Джон Карр - Смерть в пяти коробках

– Вероятнее всего, атропином. Атропин – алкалоид белладонны.

– Значит, атропином! То есть вы хотите сказать, что кто-то пытался отравить целую компанию?

– Возможно, – осторожно согласился Сандерс. – А может быть, злоумышленники просто хотели вывести гостей из строя. Атропин вызывает своего рода расстройство сознания. Прежде чем жертва догадается, что с ней происходит, она уже не в состоянии двигаться. Кстати, вы, наверное, сумеете помочь.

– Кто – я?!

– Да. Почему вы боялись, что ваш отец окажется здесь?

Марша так и подскочила на месте, словно удивленная вопросом, который, казалось, привел ее в полное замешательство. Ее испуг был неподдельным – она явно чего-то боялась.

– Не знаю…

– Но… – не выдержал Сандерс; он уже собирался сказать: «Но, моя милая!» – своим самым сухим, лекционным тоном; так он обращался к студенткам, которые несли околесицу на экзамене. Однако сейчас ему отчего-то не хотелось устраивать выговор молодой девице. – Но ведь должно же быть что-то?

– Да. Я знаю только, что отец ненавидел мистера Хея пуще яда. – Девушка запнулась, поняв, что выбрала неудачное сравнение; ее передернуло. – И тем не менее он все же отправился к нему сегодня. А до того он пригласил своего поверенного и составил завещание. Более того, он вел себя странно Он…

– Да? Продолжайте.

– Перед тем как уйти из дому, – сказала Марша, глядя на Сандерса в упор, – он рассовал по карманам четверо часов.

– Четверо… чего?

– Часов. Знаете, таких приборов, с помощью которых определяют время. И не смотрите на меня так, будто я полная дура! Я говорю правду. Джефферсон все видел; Джефферсон – папин лакей. Он и рассказал мне о часах, потому что встревожился. После того как отец надел смокинг, он положил двое часов в нагрудные карманы и еще двое часов в карманы брюк. Одни часы он взял у мамы, а еще одни одолжил у Джефферсона, потому что такого количества своих у него нет.

Сандерса так и подмывало спросить: уж не спятил ли сэр Деннис Блайстоун? Однако с виду Блайстоун совсем не походил на психа; как и говорила его дочь, он был представительным мужчиной, хоть и сидел в нелепой позе.

– Да, но зачем ему понадобилось четверо часов?

– Ну откуда же мне знать?! Если бы я знала, то так не волновалась бы!

– Часы и сейчас при нем?

– Не знаю. – Марша вызывающе вскинула вверх подбородок. – Вы велели ничего не трогать, вот я и не трогала – только убедилась, что папа жив. – Внезапно она присмирела. – Кстати, зачем вы скрыли от меня, что Феликс Хей умер не от отравления? Его закололи. По всей вероятности, тем самым зонтиком-шпагой, с которым вы не расстаетесь.

– Да, – согласился он.

– Вот почему я спросила вас, что произошло, – объяснила Марша, помолчав. – Кто-то пытался убить всех или, может быть, только опоить зельем…

– Кто-то из их же компании?

– Вполне возможно. – Девушка оживилась. – Наверное, злоумышленник подмешал яд во все стаканы, кроме своего, а сам только притворился, будто теряет сознание. После того как все отключились, он заколол Хея, а потом и сам принял немного яда, чтобы никто не догадался, что он убийца. Или нет… Наверное, дело было так: их отравил кто-то посторонний. Когда все четверо потеряли сознание, злоумышленник спокойно убил Хея и ушел. Ведь ясно, что подозревать станут одного из тех, кто находится в комнате!

Сандерсу не впервые приходилось сталкиваться с трудной задачей. Он принадлежал к числу тех чудесных молодых людей, кто готов ломать голову над подобными проблемами ночи напролет, и чем сложнее и запутаннее задача, тем интереснее.

– Нам еще многое неизвестно, – заявил он. – Начнем с того, что Хея было гораздо проще отравить. Зачем убийце возиться со шпагой, спрятанной в зонтике?

– Да, в том-то и сложность.

– Далее. Если убийца – посторонний человек, который хотел навлечь подозрение на гостей Хея, зачем он, убегая, оставил зонтик-шпагу на видном месте, двумя лестничными пролетами ниже? – Сандерс вздохнул. – К сожалению, пока мы просто гадаем на кофейной гуще.

– Плохо дело, – согласилась Марша. – Вы очень смешной и довольно милый. Что же нам делать? – Она улыбнулась.

Сандерс сконфузился.

– Необходимо раздобыть факты, – ответил он. – Кто такой был этот Хей и почему кто-то захотел убить его? – Хотя глаза у Марши по-прежнему сверкали, доктору показалось, что она намеренно и с самым невинным видом водит его за нос. – Что вы о нем знаете? Он дружил с вашим отцом?

Марша как будто прочитала его мысли.

