Агата Кристи - Попутчик

Она умерла от чахотки вскоре после того, как ее бросил любовник. Она была танцовщицей, и ее страсть передалась Аннет. Когда я увидел ее впервые, ей было одиннадцать лет — совсем еще козявка, но уже тогда ее глаза были полны призыва, который, впрочем, тут же сменялся насмешкой. Она вся была — огонь и жизнь. И я тут же — тут же, мосье, — превратился в ее раба. Стоило ей сказать: «Рауль, сделай то» или: «Рауль, сделай это», и я опрометью бросался выполнять. Я боготворил ее, и она это прекрасно знала.

Бывало, мы все вместе отправлялись на побережье… Я имею в виду втроем, потому что Фелиция всюду таскалась за нами. Там Аннет сбрасывала свои ботинки, чулки и танцевала на песке. А потом, рухнув на песок, чуть переведя дух, рассказывала нам, что она собирается делать и кем намерена стать. «Вот увидите, я стану знаменитостью. Да-да, меня все будут знать. У меня будет целый ящик — нет, целый комод шелковых чулок, самых лучших. А жить я буду в роскошных апартаментах. И у меня будет куча любовников — молодых, красивых и очень-очень богатых. И весь Париж прибежит смотреть, как я танцую. Все будут кричать и просто визжать от восторга. А зимой я танцевать не буду. Я буду уезжать на юг, где всегда светит солнце. Там есть виллы с апельсиновыми садами. Я куплю себе такую и буду загорать там на шелковых подушках и целый день есть апельсины. Но ты, Рауль, не бойся, я никогда тебя не забуду. Я буду тебе помогать и, как это говорят, по-кро-ви-тельствовать. А Фелицию, так и быть, возьму горничной — хотя нет, слишком уж она неуклюжая. Только погляди, какие у нее ручищи».

Фелиция тут же начинала злиться, а Аннет продолжала ее дразнить: «Она ведь у нас такая недотрога, наша Фелиция. Такая вся изысканная да утонченная… Ну вылитая принцесса. Только больно уж ловко маскируется!»

«Зато, в отличие от некоторых, мои родители были женаты», — огрызалась Фелиция.

«Ага. А потом папочка задушил мамочку. Вот здорово-то! Весело, наверное, быть дочерью убийцы, а, Фелиция?»

«А твой… твой… А твой вообще оставил твою мать гнить заживо!»

Аннет тут же становилась серьезной и говорила: «Да… Pauvre Maman.[7] Человек должен быть здоровым и сильным. Здоровье — это все».

«Я вот выносливая как лошадь», — тут же с гордостью заявляла Фелиция, и это была чистая правда. Она была вдвое сильнее любой из наших девчонок. И она никогда не болела.

Но, Боже мой, мосье, до чего же она была тупа! Как корова — нет, даже хуже. Я долго не мог понять, почему она все время таскается за Аннет. А ее тянуло к ней как магнитом. Думаю, временами она просто ненавидела Аннет, и, сказать по совести, было за что. Та вечно издевалась над ее тупостью и неповоротливостью и никогда не упускала случая выставить на посмешище. Фелиция буквально белела от бешенства. Порой мне казалось, что вот сейчас она сомкнет пальцы на хрупкой шее Аннет, и той придет конец. Фелиция была слишком глупа, чтобы пытаться состязаться с ней в остроумии, но в конце концов нашла аргумент, действовавший безотказно — зато я сильная, говорила она. Когда наконец поняла (я-то знал это всегда), что Аннет завидует ее выносливости.

Однажды Аннет подошла ко мне с заговорщицким видом.

«Знаешь Рауль, — говорит. — Сегодня мы так разыграем Фелицию, что все просто помрут со смеху над этой дурой».

«Что это ты надумала?» — спросил я.

«Встретимся за сараем, там расскажу».

Оказалось, Аннет раздобыла где-то книжку про гипноз. Она поняла там далеко не все: книга предназначалась совсем не для ребенка. Одна из первых работ в этой области, если не ошибаюсь.

«Смотри, Рауль. Тут написано „блестящий предмет“. Знаешь медный шар на спинке моей кровати? Так вот, он вертится вокруг оси. Вчера вечером я заставила Фелицию глядеть на него. „Смотри внимательно, — говорю, — и не отрывай глаз“. И раскрутила. Рауль, я даже испугалась. У нее стали такие глаза… Такие странные. Ну, я ей и говорю: „Фелиция, отныне ты всегда будешь делать то, что я тебе прикажу“. А она отвечает: „Да, Аннет, отныне я всегда буду делать то, что ты мне прикажешь“. Ну, я ей и велела: „Завтра в полдень вынесешь во двор сальную свечку и станешь ее есть, а если тебя спросят зачем, ответишь, что это очень вкусный сухарик. Представляешь?“»

«Да ни в жизнь не будет она есть свечку», — возразил я.

«А в книге написано, что будет. Я, правда, и сама не очень-то верю, но, Рауль… Вот здорово будет, если все получится!»

