Жорж Сименон - Мегрэ и виноторговец

На стене висела фотография мальчугана лет семи-восьми, с обручем в руке. На другом снимке тот же мальчуган был уже в костюмчике для первого причастия.

— Это он. Тут, на антресоли, и родился. В этом же квартале бегал в начальную школу, потом в лицей. Дважды проваливался на выпускных экзаменах. Стал агентом по сбыту вин. Стаптывал башмаки, бегал по домам. Потом виноторговец из Макона взял его помощником в парижскую контору. Оскару не всегда сладко жилось, поверьте, он немало погнул спину. Женившись, он едва мог прокормить жену.

— Он ее любил?

— А как же! Она служила у его хозяина машинисткой. Сперва они устроились в тесной квартирке на улице Сент-Антуан. Детей у них не было, Оскар готовился завести свое дело, но я ему не советовал: был уверен, что он прогорит. А вышло наоборот: ему повезло. За что ни возьмется — во всем удача. Видали на Сене его баржи с «Вином монахов»? Впрочем, чтобы выбиться наверх, одной удачи мало. Надо быть крутым, никому не давать спуску. Его богатство обернулось нищетой для многих мелких торговцев, и хоть он сам тут вроде бы ни при чем, врагов у него довольно. Люди есть люди.

— Вы хотите сказать, что покушение мог совершить кто-нибудь из разорившихся конкурентов?

— Скорее всего так.

Дезире не упоминал ни любовниц своего сына, ни их мужей. Интересно, он в курсе дела?

— Не назовете ли кого-нибудь, кто затаил на него обиду?

— Сам я ничего такого не знаю, на складах Берси вам смогли бы порассказать об этом. — Старик пожал плечами. — Сын слыл там за человека, с которым шутки плохи.

— Часто он вас навещал?

— Можно сказать, никогда. С тех пор, как он обзавелся собственным делом, мы перестали понимать друг друга.

— Вы не могли простить ему жестокости к людям?

— Это или другое — какая разница? — И неожиданно, слегка дрожащим указательным пальцем Дезире смахнул со щеки слезу, одну-единственную. — Когда можно будет взглянуть на него?

— Завтра утром в институте судебной медицины.

— Это там, внизу, на том берегу?

Старик снова наполнил стопки. Взгляд его был устремлен в одну точку. Мегрэ выпил и, простившись с Дезире, занял свое место в машине.

— Сначала отвези меня, потом уже поедешь к себе, — сказал он Лапуэнту.

Было около полуночи, когда он поднялся по лестнице и увидел жену, поджидавшую на площадке у приоткрытой двери.

— Ты не простыл? — обеспокоенно спросила она.

— Я почти не был на улице — раскатывал в машине.

— Но ты охрип…

— Но я же не кашляю. Насморка тоже нет.

— Посмотрим, что будет утром. А пока я приготовлю тебе грог и дам две таблетки аспирина… Твой мальчишка сознался?

Мадам Мегрэ знала, что Стирнэ убил свою бабку.

— Без всяких усилий с моей стороны.

— Убил из-за денег?

— Он безработный. Три месяца не платил хозяйке. Его согнали с квартиры.

— Садист?

— Какое там? Просто у него развитие десятилетнего ребенка. Не отдает себе отчета ни в том, что случилось, ни в том, что его ждет. На вопросы отвечает без уверток и старательно, как школьник.

— Выходит, он невменяемый?

— К счастью, решать это не мне, а суду.

— Кто будет его защищать?

— Как всегда, адвокат из начинающих, никому в суде не известный: у мальчишки всего три франка в кармане… Но задержался я не из-за него, а из-за человека весьма заметного. Его застрелили, когда он выходил из самого шикарного дома свиданий в Париже…

— Ну, я пошла варить грог, а то уже вода кипит.

Мегрэ стащил с себя волглую одежду, натянул пижаму и, поколебавшись, набил трубку. Вместе с привычным вкусом и запахом табака он ощутил противный привкус простуды.

Когда жена, принеся утреннюю чашку кофе, коснулась рукой его плеча, Мегрэ испытал, как в детстве, соблазн пожаловаться на недомогание, чтобы ему разрешили еще немного поваляться в теплой постели.

Голова болела, ломило в висках. Лоб покрылся испариной. Оконные стекла заливал ровный молочно-белый свет, словно они были матовыми.

Мегрэ выпил кофе и решил вставать. Ворча, он подошел к окну взглянуть, что делается на улице. В утреннем тумане мелькали первые редкие прохожие. Засунув руки в карманы, они торопились в метро.

Все еще не стряхнув с себя сон, Мегрэ допил кофе, а затем долго стоял под душем. Потом побрился, думая о Шабю, образ которого неотступно преследовал комиссара.

