Энтони Беркли - Второй выстрел

Единственным местом, где я намереваюсь дать волю своему черному юмору, является эта рукопись. Я уже упоминал, что давно собирался сочинить именно такую историю, которая стала вдруг для меня кошмарной действительностью. Так неужели меня остановит то, что я являюсь жертвой, а не хозяином обстоятельств? История здесь, и я напишу ее. Я собираюсь с циничной беспристрастностью, спокойно и непредвзято, изложить обстоятельства, которые привели меня к нынешнему печальному положению, ничего не пропуская (за одним исключением, чтобы не причинять боль другому), ничего не преувеличивая и не преуменьшая. Короче говоря, я постараюсь не только подняться над этой злосчастной ситуацией, но и использовать ее для создания документа, который, если когда-нибудь выйдет в свет, может принести пользу как в литературе, так и в реальной жизни. Я не собираюсь показывать свою рукопись полиции. Возможно, подробное изложение событий и хронология нескольких последних дней могли бы помочь им установить, как Эрик Скотт-Дейвис встретил свою смерть; но могу себе представить, какова будет их реакция, если я покажу им Рукопись. Они будут рассматривать ее, со своей ограниченной точки зрения, как попытку отвести от себя подозрения; к тому же они ничего не понимают в том ощущении творческого азарта, которое фактически толкает меня к ручке и бумаге Нет, наоборот, я постараюсь скрыть от них рукопись. Конечно не в спальне, среди моих личных вещей. Я заметил, что какой-то неловкий служитель закона уже успел покопаться в них в абсурдных поисках "улик" — причем, думаю, не в последний раз. Нет, у меня есть план получше.

И последнее. Я не профессиональный писатель. Никогда раньше я не пытался изложить историю на бумаге. И я не искушен в искусстве тонких намеков и изящных нюансов. Но один из моих принципов гласит, что, за исключением случаев, где есть чисто физические препятствия, то, что сделал один человек, может сделать и другой. И я не вижу, почему бы я не смог выполнить эту задачу, равно как и любую другую. Без ложной скромности могу сказать, что мне хватит на это сообразительности; по крайней мере, той малой толики, которая здесь требуется.

После этого вступления, необходимого для того, чтобы читатель понял особые обстоятельства, в которых написана эта история, я, как говорят профессиональные писатели, приступаю к повествованию.

Честно говоря, я был немного удивлен, получив письмо миссис Хилльярд с приглашением провести пару недель в Минтон-Дипс. Этель Хилльярд — моя давняя знакомая, я знаю ее с самого детства, но мне всегда казалось, что ее муж не имеет особого желания со мной общаться. Я-то уж точно не горел желанием общаться с ним. Он грубоват, и я всегда полагал, что Этель зря вышла за него замуж. И все же Минтон-Дипс — это Минтон-Дипс, независимо от того, есть там Джон Хилльярд или нет. Это самое очаровательное имение во всем Девоншире, а в июне, для тех, кто хоть что-то понимает в красоте, оно просто бесподобно. Я сообщил о своем согласии в ответном письме.

Как бы я ни был удивлен, получив приглашение, но это было ничто по сравнению с моим изумлением, которое я испытал, когда, прибыв в Девоншир десять дней спустя, выяснил, кто еще был приглашен. Имение Минтон-Дипс расположено в отдаленном уголке Девоншира, в сельской местности, в десяти милях от ближайшего городка, и Хилльярды довольно мало развлекаются. Но в этом случае они устроили у себя настоящий прием. Я думал, что буду единственным гостем, но на самом деле гам оказалось еще пятеро.

Когда я приехал, они пили чай в маленькой гостиной с низким потолком и почему-то решили приветствовать мое появление радостными воплями. Я, конечно, терпеливо улыбнулся, как делает воспитанный человек в ответ на выходку избалованного ребенка в присутствии его матери, но меня это раздосадовало. В мгновение ока улетучились мои мечты о том, как я буду проводить долгие дни в блаженном безделье, нежась на солнышке на крутых склонах Минтонской долины, посреди папоротника и дрока, с пледом, книгой и пачкой сигарет… А иногда Этель приходила бы послушать меня, когда я был бы в настроении говорить. Но все эти люди наверняка захотят что-нибудь делать и будут ждать от меня, чтобы я тоже принял в этом участие.

