Поль Магален - Кровавая гостиница

Дениза быстро одела ребенка и завернулась в мантилью.

– Мой брат, — умоляла она, — ради самого Бога, граждане, проводите меня к брату!

– Сейчас, гражданка, — ответил Паскаль, — не угодно ли вам оказать мне честь и принять мою руку? А вы, Россиньоль, — прибавил Гризон, — будьте начеку. Если этот злодей окажет вам сопротивление, влепите ему пулю в лоб, без всякого сожаления. Одним делом для палача будет меньше.

В тот самый час, когда в павильоне Денизы Готье разыгралась печальная драма, свидетелями которой мы стали, на мельнице происходила другая сцена, не менее грустная. Флоранс сидела на коленях у Филиппа. Свое кроткое личико, пылавшее стыдливым румянцем, она прятала на сильном плече офицера. Девушка вдруг повернулась, и при этом движении что-то блеснуло на ее тонкой шейке, прикрытой роскошными локонами белокурых волос.

– Что это такое? — спросил поручик.

– Это подарок моего старшего брата, — спокойно ответила Флоранс. — Цепочка, а на ней медальон или часы, право, не знаю… Хотите взглянуть?

Флоранс сняла цепочку и подала ее мужу. Тот сначала рассматривал вещь с обычным любопытством, но потом вдруг побледнел, и на лице его обозначилось страшное изумление. Он резко поднялся со стула, отстранив Флоранс.

В углу, на столе, горела красивая лампа. Бросившись к столу, поручик поднес к свету часы и стал переворачивать их то так, то эдак. Он долго смотрел на них суровым пронзительным взглядом и наконец вскрикнул:

– Нет, черт возьми, я не ошибся! Это те самые, которые в Шарме он вынимал из кармана! Те самые, на которые он смотрел в минуту отъезда! И это оказалось у моей жены!..

Ноги его задрожали, и, тяжело опускаясь на стул, поручик сорвал с себя галстук. Флоранс кинулась к мужу:

– Филипп, мой милый Филипп, что с вами такое?

– Воды! — прохрипел офицер. — Воды, ради бога! Я задыхаюсь!

Флоранс бросилась к двери, но тут поручик, сделав над собой усилие, выпрямился и приказал:

– Нет, ни зовите! Останьтесь! Подойдите ко мне!

Девушка приблизилась к нему с трепетом, и он указал ей на часы, которые лежали под лампой.

– Кто дал вам эту вещицу? Отвечайте и не пытайтесь меня обмануть…

– Я уже сказала вам, эту вещицу я получила от брата.

– А! — воскликнул офицер. — Вы получили от брата часы, которые принадлежали маркизу дез Армуазу?

– Боже!

– Маркизу дез Армуазу, которого умертвили…

– Господи милостивый! Пощадите! Сжальтесь! Простите! — умоляла Флоранс сдавленным голосом, падая на колени. — Не я их украла! Не я убивала!

Взгляд Филиппа стал острым, как сталь наточенной сабли, а речь — сухой и отрывистой:

– Не вы? Так кто же в таком случае? Если это не вы, то вам наверняка известны убийцы и воры, раз вы унаследовали это добро! И вы назовете мне их, если не хотите, чтобы я посчитал вас соучастницей этого чудовищного преступления.

– Боже! — шептала несчастная девушка. — О боже мой! Неужели настала минута ужасного искупления! Но нет, это все вздор! Это сон!

Бывают же такие тяжелые сновидения, в которых плачут, страдают, борются, бегут, хотят закричать, но потом пробуждаются. Однако вместо пробуждения вновь прозвучало жесткое требование Филиппа:

– Говорите! Надо, чтобы истина открылась, чтобы правосудие могло покарать мерзавцев…

– Говорить! — зарыдала Флоранс. — Но я не могу! Я не могу! — вскрикнула она, подползая к ногам офицера, стараясь схватить его за руки. — Филипп!.. Мой господин!.. Мой супруг!

Готье в нетерпении топнул ногой:

– Я больше не муж ваш, мадам. Я только служитель закона. Совершено преступление. Вы назовете виновников, или, клянусь честью, я поступлю с вами так, как с их сообщницей.

Флоранс встала с колен и гордо выпрямилась; откинув назад свои роскошные локоны и устремив спокойный взгляд на Филиппа, она твердо произнесла:

– Готовьте мне какую хотите участь. Ваши угрозы, как и слезы вашей сестры, не вырвут из моих уст чужой тайны, случайно подмеченной мной.

Это было сказано так, что офицер понял все без дальнейших объяснений.

– Бедная девушка! — простонал он в отчаянии.

Филипп не мог больше оставаться равнодушным к этому страшному горю, и супруги с минуту стояли обнявшись.

– Несчастная, ты делаешь то, что считаешь своей священной обязанностью! — проговорил он, высвобождаясь из рук девушки. — Позволь же и мне исполнить свой долг!

Поручик подошел к окну и громко крикнул:

– Эй, жандармы, сюда!

