Джон Карр - «Рыжая вдовушка»

– Здесь вполне безопасно, – прошептал он, – потому что стены каменные. Ага, вот эти два плаща сослужат нам хорошую службу. Я не сомневаюсь, – добавил он, зажигая спичку и бросая ее в кучу соломы, – что у меня еще не раз будет возможность воспользоваться этой немудреной хитростью.

Когда пламя, пробежав по соломе, добралось до плащей, плотные черные клубы дыма, под треск и шипение горящей резины, поползли из чулана в зал замка Арнсворт.

– Господи, Холмс! – выдохнул я, в то время как по лицу у меня градом катились слезы. – Мы же задохнемся!

– Погодите, – прошептал он, и в этот момент мы услышали топот и возгласы ужаса.

– Пожар!

В этом отчаянном вопле я узнал голос Стивена.

– Пожар! – закричал он опять, и по стуку его шагов было понятно, что он бежит через зал.

– Вперед! – прошептал Холмс и, в одну секунду выскочив из чулана, помчался в сторону библиотеки.

Дверь была открыта только наполовину, и, когда мы вбежали, человек, отчаянно барабанивший руками по огромному камину, даже не обернулся.

– Пожар! Дом в огне! – кричал он. – О, мой бедный хозяин! Милорд! Милорд!

Рука Холмса опустилась ему на плечо.

– Ведро воды в чулан, и все будет в порядке, – спокойно произнес он. – Также неплохо было бы, если бы вы попросили его светлость присоединиться к нам.

Старик бросился на Холмса, глаза его сверкали, а пальцы были скрючены, как когти хищника.

– Фокус! – завопил он. – Я предал его из-за ваших проклятых фокусов!

– Подержите его, Уотсон, – сказал Холмс, держа старика на вытянутых руках. – Вот так, вот так. Вы преданный друг.

– Преданный до смерти, – прошептал слабый голос.

Я невольно обернулся. Край старинного камина отодвинулся, и в открывшемся темном проходе стоял высокий худощавый человек, до такой степени покрытый пылью, что на мгновение мне показалось, что это не человек, а призрак. Ему было около пятидесяти лет, он был сухопар и горбонос, с лихорадочно сверкавшими от ярости темными глазами, выделявшимися на лице цвета серой бумаги.

– Полагаю, вас раздражает эта пыль, лорд Коуп, – произнес Холмс очень мягко. – Пожалуй, вам лучше будет присесть.

Человек шагнул вперед и тяжело повалился в кресло.

– Вы, конечно, полиция, – выдохнул он.

– Нет, я частный сыщик, но действую в интересах правосудия.

Горькая улыбка скривила губы лорда Коупа.

– Слишком поздно.

– Вы больны?

– Я умираю. – Разжав пальцы, он показал маленький пустой флакончик. – Мне осталось жить совсем немного.

– Неужели ничего нельзя сделать, Уотсон?

Я положил пальцы на кисть больного. Лицо его приняло серовато-синий оттенок, а пульс был медленный и слабый.

– Ничего, Холмс.

Лорд Коуп с трудом выпрямился.

– Может быть, вы удовлетворите мое запоздалое любопытство, рассказав мне, как вы докопались до правды? – сказал он. – Должно быть, вы невероятно проницательны.

– Должен признаться, – сказал Холмс, – что сначала я испытывал некоторые затруднения в свете того, что произошло, но они вскоре разъяснились. Очевидно было, что ключ ко всей проблеме лежит в совпадении двух необычных обстоятельств – использования гильотины и исчезновения головы убитого. Кто, спрашивал я себя, стал бы использовать такой неуклюжий и невероятный инструмент, кроме человека, для которого он имеет большое символическое значение? И в этом случае логичнее всего было искать разгадку в истории.

Лорд кивнул головой.

– Для Ренна ее построили его собственные люди, – пробормотал он, – чтобы наказать за бесчестье своих женщин, за то зло, которое он им причинил. Но, прошу вас, продолжайте, и побыстрее.

– Вот все, что касается первого обстоятельства, – продолжал Холмс, соединяя вместе кончики пальцев обеих рук. – Второе же проливает свет на всю проблему. Это не Новая Гвинея, поэтому зачем убийце голова жертвы? Очевидным ответом является намерение скрыть подлинную личность убитого. Кстати, – строго спросил он, – что вы сделали с головой капитана Лоудьяна?

– Мы со Стивеном похоронили ее в полночь в семейном склепе, – последовал ответ, – с подобающими почестями.

