Рекс Стаут - Завещание

Rex Todhunter Stout

Where There’s a Will

© Rex Stout, 1940

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Я опустил на стол справочник «Кто есть кто в Америке» за 1938–1939 годы, потому что держать его в руках в такой жаркий день становилось тяжеловато.

– Их посеяли через равные промежутки времени, – констатировал я вслух. – Если они не приврали, подавая данные о себе, то Эйприл тридцать шесть, Мэй – сорок один, а Джун – сорок шесть. То есть рождалось по дочке каждые пять лет. Очевидно, родители начали с середины календаря и двигались оттуда к началу. И вероятно, Джун они назвали так потому, что родилась она в июне[1]. Год же тогда стоял тысяча восемьсот девяносто третий. Затем мы видим попытки использовать воображение. Почему-то мне кажется, что постаралась мамочка. Вторая девочка появилась в феврале, однако ей дали имя Мэй…

Ниро Вульф с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла, ничем не выдавая, что слышит меня. Тем не менее я продолжал. В этот знойный июльский день, несмотря на шикарный обед, поданный Фрицем, жизнь меня не радовала. Отпуск закончился. Новости из Европы были таковы, что хотелось понатыкать вдоль побережья через каждые десять ярдов столбики с табличками: «Частный берег. Акулам и государственным деятелям доступ запрещен». На моих руках красовались бинты, прикрывая те места, где канадский гнус искусал меня до крови.

Хуже всего было то, что Ниро Вульф ударился в фантастические траты, остаток на банковском счете достиг небывалого минимума, а наш сыскной бизнес дышал на ладан. И единственно из чувства противоречия, вместо того чтобы разделить со мной тревоги о состоянии дел, Вульф на этот раз занял позицию непротивления естественному ходу жизни. Чем довел меня до белого каления. Может, он действительно был настолько эксцентричен, что не видел беды в попытках трудоустроиться через Управление общественных работ. А вот ваш покорный слуга придерживался того мнения, что ни одно федеральное агентство не обеспечит Вульфа работой, которая позволит ему платить мне.

И потому я продолжал зудеть:

– Все зависит от того, что́ их гложет. Наверняка что-то весьма болезненное. Иначе они не стали бы в полном составе просить вас о встрече. После смерти их брата Ноэла[2] у них не должно быть проблем с финансами. Ноэл здесь тоже упомянут. – Я хмуро кивнул на справочник. – Ему было сорок девять, то есть он опережал старшую из сестер, Джун, на три года. Ноэл был правой рукой Каллена в адвокатской фирме «Дэниэл Каллен и компания». Всего добился сам, начав работать там в тысяча девятьсот восьмом году курьером за двенадцать баксов в неделю. Об этом писала позавчера «Таймс» в некрологе. Вы читали?

Вульф не шелохнулся. Я скорчил гримасу и продолжил:

– До их прихода остается еще минут двадцать, поэтому так и быть, поделюсь с вами плодами своих изысканий. В журнальной статье, которую я раскопал, куда больше информации, чем в «Кто есть кто». Там приводится масса интересных и красочных подробностей. Например, та, что Мэй носит хлопчатобумажные чулки с тех пор, как японцы бомбили Шанхай[3]. Или что ее мамочка была потрясающей женщиной, поскольку произвела на свет четырех уникальных детей. Лично я никогда не понимал, почему в подобных случаях умаляется вклад отца. Впрочем, сейчас у нас нет времени обсуждать это. Как-никак мы встречаемся не с отцом, а с его уникальными детьми.

Я перевернул страницу журнала.

– Подытожим, что́ нам известно о Ноэле, который скончался в этот вторник. Похоже, на его рабочем столе в калленовском офисе на Уолл-стрит был установлен ряд кнопок – по одной для каждой страны Европы и Азии, не говоря уже о Южной Америке. Стоило ему нажать на кнопку, как очередное правительство тут же подавало в отставку, не забыв осведомиться у Ноэла, кого бы он хотел видеть на их месте. Нельзя не согласиться с тем, что это уникально.

