Генри Слезар - Воришка

Он заметил, что, я пристально смотрю на его перчатки, и произнес извиняющимся тоном:

— Денег вечно не хватает. Ко дню рождения жена связала мне пару шерстяных перчаток.

— Она не работает?

— Нет.

— Для человека с вашим опытом, наверное, несложно найти место в такой специфической области.

У меня не было сомнения в том, что он неоднократно пытался найти работу по своей специальности. За последние дни я общался практически со всеми местными устроителями похорон. Ни у кого из них Мак-Ковней не работал.

— Я не хочу больше работать по своей прежней специальности, — заявил Мак-Ковней.

— Но ведь это единственное дело, которому вы обучены.

— Да. Но я не желаю больше быть связанным со смертью.

Он высказал это как само собой разумеющееся, как будто речь шла об его нежелании сыграть в карты или отведать земляных орешков.

Смерть, карты или солёные орешки — я не был готов беседовать с Мак-Ковнеем об этих вещах, поэтому мне пришлось сменить тему разговора:

— Моя машина стоит в гараже отеля «Кантербюри». Давайте зайдем туда, и я отвезу вас домой.

Мы пошли в сторону Саттер-стрит. Поток пешеходов еще более увеличился за счет целой армии конторских служащих, закончивших рабочий день, однако вся эта людская масса, шум и толкотня Мак-Ковнея, казалось, абсолютно не касались. Он спокойно шагал рядом со мной и тихонько улыбался про себя, как всякий человек, обладающий способностью время от времени покидать этот мир и переселяться на какой-то потусторонний маленький островок счастья. Я бы охотно узнал, где расположен островок Мак-Ковнея и кто же живет там вместе с ним. Но только одно можно было сказать наверняка: на острове Мак-Ковнея не было места смерти. Вдруг он произнес:

— Должно быть, это было очень непросто.

— Что именно?

— Провести эксгумацию. Ведь зимой на Востоке почва замерзает до крепости камня. Я полагаю, мистер Михам, вы не присутствовали при этом?

— Вы ошибаетесь.

— Господи, но нельзя же было передавать такое дело в руки дилетантов!

По-моему мнению, эксгумацию вообще нельзя было доверять посторонним людям. Кладбище тогда было окутано снежным покрывалом, опустившимся на землю предыдущей ночью. Наступил рассвет, если таким словом можно было назвать тусклый свет мрачного зимнего неба. На гранитном надгробии было высечено: ЭЛЕОНОРА РЕГИНА КИТИНГ, 3 ОКТЯБРЯ 1899 — 30 ИЮНЯ 1953. ДОБРАЯ ДУША ОСТАВИЛА ТЕЛО, ЛЮБИМЫЙ ГОЛОС ЗАМОЛЧАЛ.

Добрая душа действительно отправилась на небо. А вот что касалось тела, то когда мы два часа спустя подняли и открыли гроб, в нос ударил запах отнюдь не бренной оболочки, тронутой посмертным тлением, а старых прелых газет и покрытых серо-зеленой плесенью камней.

— Вы догадываетесь, Мак-Ковней, что мы обнаружили в гробу?

— Разумеется. Я ведь сам руководил ее погребением.

— То есть вы берете на себя всю полноту ответственности за то, что в землю был опущен пустой гроб?

— Нет, я не собираюсь в одиночку отвечать за все.

— Кто был вашим сообщником? И почему вы это сделали? Он лишь покачал головой.

Когда мы остановились, дожидаясь зеленого сигнала светофора, я внимательно посмотрел на лицо Мак-Ковнея, пытаясь определить степень его вменяемости. В его поступках не ощущалось логики. Миссис Китинг умерла от обычного сердечного приступа и в соответствии со своим завещанием была похоронена в закрытом гробу. Против врача, подписавшего свидетельство о смерти, никаких улик не было. В тот день он случайно оказался в доме миссис Китинг, поскольку был вызван к ее простудившейся старшей дочери Мэри. Этот врач и осмотрел миссис Китинг, засвидетельствовал ее кончину и послал за Мак-Ковнеем. Два дня спустя я пригласил Мэри на похороны, хотя она все еще кашляла, не знаю уж от горя или из-за простуды. Мак-Ковней держался как всегда корректно.

Единственное, от чего он отказался, это класть тело миссис Китинг в гроб.

Прошло время. Никто особенно не печалился по поводу утраты миссис Китинг. Она была несчастной женщиной, духовно и морально превосходившей своего мужа, который погиб в пьяной драке в Новом Орлеане, и обеих дочерей, походивших на своего отца. В течение трех последних лет я был адвокатом миссис Китинг. С удовольствием беседовал с ней. Она обладала быстрой реакцией, сообразительностью и чувством юмора. Но, как и многие другие богатые люди, не познавшие радости труда и чувства удовлетворения от хорошо выполненной работы, миссис Китинг оставалась скучной и одинокой женщиной, тщательно сберегавшей монолит собственной нравственности, который периодически потрясался остатками горьких воспоминаний.

