Рекс Стаут - Роковые початки

— Кто вам такое сказал? Я просто поблагодарил его за кукурузу.

— Не валяй дурака! — свирепо прорычал Кремер. — Мне шутить некогда. Итак, из-за чего вышла стычка?

— Минутку, попробую сообразить. — Я сдвинул брови, мучительно вспоминая. Потом кивнул: — В дверь позвонили, я увидел Фабера, вышел на крыльцо и сказал дословно следующее: «Привет! Как дела на ферме?» Фабер вручил мне коробку с початками и ответил: «Спасибо, хреново. Жара испепеляющая, вдобавок мозоли на руках натер». Я высказал удивление: «Разве у прирожденных свинопасов бывают мозоли?»

Он пожелал мне сдохнуть и испарился, а я запер дверь.

— И это все?

— Да.

— Ладно. — Кремер встал. — Даю тебе на сборы минуту. Не забудь зубную щетку.

— Послушайте, инспектор! — Я приподнял руку ладонью вверх: излюбленный жест Вулфа, когда он начинает вещать о семейных ценностях. — При необходимости я готов вынести любые неудобства, но сейчас такой необходимости нет. Время близится к полуночи. Если мои слова в чем-то противоречат показаниям Сью, то, разумеется, вы должны допросить меня до того, как мне выпадет возможность пообщаться с ней. Согласен излить вам все, как на духу. Спрашивайте!

— В твоем распоряжении одна минута, — процедил Кремер. — Собирайся!

Я и глазом не моргнул.

— Нет, у меня есть конституционное право выразить свое несогласие, и я им воспользуюсь. Я настаиваю на том, что вы должны обосновать законность своего требования.

Глаза Кремера заполыхали.

— Так, по-твоему, я действую незаконно?

Что ж, я его разозлил — уже неплохо.

— Мистер Гудвин, я задерживаю вас как основного свидетеля.

Я даже ухом не повел.

— Ордера у вас, конечно же, нет, но я законопослушный гражданин и спорить не стану. — И обратился к Вулфу: — Если я вам завтра понадоблюсь, позвоните Паркеру.

— Непременно. — Вулф посмотрел на Кремера. — Мистер Кремер, преклоняясь перед вашими недюжинными талантами, я тем не менее не устаю удивляться самонадеянности и косности вашего мышления. Вас настолько обуревает стремление уязвить и припереть к стенке мистера Гудвина, что вы не соизволили хоть чуть-чуть пораскинуть мозгами над важными фактами, к которым я привлек ваше внимание. — И он ткнул пальцем в три кучки початков, разложенных на письменном столе. — Как по-вашему, кто их срезал?

— Да кому это интересно?! — рассвирепел Кремер. — Мне куда важнее знать, кто убил Кеннета Фабера. Пошли, Гудвин!

В среду днем, в двадцать минут двенадцатого, когда мы с адвокатом Натаниэлем Паркером стояли на тротуаре Леонард-стрит, я сказал:

— Можно даже расценить это как комплимент. Когда в последний раз меня выпускали под залог, то затребовали каких-то пятьсот долларов, а теперь уже две тысячи. Явный прогресс.

Паркер кивнул.

— Это с какой стороны посмотреть, — промолвил он. — Честно говоря, поначалу он настаивал на сумме в шесть тысяч, однако мне удалось его уломать, и в итоге мы сошлись на двух. Надеюсь, Арчи, ты понимаешь, что это означает? Тебя просто… Ну, наконец-то!

Возле нас притормозило такси.

Мы устроились на заднем сиденье, я назвал водителю адрес, и лишь после этого Паркер продолжил прерванный разговор, предусмотрительно перейдя на шепот.

Что ж, вполне оправданно. Некоторые таксисты страдают излишним любопытством и обожают подслушивать болтовню пассажиров, жадно ловя каждое слово. Вдобавок кто мог поручиться, что нашего водителя не подослали из окружной прокуратуры? Так что Натаниэль Паркер подстраховался не зря.

— Ну, так вот, Арчи, — продолжил адвокат, — судя по поведению Мандельбаума, он подозревает в убийстве именно тебя. И это вовсе не шутки. Я объяснил судье, что настаивать на столь крупном залоге помощник прокурора может лишь в том случае, если следствие уже располагает достаточно вескими уликами для того, чтобы предъявить тебе обвинение в убийстве, а раз так, то тебя вообще нельзя выпускать ни под какой залог! Судья согласился с моими доводами. Послушай моего совета, Арчи, — ты должен быть готов к тому, что арестовать тебя могут в любую минуту. Мне очень не по душе позиция, которую занимает Мандельбаум. И еще: хочу тебя предупредить, что Ниро Вулф распорядился, чтобы счет отправили не ему, а нам. Сказал, что это твое личное дело, а сам он умывает руки. Но ты не огорчайся, с тебя я много не возьму.

Я рассыпался в благодарностях. Мне уже и самому было ясно, что на сей раз не только помощник окружного прокурора Ирвинг Мандельбаум, но, возможно, и сам Кремер всерьез подозревают меня в убийстве.

