Жорж Сименон - В тупике

— Что они там делают? — спросила Жанна, когда Владимир молча уселся у нее в ногах.

— Эдна включила граммофон… Ламотт читает… Жожо пишет…

— Ты был на яхте? Слушай, забери-ка этот поднос… По пробуждении она всегда была спокойна, в ней даже проглядывало нечто потустороннее, будто ей требовалось какое-то время, чтобы снова стать собой. Глаза ее припухли, как у Владимира.

— Больше никого внизу не видел? Похоже, что Пьер и Анна ушли, не спросясь…

Пьер был дворецким, Анна — кухаркой.

— Что с тобой такое?

— Ничего…

Однако ему было не по себе. Он представил себе, что ожидаемое им событие может произойти с минуты на минуту. Шкатулка с драгоценностями всегда стояла внутри туалетного столика. Жанна часто, вставая с постели, ее машинально открывала…

— Ламотт поговаривает о том, чтобы съездить в Ниццу или Монте-Карло, — сказал он.

— А как погода?

— Дождь.

— Ну, тогда нет уж, спасибо! Кроме того, Дезирэ не любит, когда ездят в воскресенье вечером. Поедим что найдется в холодильнике.

В спальне все было разбросано как попало. Жанна, все еще не в силах подняться, потребовала сигарету.

— Все-таки им не следовало уходить, не сказав ни слова, — проворчала она. — Слишком по-хорошему я с ними!

Вечно одна и та же комедия. Слуги делали все, что хотели. Внезапно в один прекрасный день ее охватывала слепая ярость, она всех разом выгоняла и на два-три дня переселялась в гостиницу, пока не находила других.

— Хватит разгуливать по комнате! Ты мне действуешь на нервы! Вот что, раздвинь занавески!

В спальне стало еще мрачней, так как уже темнело, и комнату охватила печаль дождливых сумерек.

— Нет! Задерни их! Зажги лампы…

Перед ним она не стеснялась своего вида, могла показаться без прикрас, и физически, и нравственно. И ей было совершенно безразлично, что она выглядела старухой, когда хмурила лоб.

— Ты мне так и не сказал, был ты на яхте или нет.

— Был.

— Элен видел?

— Да, она была там.

— Что она делала?

Жанна скребла голову ногтями, как будто сидела одна.

— Ничего не делала, — ответил Владимир.

— Ну, что ты о ней думаешь, ты-то? Он пожал плечами. Жанна внимательно вглядывалась в него, словно желая проникнуть в его мысли.

— Она про меня ничего не говорила?

— Она вообще со мной никогда не разговаривает.

— Ас кем же она разговаривает? Не со мной же! И не с моими друзьями!

— С Блини…

— И ты не знаешь, что она ему говорит? Ему было все больше не по себе. Он вспомнил, как вился дымок над яхтой и как Блини с Элен играли, будто детишки, в шестьдесят шесть.

— Не знаю… — ответил он.

— Странно все это… Она моя дочь… Приходится в это верить, раз я ее родила на свет и так записано в бумагах! А у меня к ней нет никаких чувств… Впрочем, у нее ко мне тоже! Смотрит она на меня с таким удивлением, с недоверием… Скажи, может, лучше было бы определить ей какую-нибудь ренту и пусть себе живет в другом месте?

С этими словами она спустила ноги с кровати, нащупала комнатные туфли и вышла в ванную комнату, оставив дверь открытой. В спальню постучались, кто-то крикнул: «Откройте!»

Это была Эдна, шведка.

— Впусти ее, — сказала Жанна Папелье, открывая оба крана ванны.

Тут все было по-семейному. Эдна не удивилась, застав Владимира в спальне. Она прислонилась к косяку двери ванной, так что видела с одной стороны Владимира, с другой — моющуюся Жанну.

— Граф предлагает поехать обедать в Ниццу…

— Да, Владимир мне сказал…

Все по привычке говорили «граф», даже его невеста. Они были помолвлены вот уже два года, но о браке речь и не заходила. Эдна по неделям гостила в «Мимозах», куда Ламотт иногда заезжал, потом исчезала на недели или на месяцы, жила в Париже, а может быть, ездила к родным в Швецию… И внезапно возвращалась, будто только вчера уехала, и снова влезала в свою спальню и в свой халатик…

— Граф отлично знает, что я никуда не езжу по воскресеньям.

— Кухарка ушла в город.

— Ну и пусть! Поедим холодные закуски! Вот Жанна оденется, откроет шкатулку и… Интересно, неужели они там, на «Электре», все еще играют в карты? Нет, наверно, обедают… Блини хохочет, рассказывает что-то… И наверно, все выдумывает, кстати! Все врет! Они ведь оба врут, и Блини, и Владимир! Например, он, Владимир, чтобы получить это место на яхте, заявил, что до русской революции служил на крейсере в чине лейтенанта.

