Филлис Джеймс - Череп под кожей

Видимо, она должна была испытать облегчение от того, что агентство начало приобретать хоть какую-то репутацию, пусть даже в сфере розыска пропавших животных. Несомненно, такие услуги были востребованы, и в этой области они, похоже, установили монополию. Клиенты, заливаясь слезами, отчаявшись и разозлившись на якобы грубое безразличие местного отделения уголовного розыска, никогда не скупились на оплату счетов и приносили деньги быстрее, чем если бы у них пропал кто-то из родственников, как подозревала Корделия. Даже когда поиски оказывались тщетными и ей приходилось приносить извинения, их труд неизменно оплачивался без малейших возражений. Вероятно, мотивацией для хозяев животных служила естественная человеческая потребность в момент утраты ощутить, что все возможное было сделано, даже если при этом не приходилось надеяться на успех. Однако им часто везло. Мисс Модсли, например, хорошо удавался опрос соседей, к тому же она обладала необъяснимой способностью понимать ход кошачьих мыслей, благодаря чему им удалось спасти около полудюжины кошек, мокрых, полуголодных и жалобно мяукающих, и вернуть их восторженным владельцам. Периодически при этом обнаруживалась предательская сущность этих животных, которые вели двойную жизнь и с завидным постоянством посещали свой второй дом. Мисс Модсли научилась подавлять робость, отправляясь на поиски улизнувших котов, а по утрам в субботу специально гуляла по рынкам Лондона с их кричащим изобилием и тайными опасностями с таким видом, будто ее защищали некие небесные силы, и ей самой, несомненно, казалось, что так и есть.

Однако Корделия время от времени задавалась вопросом, что подумал бы бедный амбициозный Берни о незавидной судьбе детища своей мечты. Убаюканная умиротворяющим теплом и светом солнца, Корделия с удивительной ясностью вспоминала его уверенный и даже слишком громкий голос: «Да тут золотая жила, партнер, нужно только начать». Она могла лишь радоваться, что он так и не узнает, что игра не стоила свеч, а овчинка – выделки.

Голос, тихий и властный, явно принадлежавший мужчине, вывел ее из забытья:

– Вывеска у вас кривая.

– Я знаю. – Корделия открыла глаза.

Голос оказался обманчив: мужчина был старше, чем она подумала, чуть больше шестидесяти. Несмотря на жару, на нем был твидовый пиджак, хорошего покроя, но старый, с кожаными заплатами на локтях. Он был невысок, может, чуть выше пяти футов десяти дюймов, держался прямо. Поза его была непринужденной и уверенной, почти изящной, однако в ней чувствовалась некая настороженность, словно он ждал приказа. Она задалась вопросом, не служил ли этот человек в армии. Подбородок он держал высоко, а голову – прямо. Седые и не особенно густые волосы были зачесаны назад над высоким морщинистым лбом. Лицо оказалось вытянутым и костлявым, с крупным носом, выпирающим на фоне щек, покрытых сеткой расширенных сосудов, и полными красивыми губами. Из-под мохнатых бровей на нее внимательно смотрели его глаза – как она чувствовала, не без симпатии. Левая бровь была выше правой – Корделия заметила, что он привык шевелить бровями и постоянно приподнимал уголки губ. Из-за этого на его лице отражалось некое беспокойство, которое странным образом не соответствовало расслабленности его тела, поэтому она ощутила смутную неловкость, когда попыталась посмотреть ему в глаза. Он сказал:

– Лучше бы вам переделать ее как надо.

Корделия молча наблюдала, как он поставил на землю чемодан, вытащил из кармана ручку и кошелек, нашел визитную карточку и написал что-то на ее обороте прямым школьным почерком.

Взяв карточку, Корделия увидела только одно слово: «Морган» – и телефонный номер. Потом посмотрела на лицевую сторону. Там значилось: «Сэр Джордж Ральстон, баронет, награжден орденом «За боевые заслуги» и Военным крестом».

Значит, она была права: он действительно служил в армии. Корделия поинтересовалась:

– И много он возьмет, этот мистер Морган?

– Меньше, чем другой за некачественно сделанную работу. Скажите, что это я дал вам его телефон. Он попросит за работу ровно столько, сколько она стоит, не больше.

Корделия подняла голову. Кособокая вывеска после серьезного критического осмотра, которой ее подверг этот внезапно появившийся эксцентричный странствующий рыцарь, вдруг показалась ей невыносимо смешной. Как будто перед ней не что-то ужасное, а, наоборот, нечто забавное. Даже Кингли-стрит преобразилась с переменой ее настроения и приняла вид сияющей, залитой солнцем ярмарки, пульсирующей оптимизмом и жизненной энергией. Она чуть не рассмеялась вслух, но, поджав дрожащие губы, с серьезным видом произнесла:

– Очень мило с вашей стороны. Вы ценитель вывесок или бескорыстный благодетель, который трудится на добровольных началах?

