Жорж Сименон - Человек из Лондона

— Договорились! Я там буду. Мы сможем приступить к восстановлению картины преступления сразу после обеда.

На камине стояли мраморные часы. Они показывали половину двенадцатого. Эрнест уже вышел из школы и идет по крутой тропе вместе с маленьким Бернаром из соседнего дома.

— Алло! Соедините меня с комиссариатом полиции… Комиссариат? Говорит Жанэ. Будьте любезны прислать двух человек для конвоирования типа, которого мне только что доставили.

Никто не доставлял Малуана. Зачем эта ложь? И почему он стал «типом»?

— Что до вас, мой друг, — сказал, вставая, комиссар по особым делам…

Его удивил взгляд Малуана, которого он никак не ожидал, — строгий, глубокий, оценивающий как бы свысока маленького человечка в лакированных ботинках.

— …то согласно закону, — затараторил комиссар, — вас должен сопровождать адвокат во время снятия показаний в прокуратуре, которое состоится сегодня после обеда. Есть у вас кто-нибудь на примете?

Еще чего не хватало! Малуан пожал плечами, с тоской подумав о недавнем пребывании в сарае, когда их было трое.

Насколько же там все было проще и благороднее!

— Вы предупредили семью?

— Может, мне ее пригласить туда, в прокуратуру? — резко ответил Малуан, сам удивившись своей дерзости.

Он вовсе не был склонен шутить. Напротив, хотелось поразмыслить в тишине. Им следовало бы отвести его в камеру и оставить там в покое, пока будет решаться его участь.

— Вам впредь не удастся разыгрывать из себя умника!

Малуан улыбнулся, и эта улыбка как бы замыкала перед всеми его внутреннюю жизнь.

Все ясно. Он больше не попытается что-либо объяснить. Покорно даст те показания, которые от него потребуют, и не скажет ни слова более.

В тот же день после полудня он, не склоняя головы, прошел меж рядов зевак, собравшихся вокруг сарая. Почему он должен опускать голову перед Батистом? Или перед хорошо одетыми мужчинами с портфелями, которые так суетились здесь?

— Признайтесь, что…

С хитрым видом они соревновались, кто лучше сумеет загнать его в угол, хотя он сам все объяснил, не ожидая, пока за ним придут.

С вершины косогора до него донеслись всхлипывания и, подняв голову, он увидел жену, которая плакала, утираясь фартуком. Эрнеста, наверное, оставили у соседей. Он долго искал глазами в толпе Анриетту и наконец увидел, что она прячется за спинами зевак.

— Повторите в точности все, что вы проделали утром.

Он глядел на них с презрением, на всех без исключения: прокурора, судью с маленькой бородкой, на других, чьих званий не знал. Ему дали адвоката, который беспрерывно подавал ему знаки, означавшие: «Внимание!»

Внимание к чему? Раз им так хочется, почему не повторить всю сцену? Раз им так хочется. Вот только тех самых слов ему не сыскать, а без них жесты теряли смысл.

«Прости меня, мой бедный Браун, — повторял он про себя. — Они обязательно хотят видеть, как я размахивал крюком».

Когда же он спокойно взял в руки, как обычно берут, крюк для ловли крабов, по толпе прошел ропот и люди в ужасе отступили.

— В каком месте находился этот предмет?

— Ни в каком. Его держал в руках Браун.

— Куда вы наносили удары?

— Куда попало.

Снова ропот в толпе! Но ему было все равно. Даже почти приятно убедиться, насколько они глупы.

— Поглядите! Вот он — паштет.

— Не трогайте! — закричал судья.

Все продолжалось часа два — запись в протоколы, препирательство судьи с адвокатом. С Малуана сняли наручники, чтобы он мог взять в руки крюк, а когда все кончилось, их снова надели.

— Вы не хотите еще что-нибудь уточнить? — спросил прокурор у адвоката.

— Нет. Разумеется, я требую экспертизу психического состояния моего клиента.

Еще накануне каждый из присутствующих, проходя мимо Малуана, говорил: «Привет, Луи!»

А сейчас они с ужасом смотрели на него, словно он уже не Малуан или вообще не человек. Даже дочь его пряталась в последнем ряду.

На машине нельзя было подъехать к сараю, и весь кортеж прошел часть пути пешком. Мальчишки бежали вслед, чтобы не терять из виду арестованного, фотографы перебегали ему дорогу.

Наконец-то его заперли в камере, и он с удовлетворением оглядел белые стены, узкую кровать, поднятую к стене, передвижной столик. Еще никогда в жизни ему так не хотелось спать, и он чуть было не заснул в одежде. Но тут к нему ввели адвоката.

— Позвольте вам сказать, что вы совершили все промахи, какие только возможно.

Дома у него, вероятно, плакали, собравшись на кухне, где уже зажгли лампу. А голубой бидончик, который он купил в субботний вечер перед самым рождением Анриетты, стоял на столе и от него пахло водкой.

— Я пришел, чтобы дать вам несколько советов.

Малуан посмотрел на адвоката так, как смотрят на предмет забавный, но бесполезный.

— Все единодушно считают ваш цинизм возмутительным, а это усложняет мою задачу. Нужно…

— Между прочим, — Малуан прервал его, — когда будут похороны?

— Чьи похороны?

— Брауна.

— Пока неизвестно. Сперва произведут вскрытие.

— Но зачем? Я же все объяснил.

— Нужно выяснить, какой удар оказался смертельным и как он был нанесен.

— Жена его уехала?

— Она все еще в отеле.

— Думаете, что Брауна похоронят в Дьепе?

— Если только она не оплатит перевозку в Лондон.

— Митчелы должны оплатить! — Он посмотрел на адвоката, нахмурив брови, и вздохнул: — Оставьте меня!

— Нам необходимо договориться…

— Да, завтра! Или в другой день.

Ну что ж! Значит, он не пойдет на похороны, так как миссис Браун истратит полученные сто фунтов, чтобы увезти тело мужа, и он никогда не увидит ни его, ни ее.

Какой идиотизм, но ничего не поделаешь! Возмущает то, что все могло быть по-иному. Одни случайности!

К примеру, когда Браун чуть было не поднялся ночью к нему в будку. Что бы они сказали друг другу, если б он вошел?

Или когда Браун следовал за Малуаном до самого дома, не решаясь с ним заговорить, а Малуан в это время уже готов был отдать ему чемодан…

И даже сегодня утром, когда он пришел в сарай с колбасой, сардинами и паштетом…

Что сказали бы они друг другу? Что бы решили? Как бы жили потом и что сталось бы с двумя домами, в Ньюхевене и в Дьепе, с женами и детьми?

— Это было невозможно, — заключил Малуан вполголоса.

— Что именно невозможно?

Он только сейчас заметил своего адвоката и снова вздохнул:

— Ничего. Я думаю.

— Вот именно. Я лично считаю, что вы слишком много думаете!

Лучше было не возражать.

— А сейчас я хочу спать.

Это было не так. Едва адвокат вышел и стал шушукаться за дверью с надзирателем, Малуан бросился на кровать и продолжал думать о Брауне, его жене, о своем доме по ту сторону гавани, в окнах которого вечером появлялся свет…

Когда его приговорили к пяти годам заключения, жена и дочь с плачем бросились к нему в объятия, а он, поцеловав их, стал оглядываться, словно искал кого-то.

Потом он покорно пошел за жандармами.

1934 г.