Жорж Сименон - Самый упрямый клиент в мире

И тут я слышу голос полицейского, который стоит, держа в руке блокнот:

— Никто не знает его?

Машинально я отвечаю:

— Я… Вообще-то я думаю, что…

Наконец я наклоняюсь и смотрю, и, клянусь вам, господин Мегрэ, вы же давно меня знаете, я же вам тысячи, тысячи кружек пива и рюмок кальвадоса подавал в пивной «У дофины», клянусь вам, что еще никогда в жизни не испытывал такого волнения.

Это был не он!..

Этого типа я не знал, никогда его не видел; он был худой, высокий и одет в бежевый плащ — при таком-то прекрасном дне и теплой ночи, когда не хотелось уходить домой спать.

Я почувствовал облегчение… Может, это глупо, но я был очень доволен тем, что не ошибся в своем клиенте… Если бы он оказался жертвой, а не убийцей, я бы потом упрекал себя всю жизнь…

Видите ли, я с самого утра чувствовал, что у этого типа подозрительный вид… Я готов был дать руку на отсечение… не случайно я звонил Жанвье… Только Жанвье, хотя он почти мой родственник, не смотрит дальше инструкции… Представьте себе, что он проверил бы документы у клиента, когда я вызвал его… Наверняка бумаги оказались бы не в порядке.

Не может же обычный, честный человек просидеть целый день в кафе и в конце концов в полночь убить кого-то на тротуаре…

Заметьте, что он немедленно смылся… Никто не видел его после выстрела.

Если он не стрелял, то остался бы на месте… Он не успел отойти и на десять метров, когда я услышал звук выстрела…

Я задаю себе вопрос: что здесь делала эта женщина, которую обслуживал Жюль, та, что пила портвейн? Ибо я не сомневаюсь, что она приходила сюда ради этого типа… К нам приходит не так уж много одиноких женщин… Не такое у нас заведение.

— Мне кажется, — возразил Мегрэ, — что они даже не разговаривали…

— Как будто обязательно надо разговаривать!.. У нее с собой был небольшой пакет, не так ли? Жюль его заметил, а он врать не станет… Он сначала видел его на столе, а потом не видел, и он решил, что женщина положила его на банкетку… а мадемуазель Берта следила за дамой, когда та уходила, — ее восхитила сумочка женщины, она тоже хотела бы иметь такую. Так вот, мадемуазель Берта не заметила, чтобы дама уносила с собой пакет.

Согласитесь, что такие вещи не ускользают от женского взгляда.

Вы можете говорить, что вам угодно, но я продолжаю думать, что целый день провел рядом с убийцей и, несомненно, счастливо отделался…

Следующий день был одним из тех редких в Париже дней, которые выпадают не чаще, чем три-четыре раза в году. В тот день весна была особенно щедра, и хотелось наслаждаться погодой и ничего не делать, только угощаться шербетом и вспоминать свое детство. Все казалось приятным, легким, пленительным, необычайно красивым: и синева неба, и нежная мякоть облаков, и ветерок, который неожиданно касался вас на повороте улицы, и шелест листьев каштанов, заставлявший вас невольно поднять голову, чтобы увидеть сладковатые соцветия. Кот на подоконнике, собака, растянувшаяся на тротуаре, сапожник, стоящий в кожаном фартуке на пороге дома, даже обычный желто-зеленый автобус, подъехавший к остановке, — все было ценным в этот день, все радовало душу, и именно поэтому Мегрэ на всю жизнь сохранил приятное воспоминание о перекрестке бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Пер, потому и после ему случалось часто заходить сюда в одно из кафе, чтобы выпить там в холодке кружку пива, утратившего, к сожалению, прежний вкус.

Что же касается самого дела, то, вопреки ожиданиям, ему суждено было стать знаменитым — но не из-за необъяснимого упрямства клиента из «Министерского» и не из-за полночного выстрела, а из-за мотива преступления.

В восемь часов утра комиссар сидел в своем кабинете, открытые окна которого выходили на голубовато-золотистую панораму Сены; он только начал знакомиться с рапортами и с наслаждением гурмана курил свою трубку. Так он впервые узнал о человеке из кафе «Министерское» и убийстве на улице Сен-Пер.

Комиссар из того квартала неплохо потрудился ночью. Судебный медик, доктор Поль, начал вскрытие уже в шесть утра. Пуля, найденная на тротуаре, — нашли также гильзу, почти на самом углу бульвара Сен-Жермен — была передана эксперту Гастинн-Релнетту.

