Агата Кристи - Яблоки Гесперид

Пуаро задумчиво вглядывался в лицо человека, сидевшего напротив за большим столом красного дерева. Он отметил кустистые брови, узкие губы, бульдожью челюсть и пронзительные зоркие глаза. При взгляде на Эмери Пауэра становилось ясно, почему он стал одним из крупнейших в мире финансистов.

Когда же взгляд Пуаро упал на длинные изящные руки, лежащие на столе, он понял, почему Эмери Пауэр стал еще и знаменитым коллекционером. По обе стороны Атлантики он был известен как знаток и собиратель ювелирных изделий. Его страсть к искусству дополнялась любовью к старине. Одной красоты ему было недостаточно — за вещью должна была стоять история.

Эмери Пауэр между тем заговорил, отчетливо произнося каждое слово своим тихим голосом, повышать который ему абсолютно не было никакой нужды — он и так был бы слышен в любой аудитории.

— Мне известно, что сейчас вы редко беретесь за расследования, но от этого дела, полагаю, не откажетесь.

— Так это дело чрезвычайной важности?

— Для меня — да, — кивнул Пауэр.

Пуаро продолжал сидеть в выжидательной позе, склонив голову набок, очень напоминая в этот момент задумавшегося дрозда.

— Речь идет о розыске одного драгоценного изделия, — продолжал хозяин кабинета, — а именно, об украшенном драгоценными камнями золотом кубке эпохи Возрождения. Говорят, он принадлежал Папе Александру Борджиа[2]. Иногда его подносили кому-либо из гостей. После чего гость обычно умирал.

— Хорошенькое дело, — пробормотал Пуаро.

— Вообще этот кубок имеет довольно зловещее прошлое. Его много раз похищали, при этом не гнушаясь и убийством. В веках за ним тянется кровавый след.

— Его так домогались из-за его ценности?

— Стоит он действительно немало. Работа чудесная — говорят, Бенвенуто Челлини[3]. Там отлито древо познания с обвившимся вокруг него змеем, а вместо яблок — прекрасные изумруды.

— Яблоки? — вмиг встрепенулся Пуаро.

— Изумруды, как и рубины, изображающие глаза змея, великолепны, но кубок ценен прежде всего из-за громких исторических имен, связанных с ним. В тысяча девятьсот двадцать девятом году его выставил на аукцион маркиз ди Сан-Вератрино. После некоторой драчки мне удалось его приобрести за сумму, составлявшую около тридцати тысяч фунтов по тогдашнему курсу.

— Жест воистину королевский! — поднял брови Пуаро. — Маркизу повезло.

— Если я хочу приобрести какую-то вещь, я готов за нее заплатить, мосье Пуаро.

— Вы, конечно, знаете испанскую пословицу: «Бог сказал: бери что хочешь, но только плати за это»? — вкрадчиво спросил Пуаро.

На мгновение финансист нахмурился, и в глазах его мелькнул гневный огонек.

— А вы, оказывается, философ, мосье Пуаро, — холодно парировал он.

— Я достиг возраста раздумий, мосье.

— Не сомневаюсь, но раздумьями кубок не вернешь.

— Вы так полагаете?

— Я полагаю, что для этого придется предпринять кое-какие действия.

Пуаро безмятежно кивнул.

— Это распространенное заблуждение, мистер Пауэр. Но простите, мы отклонились от темы. Вы сказали, что купили кубок у маркиза ди Сан-Вератрино?

— Именно так. Но должен вам сообщить, что он был украден еще до того, как перешел ко мне.

— И как же это произошло?

— В ночь после торгов во дворец маркиза забрались грабители и украли несколько денных вещиц, в том числе и кубок.

— Какие были приняты меры к их розыску?

— Разумеется, сообщили в полицию, — пожал плечами Пауэр. — Обнаружилось, что ограбление — дело рук известной банды. Двое из грабителей, француз Дюбле и итальянец Рикковетти, были арестованы и осуждены. У них изъяли часть похищенного.

— Но кубка Борджиа у них не было?

— Именно. Как удалось установить полиции, в краже принимали участие трое. Двоих я уже упомянул, а третьим был ирландец, некий Патрик Кейси, опытный домушник. Видимо, он и совершил ограбление. Дюбле был мозговым центром и планировал операции. Рикковетти шофер, ждал, когда ему спустят добычу, и увозил ее с места преступления.

— Кстати, о добыче. Они ее поделили на три части?

— Возможно. Хотя обнаружить удалось только наименее ценные предметы. Видимо, самые ценные сразу вывезли из страны.

