Стелла Чиркова - Счастье жить

— Саш, ты знаешь, меня как-то все это не зацепило.

— Что именно? Наши идеи?

— Да. Я не чувствую в себе бурного интереса к политической деятельности.

— Вот и прекрасно. Ненавижу баб, которые крутятся около партий и движений. Они поголовно страшные, к тому же им просто больше нечем заняться. И толку от них мало. Они глуповаты, поэтому не способны придумать ни одной стоящей идеи, везде суют нос, неумело кокетничают, пытаются выбить себе какие-то особые привилегии или, наоборот, борются за права быть равными с мужчинами и вдобавок везде опаздывают и ноют. Рано или поздно они находят себе мужика и успокаиваются, а до того стараются залезть в постель хоть к кому-нибудь, маскируя плотские желания поиском идеалов. Гадость! Мне нравится, что ты не такая, Ивушка. Конечно, мне будет приятно, если ты куда-то будешь со мной ходить и читать какую-то литературу, но я не хочу, чтобы ты лезла на баррикады и амбразуры. Женщинам там не место.

Через пару месяцев Иветта и Саша стали жить вместе. Конечно, Иветта не привела Сашу в свою крошечную квартирку, где отец проводил вечера в обществе бутылки и товарищей по несчастью, и к Саше в общежитие тоже не пошла. Они решили снимать жилье и выбрали экономный вариант — далеко от метро, без телефона, мебели и стиральной машины, — он оказался по карману. В пустую комнату Саша перевез немногочисленные пожитки и почему-то тумбочку с маркировкой общежития — он выменял ее у коменданта. Первое время спали на полу в спальном мешке и только с каких-то шальных гонораров купили кровать.

У Саши было легкое перо, ему периодически доставались заказы на статьи от каких-то спортивно-туристических изданий. Перед выборами Саша писал какие-то аналитические обзоры. Иветта мужественно пыталась читать — но от скуки у нее быстро сводило скулы.

— Я — простая русская баба, — шутила девушка, — такие сложности не для моего примитивного ума.

Саша целовал ее и уверял, что всегда мечтал о совершенно аполитичной женщине, которая не будет критиковать его аналитику, а займется любовью или приготовлением еды воину идейного фронта. Иветта очень хорошо готовила — сказывались бабушкины уроки.

— В первую очередь надо быть кухаркой, — уверяла бабушка, пока была жива, — а уже потом можно быть красавицей, умницей и актрисой (удержаться от намека на невестку, которую она не любила, бабушка не могла). Если муж накормлен завтраком и ужином — все остальное приложится, будете жить долго и счастливо. А голодного мужика не удержит никакая красота и никакой ум — будь у тебя хоть сто пядей во лбу.

Саша приехал из какого-то научного поселка в районе Урала. Он в шутку говорил, что не дотянул до духовного уровня ученого, сытого своей интеллектуальной деятельностью, и предпочитает кусок хлеба с маслом. Поэтому поступил на журфак, чтобы сразу начать зарабатывать деньги, отлично учился, занимался спортом и бредил экстремальными походами — на выживание. Иветте становилось холодно и страшно, когда он рассказывал, как сплавлялся по горным рекам, ездил автостопом по Китаю, не зная ни одного слова на китайском, или зимовал за Полярным кругом. Несмотря на все попытки Саши поставить девушку на лыжи (горные лыжи были главной Сашиной страстью), она соглашалась только на бег по утрам.

— По крайней мере, я не сломаю себе шею.

— А кто сказал, что на лыжах ты обязательно ее сломаешь?

— Я читаю умные книжки и смотрю телевизор. Поэтому знаю, что горные лыжи — один из самых травматичных видов спорта.

— Неправда. Футбол куда травматичнее.

— В нем травмы больше совместимы с жизнью.

— Я катаюсь на горных лыжах с детства и всего два раза что-то ломал. Кстати, совсем не шею: один раз руку и один раз ребра. И то по глупости. Это было давно.

— Может быть, если кататься с детства, не сломаешь шею… Короче, хватит меня уговаривать, я категорически против.

Саша уезжал кататься один — точнее, с друзьями. И каждый раз Иветта не находила себе места, жила от звонка до звонка. Веселый Сашин голос в телефонной трубке и бодрые доклады об очередных достижениях доводили ее до белого каления. Саша смеялся, называл ее паникершей и маленькой дурочкой.

