Жорж Онэ - Таинственная женщина

– Как звали эту женщину?

– Мадам Ферранти. Она тоже действовала с величайшими предосторожностями, якобы из-за своей семьи. Однако один из наших агентов ее узнал… Бедняга вскоре стал жертвой несчастного случая: однажды вечером он возвращался из Отейля на верхнем сиденье вагона, и наутро его нашли в тоннеле мертвым… Наверно, он был недостаточно осторожен и не наклонил вовремя голову.

– Ах, черт возьми! – только и смог произнести министр.

– Через год после происшествия с Комманжем молодой капитан Фонтенейль – милейший юноша, мы все очень полюбили его, – увлекся женщиной, которую его товарищи прозвали таинственной дамой; в конце концов он раскрыл ей шифр. Понимая всю серьезность своего проступка, он доложил о нем своему начальнику, которому удалось исправить ситуацию, заменив схему. Капитан Фонтенейль уехал в Тонкин, позже он был убит при осаде Бакнина. Несчастный искупил смертью свое преступление. Таково по крайней мере мнение тех, кто расследовал это дело: мадам Ферранти Комманжа и таинственная дама Фонтенейля – одно и то же лицо. И мадам Жибсон, фигурирующая в деле об аэростатах, – та же таинственная женщина, ловко владеющая искусством соблазнения.

– Как давно она занимается этими делами? – поинтересовался министр.

– Лет десять, по меньшей мере. Но по-прежнему невредима и неуязвима.

– Ловкая бестия! Нужно во что бы то ни стало ее поймать.

– Это не так-то легко: совершив преступление, она будто исчезает с лица земли. Вот увидите, и в этом, новом, деле нам придется сражаться с пустотой. Какое-то время сыщики еще будут усердствовать, искать виновных… Но ничего не найдут, я в этом уверен. Сообщники тоже исчезнут, как и главный виновник. Мало-помалу поиски станут менее активными: у полиции появятся другие важные дела. Так и бывает обычно. Разве только… – с легким сомнением проговорил полковник.

– Разве только что? У вас, стало быть, есть еще надежда?

– Ну, на сей раз нам, быть может, удастся напасть на след раненого… И если получится найти хоть какую-нибудь ниточку, клянусь, господин министр, мы добьемся истины, хотя бы ради того, чтобы отомстить за наших бедных товарищей, – с воодушевлением произнес посетитель.

– И предупредить новые беды. К тому же, Вально, нельзя допустить, чтобы за границей знали все наши секреты.

– Но, господин министр, ведь узнаем же мы тайны других государств! – воскликнул Вально. – В сущности, это просто двойная игра, которая ведется уже давно. В то время как в Россию в 1812 году доставляли сведения о состоянии армии Наполеона, Коленкур послал Бонапарту выгравированные на меди карты России. Я привожу этот случай из истории, чтобы не касаться современных событий. Но, в общем, наши секреты, разумеется, не составляют ни для кого тайны, и если бы в военное время приходилось рассчитывать только на секретность при подготовке…

– Следовало бы прежде всего уничтожить прессу, – проворчал министр.

– Это невозможно! – воскликнул полковник. – Но вернусь к нашему делу. Необходимо сделать все, чтобы довести его до конца.

– Ну, теперь оно в руках полиции.

– Да, официально, господин министр. Но мы можем заниматься им самостоятельно, разумеется, крайне осторожно…

– А знаете ли, полковник, в чем мораль сего происшествия? По-моему, в том, что военные слишком уж увлекаются делами любовными.

– Господин министр, – проговорил гость с улыбкой, – если вы знаете надежное средство против этого, сообщите его мне.

– И как подумаешь, что этот старик Тремон в шестьдесят-то лет! И какой конец, боже! Бедная дочь! Несчастная осталась совсем одна и без приданого… Слава богу, есть Барадье.

– Банкир, партнер «Барадье и Граф»?

– Да, истинный патриот. Сын его Марсель, премилый юноша, работал в лаборатории генерала Тремона. Он занимался, главным образом, изучением растительных красок, применяя полученные результаты на фабрике шерстяных тканей в Аре, принадлежащей его отцу. Но генерал открыл ему доступ в свою лабораторию, и весьма вероятно, что Марсель Барадье что-то знал о его изысканиях. Полагаю, этот юноша даст нам какие-нибудь пояснения по делу.

– Эти Барадье, кажется, очень богаты?

– Граф, шурин Барадье, занимается финансами, а сам Барадье – производством. Состояние у них огромное и продолжает расти благодаря успешной работе банка и фабрик, несмотря на конкуренцию с банкирским домом «Лихтенбах». Это их заклятый враг.

– Надеюсь, господин министр, вы не предполагаете какой-нибудь связи между этой враждой и смертью генерала Тремона?

