Лидия Будогоская - Часовой

- Часовой! А ведь дрова у нас крадут.

- Нет, - отвечаю я, - как будто не крадут.

- А ты смотри хорошенько, - говорит он, - понимаешь, что такое дрова для госпиталя?…

Понимаю ли я? А разве можно забыть сорок первый год?.. Батареи парового отопления застыли. Окна обросли толстой корой льда. В палатах пар от дыхания, руки и ноги .корежит… Мы бойцов раненых закрывали матрацами, чтобы они не замерзли. И сами во что попало кутались… Потом перестала идти вода из кранов… И это не все. Трубы фановые лопнули, и нас залила грязь. И в палатах, в высоких коридорах, на белой мраморной лестнице встал такой промозглый туман, как на Синявинском болоте.

Это случилось, когда среди зимы вдруг остановилась наша главная кочегарка, та самая, что на заднем дворе, наполовину врытая в землю. Замерла она, и тепло по трубам перестало идти.

Ей дров надо было много-много. Наверное, раз в пять больше, чем сейчас в нашей поленнице.

Хотя я сказала начальнику госпиталя, что дрова у нас не крадут, но, когда присмотрелась, увидела другое.

Ночью охранять дрова не надо. На набережной ни души: никому не разрешается ходить. Ходят только патрули. Их шаги гулко звучат в темноте, да побрякивает оружие…

Утром мимо дров идут рабочие. Они на дрова не глядят. Шагают быстро в серых комбинезонах. Через плечо противогаз. В руке котелок или узелок.

Дрова нужно охранять днем.

Когда солнце начинает пригревать, появляются на набережной фигуры, похожие на тени. Это женщины. Они еще не поправились с зимы сорок первого года… Потихоньку бредут по мостовой, как можно ближе к поленнице. Нагибаются, подбирая в свой мешок каждую щепку, даже самую ничтожную, каждый кусочек коры.

И, наверно, издалека они начинают свой путь, потому что мешки у них бывают довольно полные. Ведь на набережной не одна наша поленница.

Как только они появляются, я, стоя неподвижно в главном подъезде, не спускаю с них глаз. Я им разрешаю подбирать щепки, но чтобы они не вздумали потащить бревно. Я это не могу позволить даже дистрофику.

Эти женщины всегда одни и те же. Еще появляется девчонка, такой подросток, в туфлях на босу ногу. Темная от загара. А волосы точно выгоревшие, светлые, короткие кудельки.

Она юркая. Повертится с мешком, совершенно пустым, около поленницы и вдруг исчезает… Я думала: куда она исчезает? Потом сообразила. Поленница высокая, как стена. Так она забирается за поленницу, на самый край набережной. В конце поленницы большая беспорядочная куча наших дров и бревна от разломанного дома. Отсюда дрова утащить легче всего. И вот как раз тут, из-за этой кучи, она снова появляется на набережной.

Когда пришла мне смена, я перешла мостовую, завернула за поленницу и осмотрела дрова. И что же? Сэтой стороны наши бревна, толстые березовые бревна, ободраны. И как?.. Начистоту, точно обглодали их зайцы. Стали совершенно голые, даже блестят. А куча дров от разломанного дома рассыпана.

Вот как она здесь хозяйничает!.. Подумать только: из-под носа уносит каждый день по мешку. Ну, погоди же! В следующий раз я тебе отобью охоту.

В восемь часов утра команда заняла караульное помещение. Галина поставила на пост первую смену.

Мне надо стоять вторую на главном подъезде. Значит - принять пост ровно в двенадцать. Все равно до этого времени мне нельзя уходить из караульного помещения. И я облокотилась на подоконник.

День такой ясный, светлый. Даже притихла Нева. Я давно не видела ее такой. Она точно зеркало. Около баржи едва-едва плещет… Вдруг треск раздался страшный… Что это? Палят наши корабли? Нет. Снаряд в Неву бахнул. Из Невы столб воды и дым… Снова треск. И на противоположной стороне между белой церковью и красными зданиями уже поднимается желтое облако. Обстрел… Вот тебе день ясный, тихий!.. Я отошла от окна.

Скоро снаряды стали рваться так близко, что окна заволокло пылью и дымом.

- Выходите из караульного помещения! - сказал старший лейтенант Голубков.

- Куда? - спросила я.

- В коридор.

Есть у нас коридор в самом низу здания, глухой, сводчатый. Он так расположен, что его можно только разбомбить, а снаряд его не достанет. Туда во время обстрела спускают раненых с верхних этажей.

Пришли мы, а там уже тесно. Насилу отыскали уголок, где можно стоять, прислонившись к стене. Здесь неплохо. А каково сейчас на постах?.. Часовому на главком подъезде еще ничего: он может войти в проходную и закрыть дверь, которая ведет на улицу. Часовой у ворот, наверное, встал под соседнюю арку. Хуже всего на вышке.