Кто из тех, кто рисовал ему этот образ, ближе всего к истине? Для Бланш он был только клиентом, одним из самых выгодных клиентов, никогда не забывавшим заказать шампанское. Шабю сорил деньгами, чтобы продемонстрировать всем, как он богат, и с великим удовольствием рассказывал: «Я начинал простым торговым агентом, таскался из дома в дом. А отец и сейчас еще держит кабачок на набережной Турнель. Он у меня малограмотный».

Кем Шабю был на самом деле для Кузнечика? Мегрэ чувствовал, что убитый ей был не безразличен. Анна-Мари знала, что она далеко не единственная, с кем Шабю уединяется в тихом отеле на улице Фортюни, однако не похоже было, чтобы она ревновала.

Еще менее ревнивой оказалась госпожа Шабю. Мегрэ припоминал некоторые детали, поразившие его в доме на площади Вогезов. Например, портрет маслом, в натуральную величину, висевший на стене в гостиной. Шабю презрительно смотрел в пространство, сжав кулак и словно готовясь нанести удар.

— Как ты себя чувствуешь?

— После второй чашки кофе окончательно буду в порядке.

— А все-таки прими аспирин и поменьше выходи сегодня на улицу. Я сейчас вызову такси по телефону.

По дороге на набережную Орфевр Мегрэ ни на минуту не забывал о виноторговце. Он чувствовал, что как только вдохнет жизнь в этот расплывчатый образ, поймет характер Шабю, найти убийцу уже не составит труда.

Туман все не рассеивался, и комиссар вынужден был включить свет. Он распечатал почту, подписал несколько распоряжений и ровно в девять направился в кабинет шефа. Мегрэ коротко доложил о Тео Стирнэ.

— Вы считаете его умственно отсталым?

— Нет никакого сомнения, что адвокат будет строить защиту именно на этом, если только не предпочтет тему трудного детства и тяжелой наследственности. Но парень нанес пятнадцать ударов кочергой, и у прокурора есть основание говорить о садистских наклонностях, тем более что убита родная бабка. Стирнэ явно не отдает себе отчета в том, что его ждет, и старательно отвечает на вопросы. Он не видит в своем поступке ничего из ряда вон выходящего.

— Так. Ну, а преступление на улице Фортюни, о котором очень кратко сообщили утренние газеты?

— Об этом деле еще много будут писать. Шабю — человек богатый и известный. Даже в метро то и дело натыкаешься на рекламу фирмы «Вино монахов».

— Преступление на почве ревности?

— Пока не знаю. Покойный, кажется, делал все, чтобы нажить себе врагов. Придется искать одновременно в разных направлениях.

— Верно, что он вышел из дома свиданий?

— Вы и это прочли в газетах?

— Нет, но предположение напрашивается само собой, я знаю улицу Фортюни.

Мегрэ вернулся в свой кабинет, размышляя о госпоже Шабю. Она тоже не заплакала, хотя случившееся, видимо, было для нее ударом. Насколько она моложе мужа? Лет на пять или шесть. Откуда взялись у нее такая элегантность и уверенность в себе, сквозившая в каждом жесте и слове?

Шабю встретился с ней, когда ему приходилось туго затягивать ремень, а она была простой машинисткой. Но и теперь, одеваясь у лучших парижских портных, виноторговец выглядел простоватым и неуклюжим. Он словно не успел еще привыкнуть к своему стремительному взлету и вечно старался выставить напоказ свое богатство.

Разумеется, их квартиру, если оставить в стороне нелепый портрет в гостиной, обставила жена. Современность и старина, гармонично сочетаясь, создавали приятный ансамбль, где каждый чувствовал себя удобно и уютно.

Что она теперь делает? Вероятно, готовится ехать в институт судебной медицины. Но и там, в тягостной атмосфере помещения, прежде именовавшегося моргом, госпожа Шабю останется невозмутимо спокойной…

— Ты здесь, Лапуэнт?

— Да, патрон.

— Едем. На набережную Шарантон. — Мегрэ натянул тяжелое пальто, обернул шею шарфом, нахлобучил шляпу и, выходя из кабинета, раскурил трубку. Во дворе они сели в одну из машин.

— Куда? — осведомился Лапуэнт.

— Набережная Шарантон.

Они покатили по набережной Берси, вдоль которой за решетчатой оградой высились бесконечные склады. На каждом было выписано имя владельца. Три самых больших принадлежали Шабю. Со стороны реки, у пристаней, тянулись штабеля бочек, непрерывно сгружаемых с барж. Всюду «Вино монахов». Везде Оскар Шабю.

В тупике стояла старинная каменная постройка. На просторном дворе, также загроможденном бочками, грузили в крытые фургоны ящики с бутылками. Погрузкой, по всей видимости, руководил человек с отвислыми усами, в синем фартуке.

— Сейчас загоню машину во двор и готов сопровождать вас.