Сразу же после смерти миссис Китинг Мак-Ковней продал свою погребальную контору и уехал из города. Никто в Арбане не стал связывать вместе эти два события, пока не пришло письмо из Беркли, как раз незадолго до вступления завещания миссис Китинг в законную силу. В этом адресованном на мое имя послании содержалось требование провести эксгумацию и объявить завещание недействительным, поскольку нет доказательств смерти миссис Китинг. Мне никак не приходило в голову, почему новая жена Мак-Ковнея должна была написать подобное письмо, ну разве что она была очень сердита на мужа и выбрала столь сложный способ избавиться от него.

Но вот, наконец, загорелся зеленый свет, мы с Мак-Ковнеем перешли улицу и остановились возле отеля, дожидаясь мою машину, за которой был послан портье. Я не смотрел на Мак-Ковнея, но чувствовал, что он наблюдает за мной.

— Вы, Михам, наверное, думаете, что я сумасшедший?

Я не ожидал такого вопроса. Пришлось напрячься, чтобы выглядеть по возможности безучастным.

— А я, Михам, и не утверждаю, что совершенно нормален.

Мак-Ковней положил свою руку в плохо сидящей белой перчатке на мою ладонь. Я не пытался сбросить ее. Она походила на подстреленного голубя.

— Но поверьте мне, скоро вы узнаете нечто в высшей степени удивительное.

— То, что узнали вы?

— Да. Я испытал сильнейший шок, хотя у меня всегда было предчувствие, что в один прекрасный день произойдет нечто подобное. Я все время думал об этом. Каждый раз, когда приходилось видеть мертвеца. В некотором смысле я даже ЖЕЛАЛ этого.

За моими ушами струйками побежал пот.

— Чего вы желали, Мак-Ковней?

— Я хотел, чтобы они вновь ожили.

Тут я увидел, что мне машет рукой портье. Мой автомобиль стоял на обочине с работающим двигателем.

Я сел за руль, Мак-Ковней нехотя влез в машину и поместился рядом со мной. После этого наш прерванный разговор продолжился.

— Вы мне не верите, — заметил Мак-Ковней, когда мы отъехали.

— Я адвокат. Привык оперировать только фактами.

— Но разве то, что случилось, не является фактом?

— Ну, разумеется.

— Вот, это как раз и случилось.

— Вы хотите сказать, что она снова вернулась к жизни?

— Ну да.

— Это случилось благодаря вашему страстному желанию?

Он беспокойно заерзал на своем сидении.

— Я ввел ей адреналин и дал кислород.

— С другими клиентами вы проделывали то же самое?

— Чаще всего, да.

— Подобные действия являются общепринятыми?

— Для меня это было обычным делом, — со всей серьезностью ответил Мак-Ковней.

— Я всегда мечтал стать врачом. Во время войны я служил в санитарной части, где получил небольшие познания в медицинской области.

— Однако достаточных для того, чтобы совершать чудеса?

— Я не обладал возможностью возвратить ей жизнь. Это было лишь моим желанием. Она утратила только волю к жизни, а у меня ее вполне хватало на нас двоих.

Если между здравым смыслом и безумием действительно проходит лишь тоненькая грань, то за последний час Мак-Ковней пересекал ее многократно. Он перепрыгивал эту пограничную линию с легкостью ребенка, который без сомнения жил в его душе.

— Теперь-то вы поняли, Михам? Она потеряла желание жить. Я видел, как это произошло. Мы никогда не разговаривали с ней, она и имени-то моего, наверное, никогда не слышала, однако я наблюдал за ней в течение ряда лет, поскольку свою утреннюю прогулку она совершала вблизи моей конторы. Я замечал, как она менялась, как тускнел ее взгляд и тяжелела походка. Я понимал, что вскоре она умрет. Однажды я вышел, чтобы сказать ей о том, что ее ждет. Но, увидев меня, она пустилась бежать. Наверное, догадалась, что я хочу ей сказать.

Он говорил сущую правду, по крайней мере, такой она ему представлялась. Поздней весной с миссис Китинг действительно случилось подобное происшествие. Мне вспомнились ее тогдашние слова: «Сегодня утром, Михам, со мной случилось нечто необычное. Когда я проходила мимо погребальной конторы, оттуда выскочил странный человек небольшого роста и напугал меня чуть ли не до смерти...».

Учитывая то, что вскоре произошло, нельзя было не заметить присутствовавшую во всем этом чудовищную иронию. Пока мы добирались до Беркли, Мак-Ковней подробно рассказал мне всю эту удивительную историю.