Кремер отвез меня в уголовку Южного Манхэттена, где битых полчаса тщетно пытался вывести на чистую воду, после чего отказался от неравной борьбы и отдал в лапы лейтенанта Роуклиффа. Тот допрашивал меня целый час и, несмотря на то, что на сей раз мне не удалось в первые же пятнадцать минут довести его до заикания, все же препроводил в контору окружного прокурора. Там за меня взялся уже Мандельбаум, который явно был настроен пожертвовать сном и посвятить всю ночь общению со мной. Содействие в этом ему оказали двое усердных следователей. Я ни минуты не сомневался, что его накачали Кремер с Роук-лиффом, поскольку его предубеждение ощущалось еще до начала допроса. Причем Мандельбаум подозревал меня не только в попытке выгородить какое-то третье лицо, но явно верил, что именно я мог совершить это тяжкое преступление.

Разумеется, меня так и распирало от желания выяснить, на чем зиждется его уверенность, и я затеял с ним хитрую игру. С Кремером, да еще в присутствии Вулфа, я, конечно, тягаться не пытался, потому что такого старого воробья на мякине не проведешь, с Роуклиффом же играть в кошки-мышки было рискованно. Этот безмозглый истукан верит только в силу собственных кулаков. А вот с Мандельбаумом попытаться стоило.

Несмотря на то что вопросы задавал он сам или его помощники, я пытался выстраивать ответы таким образом, чтобы из каждого или почти каждого следующего вопроса извлечь что-нибудь полезное для себя. Такая затея требует немалого опыта, в котором я, понятное дело, недостатка не испытывал. Причем задача допрашиваемого даже упрощается, если сначала вопросы задает один человек, а когда он выдыхается, то его сменяет другой, который повторяет все заново, сосредоточивая внимание на тех же самых вопросах.

Взять, скажем, место преступления — закоулок и склад возле черного хода «Рустермана». Поскольку попечителем ресторана был Вулф, незнакомых мне уголков там почти не было. Закоулок отделяла от склада узкая аллея длиной около пятнадцати ярдов. Развернуться в ней не смог бы не то что фургон, но даже обычная легковушка, поэтому машины поставщиков, разгрузившись, вынуждены были сдавать назад задним ходом. Поэтому любой злоумышленник, например я, знавший, что в шестом часу Кеннет Фабер привезет в ресторан кукурузу, мог преспокойно расправиться с ним, не слишком опасаясь, что его заметят. Вдобавок я отлично знал, что из окна ресторанной кухни увидеть что-нибудь тоже было невозможно, поскольку стекла с внутренней стороны замазали. Сделали это для того, чтобы излишне любопытные подростки не забирались на разгрузочную платформу поглазеть на то, как Лео, священнодействуя над блюдами из утки, ловко разбавляет филейные части косточками, а Феликс подмешивает гусиный жир в жаркое из перепелов.

По мере того как я правдиво отвечал на вопросы, помогая следствию зафиксировать в протоколе, что все эти подробности мне известны, я выведал следующее. Во-первых, полиция не нашла ни одного свидетеля, который видел убийцу на месте преступления хотя бы издали.

Во-вторых, когда один из работников ресторана, выйдя покурить на свежий воздух, обнаружил труп Фабера, тот не дышал уже минут пять или десять. Наконец, в-третьих, я выяснил, что орудием убийства послужил отрезок ржавой металлической трубы диаметром в 2 дюйма, длиной в 16,58 дюйма, с наружной резьбой с одной стороны и внутренней — с другой. Незаметно пронести такую под верхней одеждой — пара пустяков. Происхождение трубы с равным успехом мог установить один человек за десять часов или, скажем, тысяча человек за десять лет.

Особой выгоды из всех этих подробностей я не извлек, тем более что наверняка прочитал бы об этом в утренних выпусках газет, зато мне удалось выяснить нечто более важное, о чем бы я из газет не вычитал. Я имею в виду некие предположения о тех планах, которые строили на мой счет в полиции. Поскольку речь идет всего лишь о предположениях, не подтвержденных фактами, мне придется ограничиться описанием того, что происходило в прокуратуре утром, когда Паркер пришел меня вызволять.

С показаниями Сью ознакомиться мне не Дали, и это убедило меня в том, что в них было нечто очень важное. Сью вполне могла сболтнуть что-то лишнее, хотя с таким же успехом это могли сделать Карл Хийдт, Питер Джей или Макс Маслоу. Либо даже Дункан Маклеод, отец Сью. В правдоподобность последней версии я поначалу не верил, однако потом, неожиданно столкнувшись с Маклеодом, решил ее не отбрасывать. Когда мы с Паркером вышли в приемную здания окружной прокуратуры, то увидели Дункана Маклеода, который, приодетый, даже при шейном платке, сидел на стуле возле стены. На его бронзовом от загара лице поблескивали капли пота. Я вежливо поздоровался, пожелав доброго утра, на что Маклеод хмуро ответил, что утро вовсе даже не доброе, а, напротив, крайне скверное, что день напрочь потерян, а за фермой некому присматривать.