Адольф Бело - Любовники-убийцы

Фредерик окончательно растерялся и уставился на кузину, словно желая убедиться, действительно ли она сидит возле него или и вправду витает в поднебесье.

— Вы ошибаетесь, отец, уверяю вас, — ответила Марго. — Я очень внимательно слушаю то, что рассказывает мне кузен, и чрезвычайно заинтересована его историей.

Слова эти вызвали радостную улыбку на лице Фредерика, но совершенно иначе подействовали на Риваро. Глаза его блеснули гневом, и, быстро наклонившись к дочери, он грубо сжал под столом ее руку и проговорил тихим голосом:

— Как вы смеете лгать мне в глаза? Разве я не знаю, что вы думаете совсем о другом? Постарайтесь по крайней мере, чтобы другие не замечали этого.

Пока отец делал ей этот короткий, но строгий выговор, она оставалась с опущенными глазами, но едва он закончил, как девушка испытующим взглядом окинула присутствующих, и, убедившись, что сцена эта не имела свидетелей, весело сказала кузену:

— Фредерик, ты окончишь свой рассказ когда-нибудь после, а теперь, чтобы доставить удовольствие мне и всем присутствующим, спой нам несколько рождественских песен.

Затем она вышла из-за стола и села перед камином; две-три девушки последовали за ней и, разместившись возле нее, составили небольшую, но превосходную композицию молодости и красоты, в которой первенство принадлежало Марго.

— Вы позволите мне петь, дядюшка? — проговорил Фредерик, обращаясь к Риваро.

— Без сомнения, мой милый, — ответил фермер, довольный тем, что ему удалось прервать мечтания дочери, — мы слушаем.

Хозяин проговорил эти слова, и тотчас же в зале водворилось глубокое молчание.

Фредерик Борель встал, откашлялся и звучным, красивым голосом запел о том, как к колыбели Христа являлись на поклонение цари и пастухи. Он пел уже несколько минут, как вдруг раздался громкий лай сторожевых фермерских собак. Время было позднее, и чье-либо посещение в такую пору было столь неожиданным, что женщины пугливо переглянулись. Даже Марго заметно побледнела.

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Лай собак усилился.

— Не может быть, чтобы это оказались какие-нибудь злодеи, — строго заметил Риваро. — Я уверен, что не найдется такого испорченного человека, который решился бы на преступление в ночь на Рождество.

Говоря это, он неотрывно смотрел на Марго, которая уже тряслась как в лихорадке.

— Скорее всего, это нищий, — продолжал он, — который пришел за подаянием. Пусть все будут счастливы в эту ночь!

Сказав это, Риваро хотел выйти, но жена взяла его за руку. Собаки продолжали лаять. В ту же минуту поднялся один из работников.

— Не беспокойтесь, хозяин, я узнаю, в чем дело.

— Хорошо, ступай, Мулине, — ответил фермер. — Проводите-ка его, — обратился он к другим работникам, — и если это какой-нибудь посетитель, ведите его прямо сюда.

Прошло минут пять, и посланные вернулись. Впереди них шла пожилая женщина, морщинистая, с седыми волосами, закутанная в длинный плащ. Она вошла в зал твердой, ровной походкой и, казалось, нисколько не смутилась, попав в столь многочисленное общество.

— Радость и веселье пусть сойдут на всех присутствующих, — сказала она, распахивая плащ.

— Так и есть, я не ошибся! — вскрикнул Риваро. — Это Вальбро! Здорово, матушка! Будь гостьей, садись где хочешь, к огоньку или за стол.

— Я знала, господин Риваро, что бедные всегда найдут у вас радушный прием, — ответила старуха.

Вальбро, так ее звали, села за стол и принялась спокойно есть и пить, а все остальные снова заняли свои места вокруг Фредерика, который начал уже новую песню.

Лишь Марго не вернулась на прежнее место у камина. Сосредоточенным взглядом следила она за всеми движениями старой нищенки, точно желая проникнуть в заветную тайну. Затем быстро подошла к ней и сказала:

— Давайте мне ваш плащ, вам так будет удобнее.

Вальбро встала, чтобы раздеться.

— Благослови вас Боже, милое дитя, — сказала она и, поспешно сняв с себя плащ, передала его Марго, торопливым шепотом проговорив ей тем временем три слова: — Он придет сюда.

В то время как на ферме в Новом Бастиде происходили вышеописанные события, по небольшой площадке перед гордской церковью быстро прохаживался молодой человек. Ночь была ясная и тихая. Зимой, когда убеленную снегом землю сковывает мороз, небо на юге остается совершенно чистым и звезды блещут тем тихим, чудным светом, который наполняет душу благоговением к Творцу.