Кроме того, на столе Мегрэ лежала одежда убитого, содержимое его карманов и несколько фотографий, сделанных на месте преступления службой криминалистического учета.

— Вы не могли бы зайти в мой кабинет, Жанвье? Из рапорта следует, что в какой-то степени вы уже ввязались в это дело.

Вот так Мегрэ и Жанвье стали неразлучны в тот день.

Прежде всего — одежда жертвы: она была хорошего качества и менее изношена, чем казалось на первый взгляд, но изумляло ее состояние, вызванное небрежным обращением. Одежда мужчины, живущего без женщины, который носит каждый день один и тот же костюм, никогда не чистит его и, хотелось бы добавить, порой спит в нем. Рубашка новая, еще ни разу не побывавшая у прачки, не менялась примерно неделю, да и носки были не в лучшем состоянии.

В карманах не было никаких бумаг, удостоверяющих личность, никаких писем или документов, позволявших узнать, кем был незнакомец, но зато там находилось много разнородных предметов: ножик со множеством лезвий, штопор, грязный носовой платок и пуговица, которой недоставало на пиджаке, ключ, весьма прокуренная трубка и кисет с табаком, бумажник с тремястами пятьюдесятью франками и фотографией с изображением туземного шалаша в Африке, на фоне которого с полдесятка негритянок, обнажив груди, неподвижными взглядами смотрели в аппарат, там были куски веревки и железнодорожный билет (третьего класса) из Жювизи в Париж, датированный вчерашним числом.

Наконец, там была одна из тех маленьких подушечек для штемпелей, какие бывают в коробочках для детей, чтобы они могли составлять слова из резиновых букв, смазанных краской.

Из резиновых букв складывалась фраза: «Я с тобой расправлюсь».

Рапорт судебного медика содержал интересные детали. Сначала о самом преступлении: выстрел был произведен сзади, с расстояния в три метра, и смерть наступила мгновенно.

На теле убитого имелось множество шрамов, среди них выделялись следы укусов на ногах — в Центральной Африке в ноги впиваются клещи, и их приходится извлекать оттуда ножом. Его печень была в плачевном состоянии, это была печень пьяницы; также удалось установить, что мужчина, убитый на улице Сен-Пер, переболел малярией.

— Вот так!.. — пробормотал Мегрэ, разыскивая свою шляпу. — В дорогу, старина Жанвье!

Они пешком дошли до угла бульвара Сен-Жермен и за оконным стеклом увидели Жозефа, занятого уборкой.

Но комиссар сначала зашел в кафе на противоположной стороне улицы. Два кафе, одно напротив другого, различались всем, чем только возможно. Насколько «царство Жозефа» было незатейливо-старомодным, настолько другое заведение под вывеской «У Леона» было вызывающим, до вульгарности современным.

Здесь, разумеется, стояла длинная стойка, за которой сновали два официанта в рубашках с засученными рукавами, едва успевая подавать кофе со сливками, бокалы с белым, а потом с красным вином и анисовый аперитив.

Горы круассанов, бутербродов, крутых яиц… Табачный ларек в конце стойки, где хозяин и хозяйка сменяли друг друга, затем зал — с его красно-золотистыми, мозаичными колонками, с его неизвестно из чего сделанными столиками, с его сиденьями, покрытыми гофрированным бархатом кричаще-красного цвета.

Здесь все окна выходили на улицу, и с утра до вечера стояла толкотня. Люди входили и выходили, среди них были каменщики в пыльных блузах, разносчики, оставившие мотороллеры у края тротуара, служащие, машинистки, да и просто те, кому хотелось выпить или нужно было позвонить по телефону.

— Налей стаканчик!.. Два божоле!.. Три кружки пива!..

Касса-автомат трещала без устали, лбы барменов покрылись потом, и они утирали его той же тряпкой, какой протирали стойку. Они на мгновение опускали бокалы в оловянный таз, наполненный мутной водой, и, не дав себе труда высушить их, снова наливали в них красное или белое вино.

— Два стаканчика белого… — начал Мегрэ, который наслаждался этим утренним шумом.

У белого вина был особый привкус, который обычно ощущается, когда пьешь в заведениях такого типа.

— Скажите мне, официант… Вы припоминаете этого парня?

Служба криминалистического учета хорошо постаралась. Это была неблагодарная и весьма деликатная работа.

По фотографии всегда трудно опознать убитого, особенно если у него слегка повреждено лицо. В таких случаях работники службы гримируют лицо и подкрашивают снимок так, что с портрета как бы смотрит живой человек.

— Кажется, это он, Луи?

Другой официант с тряпкой в руке подошел и посмотрел через плечо своего напарника.