Никто не дал себе труда заняться подсчетом, иначе сразу выяснилось бы, что в это время ему еще не было и восемнадцати. Он тогда только поступил в Севастопольское морское училище, где пробыл всего восемь месяцев.

Что касается Блини, то он вообще не служил на флоте, а учился в гимназии. И князем не был, а если и был, то таким, как все кавказские помещики…

— У мой страна…

У Блини, когда он знал всего несколько слов по-французски, это означало: «В моей стране…»

И он восторженно описывал Кавказ как некое сказочное место, где родители его были знатными и богатыми, а в замке, где он родился, полно слуг, зажигавших сотни свечей за пышными ужинами под звуки балалаек…

Лицо Владимира пылало. Он не обращал внимания ни на шведку, прислонившуюся к двери, ни на Жанну, которая вышла из ванны и накинула голубой халат.

Сейчас она откроет шкатулку с драгоценностями… Накануне вечером ему представился удивительный случай. Блини был здесь, с ними. В гостиной все крепко выпивали. С утра в окне было выбито стекло, поэтому Жанна пробормотала: «Блини! Сходи ко мне в спальню, принеси шарф…»

Он и пошел. Когда обнаружат, что кольцо пропало, это припомнят! Тем более что Владимир ушел первым, отправился ночевать на яхту.

— Владимир! — крикнула Жанна.

— Да…

— Не сходишь ли купить яиц? Эдна говорит, что в доме ни одного не осталось…

Это было ему на руку! Пропажу обнаружат в его отсутствие…

Ему пришлось спуститься вниз по улице, да к тому же поискать какую-нибудь еще не закрывшуюся лавку. Он вернулся с покупкой, а в доме все оставалось по-прежнему. Правда, Жанна была еще наверху, у себя.

— Пойдем, поможешь мне… — сказала Эдна. В этом доме все были то на «вы», то на «ты». Шейкер стоял на столе, он сбил себе коктейль. В кухне шофер Дезирэ читал газету, сняв черные кожаные краги, чтобы дать отдых ногам. Дезирэ не двинулся с места и продолжал читать, поставив локти на стол, в то время как все взялись за приготовление обеда.

Когда Жанна сошла вниз, она уже выглядела как обычно, к тому же, проходя через гостиную, успела выпить коктейль. Поэтому она была веселой и оживленной. Волосы снова обрели красновато-рыжий оттенок, черное шелковое платье облегало маленькое, располневшее, но еще крепкое, упругое тело.

— Как дела, ребята? — крикнула она своим дребезжащим голосом.

Эдна где-то раздобыла белый фартук. Граф накрывал на стол. Жожо вторично, после неудачной попытки, готовила майонез.

— Так ты полагаешь, Владимир, моя дочь не явится? Я велела ей передать, что хочу ее видеть… Она расхохоталась:

— Будто здесь кто-нибудь меня слушается! Даже слуги уходят и приходят, когда им вздумается, и не дают себе труда мне сообщить! А вы-то, Дезирэ, куда-нибудь собрались?

Дезирэ оторвался от газеты и спокойно ответил:

— Сейчас пойду в кино.

— Владимир, принеси чего-нибудь выпить!

Только ему одному было понятно, что все ее веселье — притворство. Позже, после четырех-пяти рюмок, она заговорит другим голосом и посмотрит на него другим взглядом. А еще позже, когда напьется как следует, она выплеснет всю свою горечь: «Какие же мы с тобой несчастные, Владимир! Все-то над нами потешаются, никто нас не любит… Понимаешь, слишком мы добренькие, ты да я. Порой мне хочется все послать к черту…»

Но сделать этого она не могла, ей было необходимо всегда находиться среди людей. Если вдруг рядом никого не было — что случалось очень редко, — Жанна в любом ночном кабаке подбирала новых друзей.

На последней стадии опьянения она уже заливалась слезами: «Подумать только, у меня есть дочь, и я ее совсем не знаю! Знаешь, что я тебе скажу, Владимир? Она меня не переносит, моя дочь! Вот и вся правда! Никто меня не понимает… Разве что только ты…» Глаза Владимира наполнялись слезами, так как он был так же пьян, как и она. «Сознайся, если бы у тебя были деньги, ты вел бы себя точно так же, как я? Ведь надо же за что-то в жизни цепляться…»

Но в данное воскресенье до этого не дошло. Поели, хотя аппетита ни у кого не было. С террасы доносилась все та же ровная музыка дождя. Граф злился, что не удалось поехать в Ниццу. Жанна пыталась поднять настроение, рассказывая анекдоты.

Внезапно, в десять часов, когда все еще были за столом, Владимир вскочил, точно так же, как раньше у Полита…

— Ты куда?

— Ухожу!

— С ума сошел?

Нет! Он просто-напросто уходит! С него довольно. Он больше не может сидеть здесь, за столом. Он, разумеется, выпил, но не настолько, чтобы потерять контроль над собой.