— Ну а третий член шайки, Кейси? Он так и не понес наказания?

— Того, которое вы имеете в виду, то есть официального, — нет. Но он был уже немолод и не так ловок, как когда-то. Через полмесяца после той кражи он упал с пятого этажа и разбился насмерть.

— Где это случилось?

— В Париже. Пытался ограбить дом Дюволье, известного банкира.

— И с тех пор кубка никто не видел?

— Никто.

— Он никогда не выставлялся на продажу?

— Уверен, что нет. Его отслеживали не только полицейские, но и частные сыщики.

— А как насчет денег, которые вы за него уплатили?

— Маркиз, человек весьма щепетильный, хотел их вернуть, поскольку кубок был украден из его дома.

— Но вы не согласились?

— Нет.

— Почему же?

— Скажем так: я предпочел остаться хозяином положения.

— То есть, если кубок вдруг обнаружат, его отдадут вам?

— Именно так.

— А что же вас так обнадеживает?

— Вижу, от вас не ускользнула эта деталь, — усмехнулся Пауэр. — Все очень просто, мосье Пуаро. Я считал, что знаю, у кого находится кубок.

— Любопытно. И у кого же?

— У сэра Рубена Розенталя. Он в ту пору был не только собратом-коллекционером, но и моим личным врагом. Мы соперничали в нескольких деловых начинаниях, и, в общем, мне удалось одержать верх. Наша вражда достигла крайней точки в споре за кубок Борджиа. Мы оба были полны решимости им завладеть, это стало до некоторой степени делом чести. На аукционе наши представители соперничали друг с другом.

— И окончательная цена, предложенная вашим представителем, решила спор в вашу пользу?

— Не совсем так. Я подстраховался и направил туда второго человека, якобы представителя одного парижского маклера. Понимаете, ни один из нас не хотел уступать другому, но уступить кубок третьему лицу, сохраняя возможность потом обратиться к нему напрямую, — совсем другое дело.

— Одним словом, une petite tromperie[4].

— Вот именно.

— И он вам удался. Но сразу после торгов сэр Рубен обнаружил, что его надули?

Пауэр улыбнулся.

То была красноречивая улыбка.

— Теперь понятно, — сказал Пуаро. — Вы считали, что сэр Рубен, не желая остаться в дураках, обратился к гангстерам?

— Нет-нет! — протестующе поднял руку Пауэр. — Это было бы чересчур. Скорее всего через определенный отрезок времени сэр Рубен приобрел бы некий кубок эпохи Ренессанса неизвестного происхождения.

— Описание которого знал бы каждый полицейский?

— А никто и не собирался выставлять кубок на всеобщее обозрение.

— Вы полагаете, сэру Рубену было довольно знать, что он — обладатель кубка?

— Без сомнения. Кроме того, если бы я принял предложение маркиза вернуть деньги, сэр Рубен мог бы потом с ним договориться, и кубок законным образом перешел бы в его руки. Но если юридически владельцем остаюсь я, у меня сохраняются шансы вернуть свою собственность, — добавил он, помолчав.

— Вы хотите сказать, — без обиняков заявил Пуаро, — что могли бы устроить кражу кубка у сэра Рубена?

— Какую кражу, мосье Пуаро? Это было бы просто возвращением собственности ее законному владельцу.

— Но, насколько я могу судить, вам это не удалось.

— Ничего удивительного. У Розенталя кубка никогда не было.

— Откуда вы знаете?

— Недавно совпали наши интересы в нефтяном бизнесе. Мы с Розенталем теперь не враги, а союзники. Я поговорил с ним начистоту, и он заверил меня, что никакого кубка у него нет и не было.

— И вы ему верите?

— Верю.

— Выходит, — задумчиво протянул Пуаро, — вы целых десять лет шли, как выражаются англичане, по ложному следу?

— Именно этим я и занимался… — с горечью признал великий финансист.

— А теперь нужно начинать все сначала?

Его собеседник кивнул.

— И тут на сцену выхожу я? Гончая, которую пускают по слабому следу — очень слабому следу.

— Если бы дело было несложным, — сухо бросил Пауэр, — мне бы не было нужды обращаться к вам. Конечно, если вам оно кажется невыполнимым…

Удар был нанесен точно. Эркюль Пуаро гордо выпрямился.

— Для меня не существует слова «невыполнимо», мосье, — отрезал он. — Я только пытаюсь решить, действительно ли это дело настолько интересно, чтобы стоило за него взяться.

— Более чем интересно, — вновь усмехнулся Пауэр, — ведь плату вы можете назначить себе сами.

Пуаро взглянул на него снизу вверх.