– Если вы думаете, будто он какой-нибудь мошенник, например шантажист, выбросьте такие мысли из головы! Он биржевой маклер. У него куча денег. Все его знают. Возможно, он не всегда зарабатывал деньги честно, но, но крайней мере, его капиталы нажиты на фондовой бирже.

– Вы были с ним знакомы?

– Немного.

– Он вам нравился?

– Я его терпеть не могла, – откровенно призналась Марша. – По-моему, он был противным пошляком, хотя многие считали его веселым и щедрым. И потом, он вечно все вынюхивал. Не для чего-то особенного, не с какой-то целью, а просто так. Хотел все знать, понимаете?

Она покосилась в сторону гостиной; и тотчас же, словно он дожидался вопроса Марши, оттуда вышел служащий Англо-египетской импортной компании. Он с силой закрыл за собой дверь – собственно говоря, почти захлопнул. Его трясло.

– Ну и ну! – проговорил он.

Сандерс подосадовал на себя, – оказывается, о клерке он совсем позабыл.

– Хорошенькие дела у нас творятся! Как мы все это объясним, а?

– Нам не нужно ничего объяснять, – ответил Сандерс. – Вы ведь ни к чему там не прикасались?

– Я в чужие дела не лезу, – мрачно заявил клерк и как бы нехотя добавил: – Моя фамилия Фергюсон. Я работаю внизу, в фирме Бернарда Шумана. А сам Бернард Шуман находится там.

– Который из них?

Фергюсон приоткрыл дверь. Они увидели край узкого обеденного стола, на котором распростерся старик, похожий на ученого, с жесткими седыми волосами.

– Вон он. Молодой человек, вы, кажется, врач? Как он, плох?

– Вы имеете в виду, поправится ли он?

– Именно это я и спрашиваю, молодой человек.

– Поправится, – сухо отрезал Сандерс. Из-за враждебности, выказанной клерком с шотландской фамилией, молодой доктор вспомнил о своих шотландских корнях. Он тоже способен быть упрямым и несговорчивым! – Мне просто интересно, не намерены ли вы рассказать нам о событиях сегодняшнего вечера.

– Нет. Я иду домой.

– Что ж, дело ваше. Идите, если хотите. Все равно полицейские вас вызовут.

Не затруднившись ответом, Фергюсон заковылял прочь. Но, сделав несколько шагов, остановился и с мрачным видом повернулся к молодым людям:

– Я здесь ни при чем. Я в чужие дела не лезу.

– Вот именно! Может быть, вы поможете пролить свет на то, что случилось у вашего соседа? Вы говорили, что сидели у себя в кабинете и слышали, как гости наверху смеются, хохочут. У них, видите ли, началась истерика, когда подействовал наркотик. И очень важно знать, не входил ли кто-нибудь в то время туда или, наоборот, не выходил.

Фергюсон ссутулился.

– Властям я отвечу. Вам – нет.

– Значит, помочь вы не хотите?

– Я не намерен вам помогать! Именно вам!

– Но там ведь ваш директор!

– А что мой директор? – вспылил Фергюсон; неожиданно звучный голос не вязался с его ссутулившейся фигурой. – Если Бернард Шуман желает пить коктейли – в его-то возрасте! – и валять дурака, пусть будет благодарен, что остался жив.

– Жаль, что вы так воинственно настроены, – осторожно проговорила Марша. Судя по всему, престарелый клерк отчего-то внушал ей страх. – Если вы нам поможете, вам вреда не будет. Там мой отец, и он…

Фергюсон впервые выказал слабый проблеск интереса:

– Ваш отец? Который?

– Сэр Деннис Блайстоун. Он сидит напротив вашего мистера Шумана. Высокий мужчина лет пятидесяти…

– Нет, я его не знаю, – буркнул Фергюсон, глядя в пол. – Он-то чем знаменит?

– Он, видите ли, известный хирург, – холодно пояснила Марша.

Сандерса точно громом поразило. Теперь он понял, почему имя отца Марши показалось ему знакомым и почему девушка решила, что он должен знать ее отца. Хотя Сандерс подвизался, так сказать, в смежной отрасли, он слышал, что Блайстоун считается светилом в области операций на голове. Однако дерзкий вопрос Фергюсона: «Он-то чем знаменит?» – явно подразумевал нечто непристойное.

– Они все известные люди? – спросил Сандерс.

– Уж конечно! – ехидно прошипел Фергюсон. – Откуда мне знать? Я простая ломовая лошадка, тружусь на Бернарда Шумана. А вы, должно быть, друг Феликса Хея, иначе не заглянули бы сегодня к нему. Значит, вы осведомлены лучше, чем я. Вот миссис Синклер, ту красивую даму, считают знатоком живописи; она пишет об искусстве и заодно коллекционирует картины. Бернард Шуман получил награду от правительства… правда, не нашего, а египетского. Он единственный человек, способный воспроизвести процесс бальзамирования Девятнадцатой династии. Но крайней мере, так говорят.