровне ног, словно колос серпом.

Затем — рычание мотора: седок мотоцикла, мчавшегося на полной скорости, вырвал из рук женщины конверт. «Харлей» стремительно удалился в направлении церкви Святой Магдалины. Зеленый «ягуар» пропал так стремительно, что ни один из свидетелей не смог впоследствии утверждать, видел ли его.

На тротуарах закричали, какая-то женщина лишилась чувств, а дети визжали, увидев кровь, растекавшуюся вокруг тела. Быстро возникла пробка, сквозь нее, оглушительно завывая сиреной, пробилась машина «скорой помощи». Два санитара с носилками заставили потесниться толпу. Жители квартала прилипли к окнам, выглядывая на улицу, машины замедляли ход — водители силились что-либо рассмотреть в этой толчее.

Ориан Казанов подошла поближе. Что-то показалось ей знакомым в этой женщине. Взмахнув удостоверением, она добралась до машины «скорой помощи». Врач делал отчаянные попытки спасти раненую, но повреждения оказались слишком серьезными.

— Она умирает, умирает, — жалобно, тихим голосом сказал он санитарам.

Следователь, преодолевая волнение, разглядывала лицо жертвы и не смогла сдержать крик ужаса.

— Она вам знакома? — спросил врач.

Ориан покачала головой, не в силах произнести ни слова. Она взяла руку молодой женщины — даже руки ее Ориан помнила, — которую фотографировала несколько лет тому назад в тот момент, когда Александр Леклерк надевал на руку своей невесты, Изабеллы, обручальное кольцо с бриллиантом. Ориан Казанов, студентка факультета уголовного права, была свидетельницей на свадьбе своей лучшей подруги. Сегодня она снова стала свидетельницей — смерти. По лицу Ориан потекли слезы.

— Мы перевезем ее в Кошен, — решил врач.

— Позвольте мне поехать с вами.

Руки Изабеллы она так и не выпустила.

— Как вам угодно.

Вновь взвыла сирена, «скорая» вырвалась из толчеи. И пяти минут не прошло, как врач произнес: «Все кончено». Ориан погладила распухшее лицо своей подруги, и до самой больницы не спускала глаз с белого костюма, исчерченного кровавыми полосами. Спохватившись, она позвонила в «Галерею», предупредила, что задержится на неопределенное время. Встреча с Шарлем Бютеном подождет. Затем она прошла в морг, где судмедэксперт осматривал тело погибшей. Когда зрелище стало невыносимым, она вышла, села в такси и попросила отвезти ее домой, на улицу Карм.

И только проезжая по площади Сорбонны, Ориан Казанов подумала: что могла делать Изабелла этим утром в Париже рядом с «Финансовой галереей» неделю спустя после самоубийства своего мужа, Александра Леклерка, в окрестностях Либревиля.

В своей небольшой квартирке Ориан Казанов механически совершила привычные действия.

Первым делом взглянула на автоответчик, заранее зная, что не найдет запись, какую хотела бы услышать, открыла банку еды для кошки, задвинула шторы, отгородившись от настойчивых глаз соседа напротив — врача-вдовца, который уже пару раз тщетно пытался пригласить ее на обед. Красный глазок автоответчика не подмигивал: никто не искал с ней встречи. Неподвижный огонек — вестник ее одиночества.