Найо Марш - Пение под покровом ночи

— В чем дело, полисмен?

— Ничего особенного, — ответил Мэйр.

— Офицер, а когда вы его схватите этого цветочного убийцу? — спросил чей-то насмешливый голос.

— Надеюсь, что скоро, приятель, — добродушно ответил полицейский и направился своей дорогой. Одинокий человек на своем посту.

Теперь он самым серьезным образом занялся поисками девушки из цветочного магазина. На причале было множество темных закоулков. Мэйр шел медленно, шаря лучом своего фонаря под платформами, за ящиками, в простенках между складами и кучами груза и даже вдоль темной кромки воды, обнаруживая отвратительные, но никак не относящиеся к его поискам сцены.

На борту «Мыса Феревелл» стало тише. Мэйр слышал, как задраивали носовой люк, потом увидел Синий Питер,[1] безжизненно повисший в тумане. Сошедшая на берег бригада грузчиков скрылась в одном из проходов. Их голоса растворились в тишине.

Мэйр вернулся к тому самому проходу, возле которого ожидало такси. Теперь он шел по нему черепашьим шагом, высвечивая фонарем каждый закоулок. Он знал, что задние стенки складов, которые в темноте кажутся одной сплошной стеной, на самом деле отделены друг от друга узкими проходами. Слева ответвлялась темная мрачная аллея.

Часы показывали двенадцать без одной минуты. Перед тем, как отдать концы, «Мыс Феревелл» издал хриплый, похожий на отрыжку Гаргантюа, звук. У Мэйра екнуло под ложечкой.

Вдруг откуда-то выскочила крыса и пробежала ему по ногам. Он выругался, споткнулся, потеряв на мгновение равновесие. Луч фонаря заметался по аллее, выхватив из мрака туфлю на высокой шпильке, мигнул, обрел равновесие, пополз вверх по ноге, высветив дырку на чулке и красную царапину. Он полз все дальше и дальше, пока, наконец, не замер на кучке искусственного жемчуга и живых цветов на груди у мертвой девушки.

В семь часов того же вечера с Юстонского вокзала отходил омнибус в Ройял-Альберт-Докс.

В нем сидело десять человек, семь из которых были пассажирами «Мыса Феревелл», отплывающего в полночь в Южную Африку. Что касается остальных, то двое из них были провожающими, а молодой человек, уткнувшийся носом во внушительных размеров книгу, — судовой врач.

Как и все на свете путешественники, пассажиры омнибуса украдкой приглядывались друг к другу. Те, кого провожали друзья, полушепотом обсуждали с ними тех, кого никто не провожал.

— Бог ты мой! — воскликнула миссис Диллинтон-Блик. — На самом-то деле — ни души!

Ее приятельница едва заметно кивнула в сторону доктора и подняла брови.

— Недурен, а? Обратила внимание?

Миссис Диллинтон-Блик повела плечами, на которые был наброшен палантин из чернобурой лисы и как бы невзначай окинула взглядом доктора.

— Нет, не обратила. Говоришь, недурен? Но остальные! Боже мой! В лучшем случае серятина.

— Но там ведь будут офицеры, — напомнила ее приятельница.

— Боже мой!

Они переглянулись и мило расхохотались. До сидевших впереди мистера и миссис Кадди долетели раскаты этого смеха. Их обдало волной дорогих запахов, исходящих от миссис Диллинтон-Блик. Слегка повернув головы, они могли видеть ее отражение в окне, похожее на фотомонтаж: зубы, перо в шляпе, серьги, орхидеи на внушительных размеров бюсте — все это на фоне уличных фонарей и темных фасадов зданий.

Миссис Кадди, пожилая дама в пальто темно-синего цвета, буквально застыла на своем месте, на физиономии ее супруга расплылась скабрезная улыбка. Они тоже переглянулись и теперь думали о тех забавных наблюдениях, которыми поделятся друг с другом, как только очутятся в своей каюте.

Впереди супругов Кадди сидела мисс Эббот, аккуратная, подтянутая, строгая. Будучи опытной путешественницей, она знала, что первое впечатление о попутчиках, как правило, бывает обманчивым. Ей понравился грудной смех миссис Диллинтон-Блик и не понравился акцент супругов Кадди. Однако в данный момент ее больше всего на свете занимали мысли о собственном комфорте. Мисс Эббот не любила, чтобы ее беспокоили, поэтому выбрала место в середине — никто не ходит мимо, к тому же, когда открывают дверь, сквозняк сюда не достает. Она перебирала в уме содержимое своих двух тщательно уложенных чемоданов. Обычно мисс Эббот путешествовала налегке — ненавидела, как она выражалась, «суетню» из-за громоздкого багажа. В ее чемоданах было лишь сугубо необходимое, за одним маленьким исключением. Мисс Эббот думала сейчас об этом исключении: о фотокарточке в кожаном чемодане. К величайшему негодованию, у нее вдруг зачесались глаза. «Выкину ее за борт, — решила она. — Поделом ей. Поделом».