Старшая дочь, Джун, родилась, как я уже говорил, в июне девяносто третьего года. В возрасте двадцати лет она написала эпатажную, сильно нашумевшую книгу под названием «Скачки без седла», а годом позже еще одну – «Приключения кота». Затем вышла замуж за блестящего нью-йоркского адвоката по имени Джон Чарльз Данн, который в настоящий момент занимает пост государственного секретаря Соединенных Штатов Америки. На прошлой неделе он послал в Японию очень убедительное письмо. Журнал утверждает, что своей стремительной карьерой Данн во многом обязан необыкновенной жене. И тут снова мамочка постаралась. Джун и сама мамочка двоих детей – сына Эндрю, двадцати четырех лет, и дочери Сары, которой двадцать два.

Я переменил позу, закинув ноги повыше.

– Два других чудо-ребенка по-прежнему носят фамилию Хоторн. Мэй Хоторн никогда не была замужем. В ее мозгу столько извилин, что она может подпасть под действие антимонопольного законодательства. К двадцати шести годам Мэй произвела революцию в коллоидной химии – не знаю, в чем проявился переворот, но он как-то связан с пузырьками и каплями. С тридцать третьего года она является ректором Варни-колледжа и за эти шесть лет увеличила фонды своего учебного заведения на двенадцать миллионов баксов, переключившись с коллоидного на колоссальное. Итак, мы видим, что ее интеллект уникален.

Я был неточен, говоря, что две другие сестры по-прежнему носят девичью фамилию. В случае с Эйприл мне нужно было сказать «опять» вместо «по-прежнему». Когда в двадцать седьмом году она штурмом брала Лондон, то среди поверженных к ее стопам аристократов выбрала герцога Лозано. Четыре других герцога, множество графов и баронов, а также два мыльных короля покончили жизнь самоубийством. Но увы. Три года спустя, покоряя Париж, она развелась с Лозано и вновь стала Эйприл Хоторн – как в частной, так и в публичной жизни. Она единственная из ныне здравствующих и почивших актрис сыграла и шекспировскую Джульетту, и ибсеновскую Нору. В настоящее время она штурмует Нью-Йорк – в восьмой раз. Могу подтвердить это лично, поскольку месяц назад заплатил невероятную сумму в пять долларов пятьдесят центов за билет на «Яичницу». Если помните, я и вас уговаривал посмотреть этот спектакль. Раз уж Эйприл Хоторн стала признанной королевой американской сцены, вы просто обязаны ее увидеть.

Вульф даже бровью не повел. Никак мне было не расшевелить его.

– Разумеется, – с сарказмом проговорил я, – это просто возмутительно, что уникальные девицы Хоторн не проявили ни капли уважения к вашему праву на частную жизнь и намерены заявиться сюда прежде, чем вы переварите обед. Неважно, что у них за проблемы. Неважно, что братец Ноэл, возможно, оставил каждой по миллиону и они хотят отвалить вам половину наследства, дабы приставить хвост к своему банкиру. Все равно им следовало соблюдать правила элементарной вежливости. Когда Джун позвонила утром, я сказал ей…

– Арчи! – Вульф открыл глаза. – Я понимаю: ты называешь незнакомую тебе миссис Данн по имени, полагая, будто меня это раздражает. Да, меня это раздражает. Не делай так. Заткнись.

– Я сказал миссис Данн, что с их стороны это недопустимое посягательство на ваше неотъемлемое право сидеть в тишине и наблюдать, как наш банковский счет тает в сгущающихся сумерках медленного, но неотвратимого помутнения ваших интеллектуальных способностей и коллапса инстинкта самосохранения…

– Арчи! – Вульф стукнул кулаком по столу.

Пора было отступать, но от этого унизительного маневра я был спасен появлением Фрица Бреннера в проеме распахнувшейся двери. Фриц сиял, и я мог догадаться почему. Вероятно, посетители, о приходе которых он собирался возвестить, показались ему весьма многообещающими в плане денег клиентами. В старом доме на Тридцать пятой улице рядом с Гудзоном, где жил Ниро Вульф, не водилось секретов, кроме профессиональных. Я, будучи его секретарем, охранником и главным помощником, по долгу службы не мог не знать, что наши финансы оскудели до крайности. Фриц Бреннер, кулинар и джентльмен, и Теодор Хорстман, хранитель знаменитой коллекции орхидей, которую Ниро Вульф разводил в оранжерее на крыше, знали об этом не хуже меня. И если Фриц сиял, то, стало быть, сама наружность троицы, о прибытии которой он объявлял, предвещала крупный гонорар, какого мы не видели уже много недель. Он с шиком представил гостей. Вульф без всякого энтузиазма попросил провести их в кабинет. Я снял ноги со стола.