Адриан Конан Дойл - Неизвестные приключения Шерлока Холмса

— Да! То письмо написали вы. Я сама видела вашу подпись. Это и привело меня сюда!

— Дорогая моя! — отозвался на это Холмс. Потом несколько минут он хранил молчание, голубоватый дым окутывал его, а взгляд был устремлен на наши каминные часы.

— Бывают случаи, мисс Форсайт, — отозвался он наконец, — когда любому из нас необходимо соблюдать крайнюю осторожность в своих ответах. Мне же осталось задать вам только еще один вопрос.

— Какой же, мистер Холмс?

— Леди Майо по-прежнему расположена к мистеру Чарльзу Хендону?

— О да! Она весьма к нему привязалась. Не раз я слышала, как она обращалась к нему просто «Алек» — как я поняла, так его называют близкие друзья, — мисс Форсайт сделала паузу, а потом спросила с оттенком сомнения и даже подозрительности в голосе: — Но зачем вам это?

Холмс встал.

— Лишь затем, что я буду счастлив заняться вашим делом. Я полагаю, сегодня вечером вы возвращаетесь в Грокстон-Лоу-Холл?

— Да. Но разве это все, что вы можете мне сказать? Вы так и не ответили ни на один из моих вопросов.

— Знаете ли, у меня свои методы работы, что несомненно подтвердит присутствующий здесь Уотсон. Но будет ли вам удобно приехать сюда ровно через неделю в девять часов вечера? Благодарю вас. Надеюсь, у меня появятся для вас новости.

Это явно был вежливый способ закончить беседу. Мисс Форсайт тоже встала из кресла и окинула Холмса взглядом, исполненным такой тоски, что я почувствовал необходимость хоть как-то утешить ее.

— Не надо так грустить, мэм! — воскликнул я, мягко взяв ее за руку. — Вы можете целиком и полностью положиться на помощь моего друга мистера Холмса, как и на мое содействие тоже.

Мои слова были вознаграждены милой благодарной улыбкой. Когда дверь за нашей прелестной посетительницей закрылась, я повернулся к своему товарищу и не без упрека посмотрел на него.

— Должен заметить, Холмс, что вы могли бы отнестись к юной леди с чуть большей долей сочувствия.

— В самом деле? Чего ради? Благостной атмосферы в доме?

— Стыдитесь, Холмс! — Я снова опустился в кресло. — Дело простейшее, в этом нет сомнений. Но чего ради вы написали письмо этому безумному разрушителю часов, я просто ума не приложу.

Холмс склонился вперед и положил свой длинный и тонкий указательный палец мне на колено.

— Никакого письма я не писал, Уотсон.

— Что! — воскликнул я в изумлении.

— В том-то и дело. Уже не в первый раз кто-то пытается прикрыться моим именем. И если я не ошибаюсь, здесь затеяна какая-то дьявольская игра.

— Значит, вы восприняли все это вполне серьезно?

— Настолько, что уже нынче вечером отправляюсь на континент.

— В Европу? В какую страну? В Швейцарию?

— Нет-нет. Какое отношение к этому имеет Швейцария? След начинается гораздо раньше.

— Так куда же вы едете?

— Разве это не очевидно?

— Опять вы за свое, Холмс!

— А между тем вы располагаете всей информацией, и, как я заверил мисс Форсайт, вам известны мои методы. Используйте же их, Уотсон! Используйте!

Когда спешные сборы моего друга в путь были завершены, свет первых фонарей уже начал пробиваться сквозь туман на Бейкер-стрит. Стоя в дверях нашей гостиной, высокий и сухопарый, в своем дорожном кепи с опускающимися наушниками, инвернесском плаще и с гладстоновской сумкой, он смерил меня своим внимательным взглядом и сказал:

— Два слова напоследок, Уотсон, раз уж вы, кажется, действительно пока ничего не понимаете. Хочу напомнить вам, что мистер Чарльз Хендон не выносил…

— Ну, уж это мне известно! Он не выносил вида часов.

Холмс помотал головой.

— Вовсе не обязательно, — сказал он. — Задумайтесь о пяти других часах, о которых поведал его слуга.

— Тех, которые Чарльз Хендон не разбил?

— Точно так. Именно поэтому я хотел бы привлечь к ним ваше внимание. Я прощаюсь с вами до девяти часов вечера ровно через неделю, Уотсон!

Через секунду я остался в одиночестве.