Было довольно холодно, но человек, о котором мы говорим, видимо, ожидал кого-то и уже не раз обходил площадь, не решаясь, вероятно, зайти куда-либо, чтобы обогреться. Глухо отдавались в застывшем воздухе его торопливые шаги.

Все дома в окрестности были освещены, ибо не такая это ночь, канун Рождества, чтобы посвящать ее сну. Окна и двери были плотно закрыты, ни одного звука, ни малейшего шума не долетало до слуха прогуливавшегося по площади незнакомца.

Долго ходил он так, пока не отворилась дверь дома священника, который вышел в сопровождении псаломщика, впереди него шел сторож с фонарем. Безмолвно перешли они площадь и ступили в церковь, оставив за собой открытую дверь. Тишина, прерванная на минуту, казалось, водворилась снова, но ненадолго.

В то время как осветилась внутренность церкви, раздался торжественный звон двух колоколов. Все жители деревни, как один человек, поднялись на ноги. Мало-помалу гул увеличивался, разносился по улицам, и скоро все гордское население собралось на площади перед церковью, шумно разговаривая, споря и распевая праздничные песни. Женщины поспешно входили в ярко освещенную церковь, мужчины оставались на площади, собираясь отдельными группами, некоторые, наименее набожные, отправлялись в ближайший кабачок, остававшийся закрытым вплоть до этой минуты. Вдали показалась еще одна группа людей.

— Вот, наконец, и жители фермы в Новом Бастиде! — негромко вскрикнул незнакомец в плаще, прервав свою прогулку.

Он пошел к ним навстречу, тщательно закрывая лицо плащом, чтобы не быть узнанным.

Это и в самом деле были они. Впереди всех, под руку со своей женой, шел Риваро, за ним следовали его родственники и друзья, заключали шествие работники и среди них Вальбро. Не было только Марго.

Пропустив их вперед, незнакомец отошел в сторону. Через мгновение Вальбро подошла к нему и, положив руку на плечо, тихо спросила:

— Это ты, Паскуаль?

Он вздрогнул.

— Наконец-то, Вальбро! Я думал, вы уже не придете.

— Марго ждет. И если я не пришла раньше, то только потому, что хотела сначала убедиться, все ли ушли из дома, чтобы ты мог свободно увидеться с ней.

— Риваро позволил дочери не ходить к заутрене?

— Получив через меня твое послание, она сослалась на сильную головную боль, и ее вынуждены были оставить дома. Мать хотела побыть с ней, но Марго упросила ее не беспокоиться, объявив, что немедленно ляжет в постель.

— Кто стережет ферму? — спросил Паскуаль.

— Мулине и еще кто-то. Марго ждет тебя в большой зале, примыкающей к саду. Перебравшись через забор, ты попадешь прямо к ней. Ступай и будь благоразумен.

— Благодарю, Вальбро, — ответил Паскуаль.

Он быстрыми шагами отправился через поля, еще объятые спасительной темнотой, к ферме в Новом Бастиде, в то время как все жители с увлечением слушали в гордской церкви торжественное пение.

Сын простого крестьянина, Паскуаль родился в Горде. Он относился к тому типу странных людей, которые изредка попадаются среди сельских жителей. Человек низкого происхождения, он благодаря длительному пребыванию в городе и кое-какому образованию резко отличался от окружающей толпы односельчан. Ему было двадцать пять лет от роду, но жил он довольно прилично, передав оставленное ему отцом имение в аренду фермеру, чтобы не заниматься хозяйством самому. Он слыл за ученого и поэта, ибо жители нередко встречали его в поле одного, с книгой в руках. Знали также, что он написал одну или две ставшие знаменитыми в Провансе песенки, за что и получил кличку «Стихоплет», под которой был известен более, чем под своим настоящим именем.

Во всяком случае это была чувствительная и мечтательная натура, полная воодушевления и огня. Его любили все и открыто признавали, что он стоит гораздо выше людей, среди которых ему суждено жить. За это любила его Марго или за красоту его? Кто знает! Он был действительно красив, молод, здоров и отважен, но что полюбилось ей в нем, он и сам не знал.

Известно одно: он прожил в душевном спокойствии со свободным сердцем до двадцати четырех лет, как вдруг полюбил Марго. Долго хранил он от всех тайну своего сердца. В течение многих месяцев Марго не знала ничего об этой любви, несмотря на то что он часто бывал на ферме и видел предмет своего обожания. Однажды вечером, на одном из сельских праздников, когда, надеясь быть замеченным ею, он украдкой бросал влюбленные взгляды на Марго, ему показалось, что она подзывает его к себе. Смущенный, бледный, в трепете приблизился он к ней, и они обменялись следующими словами.