Как-то раз, когда Саша, набрав денег, уехал кататься куда-то под Сочи, к Иветте на улице подошла молодая красивая цыганка с крупной родинкой у виска. Иветта почему-то уставилась на эту родинку как завороженная, а цыганка певучим голосом замурлыкала традиционную песню. Потом схватила руку Иветты, слегка погладила и тут же отпустила.

— Смерть тебя ждет, красавица, смерть. Придет за твоим яхонтовым, перед свадьбой придет.

Напуганная Иветта швырнула цыганке крупную купюру и убежала домой. Саша долго смеялся над ее доверчивостью:

— Неужели ты веришь в гадания? Да еще в цыганские? Вот уж не думал, что ты настолько внушаема!

Иветта обижалась и просила любимого прекратить заигрывать с судьбой. Гадалки гадалками, цыганки цыганками, а горы — это действительно опасно. Неужели нельзя для поддержки формы ограничиться спортзалом?

— Ты не понимаешь. Горы — это то, что нужно.

Саша принимался вполголоса напевать. Иветта ненавидела эту песню и неизвестного ей автора.

Иветта бесилась. Саша продолжал:

В общем, Иветта и Саша ругались, потом ночами жарко мирились. Иветта даже радовалась, что они оба мало зарабатывают и Саше редко удается куда-то сорваться, ведь горные лыжи требуют немалых денежных вложений.

Так они прожили три года и наконец решили пожениться. Не было трогательно сделанного предложения с красиво преподнесенным в ресторане кольцом и коленопреклонением, не было сватовства и шумных эффектов. Просто однажды Иветта поинтересовалась:

— А почему мы не женаты?

— Не знаю, — честно признался Саша. — Тебе это важно?

Иветта задумалась и поняла, что важно. В конце концов, ей уже двадцать два, скоро она закончит универ. Живут они все равно вместе — значит, пора узаконить отношения и перевести в серьезные.

— Да, важно, — уверенно сказала Иветта.

— О'кей, давай распишемся. Мне-то все равно.

На этой бодрой ноте и начались приготовления к свадьбе. Сначала собирались банально расписаться и поехать на недельку отдохнуть в Египет. Потом вмешались родные и друзья. Родные — это, конечно, половина Иветты — Саша со своими контакт почти не поддерживал. Иветта даже не была знакома с его родителями.

— А зачем?

— Как зачем? Ну просто ради приличия…

— Не хочу я ради какого-то там приличия тащить тебя за сто верст, показывать матери с отцом, тем более что их мнение меня не интересует. Я уже большой мальчик, сам выбрал жену. Мне с тобой жить.

Иветта не особенно спорила. Клановость ее собственных родичей, их любовь к общению и большим сборищам раздражали с детства. Почему-то, когда большинство окружающих жили нормально порознь, каждый собственной жизнью, ее родня лезла друг к другу. То звонили и звали на какие-нибудь поминки (обычно Иветта человека не знала при жизни, но разговор шел таким образом, что не пойти становилось оскорблением). То собирали денег очередной матери-одиночке или жертве домашнего насилия. То пытались устроить кого-то на работу и просили помочь. То надо было идти на свадьбу какой-нибудь троюродной племянницы или семиюродного брата. Родственники неоднократно пытались наставить отца Иветты на путь истинный, водили его к каким-то специалистам, даже кодировали — но он все равно пил. Отчаявшись справиться с его зависимостью, переключились на Иветту, возжелали вернуть ее в лоно большой и дружной семьи. Иветта мужественно отвечала на звонки своих сводных бабушек, ходила на свадьбы и поминки, отдавала деньги на помощь, но в глубине души мечтала иметь родственников, которые не лезут в ее дела.

— Это просто какая-то сицилийская мафия, — шутил Саша.

— Издеваешься?

— Нет, радуюсь. Если нам понадобится кого-то убить — нам всегда помогут спрятать труп. Не у каждого есть такая сплоченная семья.

— Тебе бы такую сплоченную семью, — вздыхала Иветта.

— Спасибо. Свого гадючника хватило.

Саша редко рассказывал о детстве. Но по обрывочным фразам Иветта сделала вывод, что любимчиком родителей он не был. Не был он и пай-мальчиком. Может, поэтому так легко расстался с родиной и семьей, ограничивался редкими письмами и редкими денежными переводами. Иветтина кипучая родня его не раздражала — скорее забавляла.