Чтобы томительная неделя прошла быстрее, я находил себе любые занятия, которые помогли бы отвлечься. Я играл на бильярде с Сэрстоном, выкурил несметное количество трубок крепчайшего корабельного табака и тщательнейшим образом изучил свои заметки, касавшиеся дела мистера Чарльза Хендона. Невозможно провести бок о бок с Шерлоком Холмсом несколько лет и не стать при этом чуть более наблюдательным, чем большинство других людей. Мне стало казаться, что некая темная и зловещая сила нависла над бедняжкой Селией Форсайт, и при этом я не испытывал ни малейшего доверия ни к чересчур привлекательному Чарльзу Хендону, ни к загадочной леди Майо.

В среду 23 ноября вернулась моя жена с добрыми вестями о том, что наше финансовое положение в полном порядке, а это означало для меня возможность в самом ближайшем будущем купить для себя небольшую практику. Ее возвращение домой стало поистине радостным событием. В тот вечер мы сидели, взявшись за руки, у камина в нашей квартире. Я поведал жене о той проблеме, которая встала перед нами с Холмсом. Рассказал ей о мисс Форсайт и моей тревоге за ее дальнейшую судьбу, о ее молодости, красоте и утонченном вкусе. Жена ничего не отвечала на это, лишь молча смотрела на огонь в нашем очаге.

И только отдаленный звон часов Биг Бена, пробивших половину девятого, заставил меня встрепенуться.

— Боже мой, Мэри! — воскликнул я. — Я чуть не пропустил нечто весьма важное!

— Важное? — переспросила моя супруга не без удивления.

— Да. Я обещал, что буду на Бейкер-стрит сегодня в девять вечера. Мисс Форсайт тоже должна приехать.

Жена отдернула руку.

— В таком случае тебе следует отправляться туда немедленно, — сказала она так холодно, что это невольно огорчило меня. — Похоже, дела, которые расследует Шерлок Холмс, всегда будут тебя интересовать больше всего остального.

Расстроенный и даже немного обиженный ее словами, я схватил шляпу и бросился за порог. Ночь на этот раз не была туманной, но такой холодной, что грязь на мостовых накрепко смерзлась. Тем не менее за полчаса кеб доставил меня на Бейкер-стрит. Не без волнения я еще с улицы заметил, что Шерлок Холмс вернулся из своей поездки. В окнах верхнего этажа горел свет, а тень долговязой фигуры несколько раз мелькнула на задернутых шторах.

Я отпер американский замок двери своим ключом. Потом тихо поднялся наверх и открыл дверь гостиной. Было ясно, что Шерлок Холмс вернулся только что, поскольку его кепи, плащ и старая гладстоновская сумка были разбросаны по всей комнате в привычном для него беспорядке. Он стоял у своего рабочего стола спиной ко мне и при свете настольной лампы с зеленым абажуром вскрывал конверты из небольшой кипы накопившейся за время его отсутствия корреспонденции. Услышав, как открылась дверь, он резко обернулся, но лицо его сразу же поскучнело.

— А, это вы Уотсон. Я надеялся увидеть мисс Форсайт Она что-то запаздывает.

— Святые небеса, Холмс! Если эти мерзавцы причинили нашей молодой леди хоть какой-то вред, клянусь, я привлеку их за это к ответу!

— Мерзавцы?

— Я имею в виду Чарльза Хендона и, как ни прискорбно для меня так отзываться о даме, леди Майо тоже.

Суровые и чуть напряженные черты лица моего друга сразу смягчились.

— Старый добрый Уотсон! — сказал он. — Человек, который всегда готов прийти на помощь попавшей в беду красавице. Однако должен заметить, что в голове у вас по-прежнему полнейшая путаница в том, что касается этого дела.

— Из чего мне следует заключить, — отозвался я с достоинством, — что ваша собственная миссия в Европе увенчалась полнейшим успехом?

— Тише, Уотсон! Прошу прощения за слова, сказанные под воздействием моего несколько нервного состояния. Нет, мою поездку успешной назвать нельзя. У меня были все основания сделать ее целью некий европейский город, название которого вам не составит труда угадать. Я отправился туда и вернулся, как полагаю, в рекордно короткое время.

— И что же?

— Вели… То есть, я хотел сказать, мистер Хендон очень сильно испуган. Но страх не лишил его остатков сообразительности. Он поспешил покинуть Швейцарию, как только понял, что фальшивое письмо было приманкой, чтобы заманить его в ловушку. Но с тех пор я потерял его. Где он сейчас? И, будьте так добры, объясните, почему вы считаете его негодяем?

— Я, вероятно, погорячился, отозвавшись так о нем. Но должен признаться, помимо моей воли он вызывает во мне антипатию.

— По какой же причине?

— В состоянии экзальтации некоторое отступление от хороших манер можно считать допустимым. Но он зашел слишком далеко! Он устраивает скандалы на публике. Он, как это принято на континенте, обращается к английской леди «мадам» вместо более уместного «мэм». Холмс, во всех своих проявлениях он ведет себя совершенно не как англичанин!