Сидящий впереди мужчина развернул газету, сквозь свои непролившиеся слезы мисс Эббот прочитала заголовок на всю полосу: «УБИЙЦА, СОПРОВОЖДАЮЩИЙ СВОИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ЦВЕТАМИ. ПОКА НИКТО НЕ АРЕСТОВАН». Мисс Эббот была дальнозоркой, поэтому, слегка подавшись вперед, смогла прочитать абзац под заголовком:

Личность убийцы, который поет, совершив свое преступление, а также оставляет на теле жертвы цветы, пока не установлена. Расследование, в результате которого было опрошено большое количество людей, ничего не дало. Слева вы видите новый снимок пикантной Берил Коэн — ее нашли задушенной 15 января, справа — портрет Маргарет Слеттерс, второй жертвы убийцы, который, судя по всему, мог бы дать сто очков вперед самому Джеку Потрошителю. Старший инспектор полиции Аллейн (в центре) отказывается делать какие бы то ни было заявления, но говорит, что полиция будет приветствовать сведения, касающиеся последних часов жизни Берли Коэн (см. 6-ю стр., 2-ю колонку).

Мисс Эббот рассчитывала, что владелец газеты откроет шестую страницу, но он этого не сделал. Она жадно всматривалась в увеличенный фотоснимок мертвой Берил Коэн и с некоторой иронией рассматривала снимок в центре. Оттуда на нее мрачно взирал старший инспектор полиции Аллейн, безжалостно изуродованный газетными ретушерами.

Владелец газеты стал проявлять признаки явного беспокойства. Он ни с того ни с сего резко повернул назад голову, что вынудило мисс Эббот поспешно откинуться на спинку своего сиденья и уставиться рассеянным взором в сетку для вещей над головой, где она тотчас же увидела его чемодан с биркой «Ф. Мэрримен, пассажир, судно „Мыс Феревелл“». У нее возникло неприятное подозрение, будто мистеру Мэрримену известно о том, что она читала из-за его плеча. И она, надо сказать, не ошиблась.

Мистеру Мэрримену сравнялось пятьдесят. Это был весьма образованный старый холостяк, преподававший английский язык в одной из самых что ни на есть обычных школ для мальчиков. Его внешний вид, разумеется в высшей степени обманчивый, соответствовал общепринятому представлению о школьном учителе, а его привычка смотреть на собеседника поверх очков и то и дело ерошить волосы лишь дополняла этот уж слишком знакомый всем портрет. Поверхностному наблюдателю мистер Мэрримен мог показаться истинным святошей. Те, кому довелось соприкоснуться с ним тесней, знали, что это сущий дьявол.

Он обожал читать о всяческих преступлениях, вымышленных и реальных, поэтому его внимание привлекла заметка в «Ивнинг геральд» о так называемом цветочном убийце. Мистер Мэрримен презирал газетных писак и имел самое что ни на есть туманное представление о методах полицейского расследования, но сама история его просто пленила. Он прочитал ее внимательно и неторопливо, морщась от стилистических ошибок и возмущаясь взглядами мисс Эббот, нарушавшей дозволенную границу. «Отвратительная уродина! — мысленно обращался к ней мистер Мэрримен. — Чтоб тебя черти слопали! Какого дьявола ты не купишь себе газету?!»

Он раскрыл страницу шесть, положил газету таким образом, чтобы мисс Эббот не могла в нее заглянуть, пробежал глазами вторую колонку, сложил газету, поднялся со своего места и, поклонившись, протянул газету мисс Эббот.

— Мадам, осмелюсь предположить, что вы, как, впрочем, и я, предпочитаете, чтобы облюбованное вами литературное произведение находилось в вашей безраздельной собственности.

Лицо мисс Эббот стало цвета перезревшей сливы. Сдавленным, полным пренебрежения голосом она сказала:

— Благодарю вас, но вечерние газеты меня не интересуют.

— Быть может, вы этот выпуск уже видели?

— Нет, не видела и, что существенно, не имею ни малейшего желания видеть, — громко заявила мисс Эббот. — Благодарю вас.

— Семена раздора! Семена раздора! — с улыбкой пробормотал отец Чарльз Джордан. Он и его собрат-священник сидели как раз напротив, и эта сценка никак не могла ускользнуть от их внимания.

— Надеюсь, вы встретите хотя бы приблизительно родственную вам душу, — сказал собрат-священник.

— В былые времена мне всегда в этом смысле везло.

— Да, вы бывалый путешественник, — с тоскливой завистью вздохнул собрат-священник.