У меня упало сердце, однако я принял чашку чаю и уселся в кресло все с той же вежливой улыбкой на губах я всегда гордился своим умением скрывать свои чувства от недалекой толпы. А здесь было именно разношерстное сборище. Во-первых, Эрик Скотт-Дейвис, человек, к которому я испытывал особую неприязнь, крупный, громогласный, самоуверенный тип, мот и развратник, любитель чужих жен, впитавший в себя невыносимые высокомерие Итона и самонадеянную напористость Кембриджа (сам я учился в школе Фернхорст, а потом в Оксфорде). Рядом с ним сидел Джон Хилльярд, краснолицый здоровяк с волосами песочного цвета и глуповатой физиономией — типичный землевладелец, воспринимающий запах навоза как благоухание и гордящийся этим.

Еще там были Поль де Равель и его жена, парочка, которую я никогда особенно не жаловал, хотя на нее, по крайней мере, было приятно посмотреть высокая, стройная женщина с яркими золотисто-каштановыми волосами и томными зелеными глазами, которые обычно были полузакрыты, но могли вспыхивать страстным зеленым огнем, когда что-нибудь воодушевляло ее. Она родилась в Англии и одно время служила актрисой; теперь она актриса по натуре, а все окружающее для нее — театральные подмостки. Ее муж, коротышка Поль де Равель, женился на ней четыре года назад, когда она еще играла на сцене, и поговаривали, что он до сих пор все так же безумно в нее влюблен. Мне всегда было занятно, как это он не видит ничего дальше ее игры и притворства. Поль де Равель — француз по рождению, но англичанин по воспитанию и образованию, и хотя в его английском нет ни малейшего акцента, французское в нем решительно доминирует, как во внешности, так и в характере. Меня лично французы никогда особенно не интересовали. Он был на полголовы ниже своей жены и всюду следовал за пси, как дрессированный пудель. Сексуальная зависимость — очень коварная штука. Каждый раз, когда я думаю о Поле де Равеле, я благодарю небеса, что избавлен от этой напасти.

Главной по части истошных воплей была Аморель Скотт-Дейвис, кузина Эрика и в высшей степени вульгарная особа. Мне всегда казалось, что в ней собралось все худшее, что пишут газеты о современных девицах.

Из всех присутствовавших в гостиной, помимо Этель, был еще кое-кто, кого я рад был видеть. Это была совсем еще юная девушка, которую звали, как я припомнил, Эльза Верити, очаровательная малышка с мягкими светлым" волосами и застенчивыми голубыми глазами. Прошлой зимой я иногда встречал её в Лондоне, всегда под покровительством Этель. Видимо, она и в самом деле была протеже Этель — я смутно слышал какие-то истории о ее богатом наследстве, и о том, что она сирота, и еще что-то об опасениях Этель, как бы девушка не стала жертвой какого-нибудь охотника за приданым. Я поправил пенсне и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ с милым смущением. Трудно было бы даже представить себе более разительный контраст для развязной Аморель, с ее коротко стриженными черными волосами и глупым копированием мужской одежды.

Джон Хилльярд рассказывал Сильвии де Равель о своих индюшках или еще о каких-то столь же скучных птицах, и я уверен, что разговор утомлял ее так же, как утомил бы меня на ее месте. Джон всегда ставил меня в тупик. Если честно, он один из немногих, которым это удается, потому что, должен признаться, обычно я не считаю необходимым настолько углубляться в изучение своих собратьев, чтобы видеть их насквозь, будто они сделаны из стекла, обычно человек и без того до отвращения прозрачен. Однако Джон не так прост. Выглядит он как обычный фермер, сердце его отдано сельскому хозяйству и только ему, и он редко говорит о чем-нибудь, кроме сельского хозяйства или научных методов забоя скота. Можно было бы предположить, что он ни о чем больше и не думает. Неспособный, как и всякий типичный землевладелец, извлечь прибыль из своего хозяйства, он превратил то, что должно было быть его профессией, в хобби, и зарабатывает на жизнь — причем весьма обеспеченную, насколько я мог заметить, — сочинением детективов. Этель говорит, что его произведения отлично раскупаются, особенно в Америке. Думаю, именно Джона я вспомнил в тот момент, когда сказал, что мне определенно должно хватить ума для этого занятия; потому что если уж Джон Хилльярд способен успешно писать детективы, то это должно быть по силам любому.

Вот такой была компания, собравшаяся в тог день в девонширской гостиной Этель Хилльярд. И лишь когда я допивал вторую чашку чаю, я вдруг осознал, насколько странно она была подобрана. Должен заметить, меня совершенно не интересуют светские сплетни, поэтому скандальные истории об окружающих приходят мне в голову в последнюю очередь.