– Некоторые думают, что я как раз представляю собой угрозу обществу. На самом деле я ваш клиент, если вы Корделия Грей. Разве вам никогда не говорили…

Корделия, как и следовало ожидать, испытала разочарование. С какой стати она решила, что он чем-то отличается от других клиентов-мужчин? Она закончила фразу за него:

– Что это неподходящая работа для женщины? Да, говорили, но это не так.

Он мягко заметил:

– Я собирался поинтересоваться, не говорили ли вам, что ваш офис трудно найти. Эта улица – сущий кошмар. У половины домов неправильные номера. Полагаю, их слишком часто меняли. Однако новая вывеска исправит ситуацию, если ее грамотно разместить. Лучше бы вам заняться этим поскорее. Она портит все впечатление.

В это мгновение возле них остановился запыхавшийся Бивис. Из кармана его рубашки красноречиво торчала отвертка. Прижимая громко урчащего Томкинса к раскрасневшейся щеке, он казался милейшим малым, особенно в глазах человека, который увидел его в первый раз. Корделия одарила его холодной ремаркой: «Нечем заняться?» – и взглядом, который явно отрицал его принадлежность к сотрудникам агентства.

– Так мы поднимемся? – повернувшись к ней, произнес сэр Джордж.

Корделия старалась не встречаться взглядом с Бивисом, который поднял глаза к небу, и они друг за другом поднялись по узкой, покрытой линолеумом лестнице. Корделия шла впереди; они миновали один-единственный туалет с умывальником, которым пользовались все арендаторы здания (она надеялась, что сэру Джорджу не понадобится туда зайти), и оказались в маленьком коридоре на третьем этаже. Мисс Модсли встревоженно посмотрела на них поверх пишущей машинки. Бивис усадил Томкинса в корзинку, где тот тут же принялся умываться, пытаясь избавиться от всей грязи Кингли-стрит, окинул мисс Модсли укоризненным взглядом широко раскрытых глаз и беззвучно прошептал слово «клиент». Мисс Модсли вспыхнула, приподнялась со стула, потом снова села и принялась замазывать опечатку трясущейся рукой. Корделия провела клиента во внутреннее святилище.

Когда они уселись, она спросила:

– Хотите кофе?

– Настоящий кофе или суррогат?

– Что ж, полагаю, вы назовете его суррогатом. Но это самый качественный суррогат.

– Тогда чай, если он у вас есть. Желательно индийский. И, пожалуйста, с молоком. Без сахара. И никакого печенья. – Такой просьбой он не хотел никого оскорбить. Он просто привык излагать факты и прямо говорить, чего хочет.

Корделия выглянула за дверь и обратилась к мисс Модсли:

– Чай, пожалуйста.

По приготовлении чай будет подан в изысканных рокингемских чашках, которые мисс Модсли получила в наследство от матери и одалживала агентству исключительно для обслуживания особо важных гостей. Корделия не сомневалась, что сэр Джордж покажется мисс Модсли достойным рокингемского сервиза.

Они смотрели друг на друга, сидя по обе стороны стола Берни. Его живые глаза серого цвета изучали ее лицо, словно он был работодателем, а она – соискателем, что в некотором роде, как она подозревала, соответствовало действительности. Прямой пристальный взгляд этих сияющих глаз резко контрастировал с судорожно гримасничавшим ртом и сбивал ее с толку! Наконец он произнес:

– Почему вы решили назваться агентством Прайда?

– Потому что основателем агентства был бывший лондонский полицейский Берни Прайд. Я некоторое время работала его ассистентом, потом он повысил меня до партнера. После его смерти агентство перешло ко мне.

– Как он умер?

Вопрос, прозвучавший агрессивно, как обвинение, показался ей странным, но она спокойно ответила:

– Он вскрыл себе вены.

Ей не требовалось закрывать глаза, чтобы вновь представить эту картину, как в застывшем кинокадре, невыносимо ярком, с острыми контурами. Берни полулежал в кресле, в котором сейчас сидела она. Его наполовину сжатая в кулак правая рука лежала рядом с опасным лезвием, безвольная левая рука с зияющим порезом на запястье покоилась ладонью вверх в емкости с водой, как экзотическая актиния в приливной волне, сворачивающая в предсмертной агонии бледные сморщенные щупальца. Но приливная волна не бывает такой ярко-розовой. Корделия вновь ощутила всепроникающий тошнотворно-сладкий запах свежей крови.