– Мне хотелось бы только выяснить, могли ли исследования генерала иметь какое-нибудь значение для дома «Лихтенбах».

– Разумеется, господин министр, на этих разработках можно было нажить солидное состояние, и Тремон прекрасно знал об этом. Впрочем, автор нового изобретения унес свою тайну с собой.

– Если только не открыл ее сыну Барадье.

– Ах, черт возьми! Это нужно выяснить! – воскликнул министр.

Пробило три часа. Он поднялся, взял перчатки и трость.

– Вы уходите, господин министр?

– Да, я отправляюсь к Барадье. Госпожа Барадье опекает мадемуазель Тремон, и я хотел бы лично выразить сочувствие бедняжке. Я очень любил ее отца, он был моим товарищем. Ну, до завтра, Вально, и если вы узнаете что-нибудь новое по этому делу, телефонируйте мне.

Полковник проводил министра до лестницы, простился с ним и вернулся в министерство.

В старинном особняке на улице Прованс, расположенном в глубине обширного двора, более полувека находится банкирский дом «Барадье и Граф». Барадье – человек лет пятидесяти пяти, толстый, низенький, рыжий, с приветливым лицом и живыми светло-голубыми глазами. Граф, высокий худощавый брюнет с угрюмым бритым лицом и длинными волосами, – полная его противоположность. Под жизнерадостностью Барадье таится деспотическая натура дельца, между тем как за холодностью и сдержанностью Графа скрываются пылкое воображение и темперамент поэта.

Впрочем, оба компаньона всегда удивительно дополняли друг друга: воображение одного сдерживала осторожность другого, суровый деспотизм первого смягчался добродушием второго. В финансовом мире такое сочетание считается весьма благоприятным. Ни один клиент, получивший отказ у Барадье, не уходил из банкирской конторы, не побывав в кабинете Графа. Последний, выслушав просителя, обыкновенно провожал его следующими словами: «Предоставьте это дело мне, я постараюсь все уладить», за которыми в большинстве случаев следовало заключение более или менее выгодное для обеих сторон.

У толстяка Барадье было двое детей: сын двадцати шести лет и дочь восемнадцати, прекрасно воспитанные матерью. Что касается сентиментального, угрюмого Графа, то он был старым холостяком. «Это, – смеялся Марсель Барадье, – самый выгодный дядюшка во всей Франции». Граф любил детей сестры как своих собственных, и когда молодой Барадье совершал какой-нибудь серьезный проступок, он всегда обращался к дяде Графу за помощью. Между Барадье и его сыном уже не раз происходили довольно значительные столкновения. Марсель, выросший в роскоши, быстро осознал свое положение в свете и, бывало, огорчал семью своим поведением. «Впрочем, – говаривал в таких случаях Граф, – ничего серьезного: обычные денежные затруднения…»

Так относился банкир, который сам жил очень скромно, к долгам племянника, которые ему приходилось периодически оплачивать. Когда Марсель являлся к дядюшке вечером, прежде чем отправиться в клуб, тот уже знал, в чем дело. Он принимал самый угрюмый вид, усаживался в свое большое кресло и, глядя на юношу прищуренным глазом, спрашивал глухим голосом: «Ну что? Опять история?»

И пока тот рассказывал о неудаче на скачках или в баккара или о страстном увлечении хорошенькой блондинкой из варьете, которую хотел отбить у него богатый иностранец, Граф молча смотрел на сына своей сестры. Затем банкир обыкновенно отвечал: «Милый Марсель, ты поступаешь легкомысленно, поддаешься влиянию шайки мерзавцев и публичных женщин. Если бы отец узнал о твоем поведении, он пришел бы в негодование и тебе, разумеется, не поздоровилось бы. Что я могу ему возразить? Ведь я некоторым образом поощряю твое дурное поведение. И он прав. Кончится тем, что я сокращу твое содержание… Знаешь, сколько ты получил от меня за этот год?»

На что Марсель восклицал с мольбой: «О, дядя Граф! Клянусь вам, что это в последний раз!» – «Да, ты всегда так говоришь, – ворчал старик. – Что же, она очень хороша, эта девочка?» Тогда Марсель своим воодушевлением воспламенял нежное сердце старика, и дело всегда кончалось тем, что он получал желаемое.

Впрочем, поведение дяди Графа имело некоторые оправдания. Несмотря на свое легкомыслие, Марсель Барадье был прекрасным работником. Богато одаренный природой, он достигал всего без особых усилий. Военная служба не прельщала юношу, и он предпочел Центральную школу, а по окончании ее – лабораторию генерала. Под руководством этого друга отца он сделал много интересных исследований разных способов окрашивания тканей, и старик Барадье всегда говорил с гордостью: «На наших фабриках применяются новые способы окрашивания тканей, открытые моим сыном…»