– Далее все было просто, – продолжал Холмс. – Благодаря тому, что тело легко было принять за ваше из-за одежды и других личных вещей, перечисленных местным инспектором, не могло быть никакой иной причины отсутствия головы, кроме той, очевидной, что убийца поменялся с убитым и одеждой. О том, что переодевание имело место до момента смерти, свидетельствуют пятна крови. Жертва заранее была лишена возможности оказывать сопротивление – по-видимому, одурманена, так как имеются неопровержимые доказательства, на которые я указал моему другу Уотсону, что не было никакой борьбы и что тело было перенесено в музей из другой части замка. Следуя моим рассуждениям, если они верны, убитый не мог быть лордом Джоселином. Но был еще исчезнувший – кузен и предполагаемый убийца его светлости – капитан Джаспер Лоудьян.

– Как вам удалось дать Долишу описание разыскиваемого человека? – вмешался я.

– Глядя на тело жертвы, Уотсон. Между ними должно было быть фамильное сходство, иначе обман с самого начала был бы невозможен. В пепельнице в музее был сравнительно свежий окурок турецкой сигареты, выкуренной через мундштук. Никто, кроме заядлого курильщика, не стал бы курить в тех ужасных обстоятельствах, при которых был оставлен этот незаметный окурок. Следы на снегу показали, что кто-то пришел из главного здания, неся тяжелую ношу, и вернулся без нее. Я полагаю, что я перечислил все основные детали.

Некоторое время мы сидели в молчании, нарушаемом лишь завыванием в окнах внезапно поднявшегося ветра и коротким, тяжелым дыханием умирающего.

– Я не обязан вам ничего объяснять, – произнес он наконец, – потому что только перед Создателем, которому ясны самые сокровенные тайники человеческой души, я должен нести ответ за содеянное мной. Тем не менее, хотя история моя полна позора и вины, я расскажу вам достаточно, чтобы по возможности заручиться вашим снисхождением и просить вас исполнить мою последнюю волю.

Вам, должно быть, известно, что после скандала, положившего конец его военной карьере, мой кузен Джаспер Лоудьян поселился в Арнсворте. Хотя он был нищим и его образ жизни уже приобрел печальную известность, я принял его как родственника и не только оказал ему материальную поддержку, но и, что, вероятно, было более ценным, обеспечил его своим покровительством в обществе.

Теперь, когда я оглядываюсь на прошедшие годы, я виню себя за то, что у меня не хватило принципиальности положить конец его выходкам, пьянству, картам и еще менее достойным похождениям, приписываемым ему молвой. Я считал его необузданным и неблагоразумным, но мне еще предстояло узнать, что это был человек, настолько испорченный и потерявший всякое представление о чести, что был способен опозорить свой собственный дом.

Я женился на женщине, которая была значительно моложе меня и отличалась как своей замечательной красотой, так и романтическим, но странным характером, унаследованным ею от ее испанских предков.

Это старая история, и к тому времени, как мне открылась ужасная истина, было уже ясно, что единственное, что для меня осталось в этой жизни, – это отмщение. Отмщение этому человеку, который обесчестил мое имя и нанес оскорбление моему дому.

В ту ночь Лоудьян и я поздно засиделись за вином в этой самой комнате. Я сумел подсыпать снотворное в его портвейн, и до того, как действие лекарства заглушило его чувства, я рассказал ему о своем открытии и сказал, что только смерть может нас рассудить. Ухмыляясь, он заявил, что, убив его, я попаду на эшафот, а весь свет узнает о позоре моей жены. Когда я объяснил ему свой план, усмешка сползла с его лица и ужас смерти сковал холодом его низкую душу.

Остальное вам известно. Как только он под действием яда лишился чувств, я поменялся с ним одеждой, связал ему руки шнуром от дверной портьеры и перенес его через двор в музей к девственной гильотине, построенной, чтобы покарать злодеяния другого.

Когда все было кончено, я позвал Стивена и рассказал ему всю правду. Старик ни секунды не колебался в верности своему преступному господину. Вместе мы захоронили голову в семейном склепе, а затем, схватив на конюшне лошадь, он поскакал на ней через торфяники, чтобы изобразить поспешное бегство, и позже спрятал эту лошадь на отдаленной ферме, принадлежащей его сестре. Мне же оставалось только исчезнуть.

Арнсворт, как и многие замки, принадлежащие старинным родам, когда-то исповедовавшим католичество, имеет потайную комнату для священника. Там я скрывался, выходя только ночью в библиотеку, чтобы отдать последние распоряжения моему верному слуге.

– И одновременно дать мне знать, что вы где-то поблизости, – перебил его Холмс, – оставив на ковре по крайней мере пять окурков турецких сигарет. Но какова была ваша цель?