Сейчас там стоит Пацуфарова. Она не молодая, но и не такая уж старая, а ходит мелкими, заплетающимися шажками, понурившись. Шинель сидит на ней горбом. На строевых с ней прямо мучение. Поворот направо сделать не может. И вечно она суетится…

- Ой, как Нюрка там на вышке?! - с беспокойством спросила я.

- Ничего, ничего, - сказала Галина, - туда пошел старший лейтенант Голубков.

- Как пошел? - говорю я. - Ведь сейчас двор не перейти.

- А вот пошел, - сказала Галина.

Старший лейтенант Голубков нам потом рассказывал, что Пацуфарова даже плакала от страха, но с вышки не ушла. С Нюрой ничего не случилось. Вышку снаряды не задели.

А вот на мостовую перед госпиталем упал снаряд. Осколки полетели через окно в караульное помещение. Нам бы досталось, если бы мы оттуда не ушли.

В госпитале со стороны набережной вылетели почти все стекла. На темно-серой стене появились новые красные дыры. Осколки снаряда в стену так и брызнули. Хорошо, что в это время никто не проходил по панели и не прислонился к стене.

В полдень я вышла на пост. Тишина наступила снова. Дядя Вася и дворничиха даже битые стекла уже успели смести.

Нева сверкает на солнце. Под прибрежным деревцом кто-то сидит ко мне спиной, обхватив руками колени. Да это девчонка!.. Тут как тут. А я еще подумала, что, пожалуй, сегодня она не появится на набережной в свой обычный час.

Что такое полдень? В полдень продукты с базы развозят работники столовых. Идут они по мостовой, шаг за шагом толкая нагруженную тележку. Больше никто и не ходит. Час самый рабочий. И чтобы в это время любоваться на Неву, нужно быть бездельником. А кто же она? Бездельница и есть. Сиди, сиди, на этот раз я не прозеваю, когда ты шмыгнешь за поленницу.

Тележки следуют мимо меня, одна перегоняя другую. Их задержал обстрел. Теперь их толкают как можно быстрее. И мне сказать им хочется: «Двигайтесь поскорей, поскорей, потому что обстрел может быть каждую минуту».

Когда шаги равномерные и стук колес затихли, с моста Строителей спустилась и повернула на набережную еще тележка. Но эту везет лошадка низкорослая. За спиной возницы какие-то ящики. Лошадка плетется, возница лениво взмахивает кнутом. Когда они со мной почти поравнялись, я увидела, что за спиной возницы вовсе не ящики, а клетки. В большой клетке возится медвежонок. Из соседней клетки выглядывает обезьянка, схватившись лапками за прутья. А сверху в маленькой клетке сидит на жердочке зеленый попугай. Чудеса!.. Все это время видела только крыс и думала, что не осталось больше в нашем городе никаких животных. И вдруг увидеть такое на нашей улице!.. Да еще сейчас же после обстрела!.. Тележка остановилась около нашего подъезда.

- Часовой, - говорит возница. - Где здесь на набережной детский сад?

- Дальше, - говорю я, - вот за тем желтым зданием. Я видела, оттуда детишек выводили гулять. А вы откуда?

- Из зоологического. Гостей везу ребяткам. По детским садам развожу этих гостей.

Поехали дальше. А я смотрю им вслед. Представляю себе, как им обрадуются ребятишки. Ведь даже я видеть их считаю за счастье.

Потом я вспомнила, что мне смотреть нужно совсем в другую сторону. Я быстро оглянулась на прибрежное деревцо. Ну конечно, девчонки под деревцом уже нет.

Но, может быть, она уйти еще не успела?.. Ничего, если я на минутку оставлю главный подъезд: дрова мне тоже поручены… Я перебежала мостовую и завернула за кучу дров от разломанного дома.

А она тут. Присев на корточки, завязывает свой туго набитый мешок.

Я появилась перед ней неожиданно. Она даже вздрогнула. Быстро выпрямилась и уставилась на меня карими глазами. Светлые кудельки она, видно, никогда не расчесывает. Они у нее сбились, как пакля.

- Вот кто наши дрова ворует! - говорю я.- А ну-ка, вытряхивай!

А она подхватила свой мешок и побежала. Я ее догнала в три прыжка и схватила за мешок.

Я тяну мешок к себе, а она хочет его вырвать.

- Вытряхивай мешок, я тебе приказываю! Ты слышишь? - Но она в мешок вцепилась что есть силы, никак не оторвать.

- Пусти! - шепчет сквозь стиснутые зубы.

Что с нею делать? Стрелять в нее? Ну, нет. И драться смешно. Выпустить? Ни в коем случае. Я схватила ее за шиворот.

- Отдавай мешок!

- Бей, - крикнула она. - Ну, бей! Все равно не отдам.

И я чувствую - не отдаст. И откуда у нее такая сила? Нет, это не дистрофик. Ее худенькое, легкое тело натянулось, как пружина. Кажется, если ударить ее, рука отскочит.