Признаться, мне идея тоже понравилась. Мы предупредили остальных детей, и в полдень все собрались во дворе. В двенадцать часов, минута в минуту, появилась Фелиция, держа в руке огрызок сальной свечи. И вы бы видели, мосье, с каким удовольствием она ее обгладывала. Все были в восторге. То и дело кто-нибудь из ребятни подходил к ней и участливо спрашивал: «Вкусно, Фелиция, правда?» И она неизменно отвечала: «Да, да, спасибо, очень вкусный сухарик». Все так и покатывались со смеху. Мы хохотали так громко, что в конце концов, видно, вывели Фелицию из транса. Во всяком случае, она внезапно осознала, что делает. Озадаченно хлопая ресницами, посмотрела на нас, на свечу, потом снова на нас… «Но что я тут делаю?» — растерянно проговорила она, проведя рукой по лбу.

«Обжираешься свечками!» — хором воскликнули мы.

«Это я, я тебя заставила!» — объяснила Аннет, приплясывая от восторга.

Некоторое время Фелиция тупо смотрела на нее, а потом медленно двинулась вперед.

«Значит, это ты… Ты выставила меня на посмешище. Да, я что-то вспоминаю. Ну берегись, я сейчас тебя убью».

Она говорила очень тихо и спокойно, но Аннет внезапно отшатнулась и спряталась за моей спиной.

— Рауль! Спаси меня. Я ее боюсь.

— Фелиция, это же шутка! Только шутка!

— Мне не нравятся такие шутки, — мрачно сказала та. — Понятно? Не нравятся. Я тебя ненавижу. Всех вас ненавижу.

Потом она вдруг расплакалась и убежала в дом. Думаю, результаты эксперимента напугали Аннет. Во всяком случае, она никогда больше не пыталась повторить его. Но с того самого дня ее власть над Фелицией стала еще сильнее, неизмеримо сильнее. Теперь-то я понимаю, что Фелиция всегда ее ненавидела, но ничего не могла с собой поделать. Ее тянуло к Аниет, и она всюду ходила за ней как собачка.

Вскоре после этой истории мисс Слейтер удалось устроить меня на работу, и я появлялся в приюте уже только изредка, по праздникам. К намерению Аннет стать танцовщицей никто так и не отнесся всерьез, но с возрастом у нее проявился музыкальный слух и очень красивый голос, и мисс Слейтер позволила ей брать уроки пения.

Наша Аннет работала с таким самозабвением, что мисс Слейтер приходилось насильно заставлять ее хоть иногда отдыхать. Однажды она даже призвала на помощь меня. «Я знаю, Рауль, вам всегда нравилась Аннет. Убедите ее себя поберечь. В последнее время у нее появился какой-то нехороший кашель».

Вскоре дела заставили меня уехать далеко из тех мест. Я получил от Аннет два письма, и все. Последующие пять лет я провел за границей, а вернувшись в Париж, совершенно случайно набрел на театральную афишу с портретом Аннет Равели. Я тут же узнал ее и тем же вечером был в театре. Аннет пела на французском и итальянском, и пела изумительно. После концерта я зашел к ней в гримерку. Она сразу меня узнала.

«О! Рауль! — воскликнула она, протягивая мне свои изящные, холеные руки. Вот здорово! Где ты пропадал все эти годы?»

Я, конечно, понимал, что вопрос этот чисто риторический и что в действительности моя жизнь ее нисколько не интересует.

«Видишь? — Она обвела рукой заваленную цветами комнату. — Я-таки добилась своего».

«Наша добрая мисс Слейтер, должно быть, страшно тобой гордится».

«Старушка-то? Да ты что! Она ведь, представь, прочила меня в консерваторию. Чтобы все было чинно и благородно. Но я артистка! И только здесь, на сцене варьете, я могу раскрыться полностью!»

Тут в гримерку вошел приятный немолодой мужчина весьма аристократической наружности. По его поведению я понял, что это покровитель Аннет. Он все поглядывал на меня искоса, пока она не объяснила: «Это же Рауль! Друг детства. В Париже проездом. Увидел мою афишу — et voila![8]»

Он сразу успокоился и стал исключительно учтив и любезен. Уже совершенно меня не стесняясь, достал браслет с рубинами и бриллиантами и защелкнул его на запястье Аннет. Почувствовав себя лишним, я поднялся, и Аннет, украдкой бросив мне торжествующий взгляд, шепнула: «Я сделала это. Видишь? Весь мир у моих ног».

Выходя, я слышал ее сухой отрывистый кашель. Я слишком хорошо знал, что это значит. Наследие ее чахоточной матери.

В следующий раз мы встретились только через два года. Она бежала от всех, укрывшись у мисс Слейтер. О карьере уже не могло идти и речи. Она буквально сгорала в огне чахотки. Врачи были бессильны.

О! Я никогда не забуду, какой увидел ее в последний раз. Она лежала в саду под каким-то жалким подобием навеса. На свежем воздухе ей было немного легче. Ее уже практически никогда не заносили в дом. На ее впалых щеках пылал румянец, глаза лихорадочно блестели. Она кашляла не переставая, но приветствовала меня таким отчаянно-бодрым тоном, что мне стало не по себе.