Во дворе жандармы распивали мозельское вино в обществе мельника, и ефрейтор Жолибуа произносил следующую речь:

– Я пользуюсь этим торжественным случаем, чтобы предложить приятнейший тост за здравие поручика и поручицы…

Жолибуа упивался рукоплесканиями восторженной публики с ложной скромностью оратора, привыкшего к успеху, когда раздался оклик брата Денизы. Пирующие кинулись в комнату молодых, где застали поручика в тот самый момент, когда он застегивал портупею, а Флоранс — молившейся у постели.

– Ефрейтор, — спросил Филипп, — могут ли люди выдвинуться в путь?

– Поручик, — начал Жолибуа, — наши солдаты всегда готовы!

Офицер, указывая на букеты, торчавшие из ружей жандармов, распорядился:

– Это снимите. Зарядите оружие. Мы отправляемся.

– В эту ночь? — спросил ошеломленный ефрейтор.

– Сию же минуту.

Всех охватило невероятное удивление. Не обращая на это никакого внимания, Филипп обнажил саблю, затем подошел к несчастной Флоранс и, положив руку на плечо своей юной супруги, произнес:

– Гражданка Готье, во имя закона я вынужден арестовать вас.

В Лотарингии бытовал обычай отмечать свадьбу танцевальным вечером. Все желающие просто подходили и садились за столы, уставленные разными кушаньями. Вино в «Кок-ан-Пат» лилось рекой. Два сельских музыканта — один с кларнетом, другой со скрипкой — веселили толпу.

Среди всего этого шума никто не заметил отсутствия старшего Арну и Жоэ Блага. О последнем, видимо, не стоило и справляться — он, скорее всего, был пьян с утра и крепко спал.

Около одиннадцати часов два младших брата вошли на кухню, чтобы немного подкрепиться. Агнесса Шассар дала им кусок пирога и бутылку вишневой водки, сказав, что идет спать. Когда она вышла, Франциск, наполняя два стакана, проговорил:

– Ну, теперь самое время выпить, уставать сегодня нельзя. Твое здоровье! Вишневая водка великолепна. Она нас согреет.

Себастьян схватил его за руку и воскликнул:

– Подожди! Поговорим, прежде чем пить!

Франциск с удивлением взглянул на брата, а тот продолжил:

– Матушка не скривилась, подавая нам бутылку…

– Ну?

– Эта бутылка была приготовлена заранее и стояла там, на буфете…

– Она нас ждала, за ней не нужно было спускаться в погреб…

– Так что же?

– Это очень подозрительно. К тому же Жозеф что-то не идет, и Марианна, несмотря на то что мы договорились провести вечер вместе, где-то скрывается. Они хотят сыграть с нами злую шутку…

– Ты думаешь?

– Я думаю, что Марианна и Жозеф сговорились. Они хотят вдвоем присвоить себе то, что есть у старухи. Жозеф решил завладеть Денизой, о которой он не вымолвил ни слова с того самого дня, когда ружейный выстрел едва не избавил нас от него. Он нас тогда узнал. Жозеф никому ничего не прощает, так что он был бы очень рад отомстить нам…

Франциск, ударив кулаком по столу, воскликнул:

– О, если бы я был уверен!

Себастьян жестом приказал брату молчать и затянул патриотическую песню. Продолжая петь, он тихонько подошел к двери, в которую незадолго до этого вышла Агнесса Шассар. Внезапно открыв дверь, он очень удивился, не увидев за ней никого. Вернувшись к столу, Себастьян взял бутылку и вылил вино на угли в печке. Возвращаясь к брату, он сказал:

– А ты знаешь, Жозефа вчера видели в аптеке Мерикура…

И Себастьян подозвал огромную собаку старухи, которая нехотя подошла к нему. Отломив кусок пирога, он дал его Тюрку со словами:

– На, возьми, друг мой, все должны жить…

И обращаясь к брату, он добавил:

– В погреб, где хранится сокровище старухи, нельзя пройти мимо нас. Постережем здесь. Дальше будет видно, что делать. Их трое против нас: мать, Марианна и Жозеф, но они считают нас уже мертвыми.

– Мертвыми?

– Да, любезный друг, посмотри на собаку, откушавшую домашнего пирога…

Пес, сотрясаясь всем своим существом, едва стоял на ногах. Всякое животное, умирая, хочет убежать. И Тюрк тоже сделал неимоверное усилие, чтобы двинуться с места, но все тщетно… Во рту у собаки показалась красная пена, и она рухнула на пол.

Часы с кукушкой в зале для гостей показывали три четверти двенадцатого, когда ее дверь бесшумно отворилась, и на пороге появилась угловатая фигура Агнессы Шассар. Она прислушалась. В складках широкой мантильи она прятала фонарь. Подняв его, она устремила взгляд в ту часть комнаты, где оставила двух младших сыновей. Франциск сидел на стуле, положив голову на стол, и, казалось, спал крепким сном. Себастьян лежал на полу, неподалеку от брата. В одной руке у него был пустой стакан, другая крепко сжимала бутылку с вишневой водкой.