Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена

«Она больна, — сказал себе ее муж. — Брак не пошел ей на пользу». — Он закурил папиросу и, не придавая значения этому эпизоду, который должен был бы его насторожить, заключил:

— Бедная Анжелика! Дело кончится разводом…

На дворе стемнело, небо заволокли тучи.

Слуги затворяли ставни на окнах замка. В комнатах нигде не видно было света: герцог имел привычку ложиться спать сразу после обеда.

Проходя мимо будки привратника и всходя на подъемный мост, Люпен сказал:

— Не запирайте дверей: я погуляю и вернусь.

Круговая дорога находилась справа, она вела вдоль старинных земляных валов, которые когда-то окружали замок вторым поясом укреплений, гораздо более широким, простиравшимся до потайного входа, ныне почти разрушенного.

Эта дорога, огибавшая холм и тянувшаяся затем вдоль обрывистого склона, справа была окаймлена густым кустарником.

— Отличное место для засады, — сказал он. — Хорошо, разбойников больше нет.

Он остановился: ему послышался шум. Но нет, то шелестели листья. Неожиданно по склону прогрохотал камень, ударяясь о выступы скал. Но, как ни удивительно, ничто не насторожило Люпена, он продолжал путь, с удовольствием вдыхая бодрящий морской воздух, долетавший с порывами ветра.

«Как прекрасна жизнь! — думал он. — Я еще молод, принадлежу к знати, у меня миллионы. О чем еще тебе мечтать, Люпен де Сарзо-Вандом?»

Неподалеку в темноте он заметил черный силуэт разрушенной часовни. Начал накрапывать дождь, и тут Люпен услыхал, как часы пробили девять. Он ускорил шаг. Дорога некоторое время шла под уклон, потом начался подъем.

Внезапно Люпен остановился. Кто-то схватил его за руку. Он дернулся, пытаясь освободиться. Но тут какая-то фигура отделилась от деревьев, до которых было не более шага, и чей-то голос произнес:

— Молчите… Ни слова…

Он узнал свою жену, Анжелику.

— Что такое? — спросил он.

Она прошептала так тихо, что едва можно было расслышать:

— Засада… Там, среди развалин… У них ружья…

— У кого?

— Тише… Слушайте…

Они на мгновение замерли, потом Анжелика проговорила:

— Затаились… Может быть, они не слышали меня… Вернемся…

— Но…

— Идите за мной.

Она произнесла это так властно, что он повиновался, не задавая больше вопросов. Но вдруг она испугалась:

— Бежим! Они идут… Да, точно!

И впрямь, послышались шаги.

Быстро, с какой-то непреодолимой силой она увлекла его, не выпуская руки, коротким путем по извилистой тропинке, и ни темнота, ни корни под ногами не заставили ее сбавить шаг. Очень скоро они оказались перед подъемным мостом.

Тут Анжелика взяла его под руку. Привратник поклонился им. Они пересекли парадный двор, вошли в замок, и она проводила его до угловой башни, служившей им обоим жильем.

— Войдите, — сказала она.

— К вам?

— Да.

Две горничные ждали. По приказу хозяйки они удалились на четвертый этаж, в свои комнаты.

Тут же раздался стук в дверь прихожей перед их покоями, и послышался голос:

— Анжелика!

— Это вы, отец? — спросила она, превозмогая волнение.

— Да. Твой муж здесь?

— Мы только что вернулись.

— Скажи ему, что мне нужно с ним поговорить. Пусть заглянет ко мне, да поскорей.

— Хорошо, отец. Сейчас я его к вам пришлю.

Несколько секунд она прислушивалась, потом вернулась в будуар, где оставался Люпен, и объяснила:

— У меня есть основания предполагать, что отец не ушел.

Люпен сделал движение по направлению к выходу.

— Если он желает со мной поговорить, то…

— Отец не один, — поспешно сказала она, преградив ему путь.

— С кем же он?

— Со своим племянником Жаком д'Амбуазом.

Воцарилось молчание. Он смотрел в изумлении на нее, не слишком понимая, чего она добивается. Затем, не углубляясь в эту загадку, ухмыльнулся:

— Ах, значит, несравненный д'Амбуаз уже тут? И все художества обнаружились? Или…

— Отцу все известно, — сказала она. — Недавно я подслушала их разговор. Д'Амбуаз прочел ваши письма… Сперва я сомневалась, предупреждать ли вас… А потом подумала, что мой долг…

Он снова внимательно взглянул на нее. Но положение показалось ему настолько нелепым, что он разразился хохотом:

— Как? Мои друзья с яхты не сожгли писем? И упустили пленника? Олухи! Ничего никому нельзя поручить! Ну и потеха вышла: д'Амбуаз против д'Амбуаза! А вдруг они меня не узнают? Сам д'Амбуаз, чего доброго, перепутает меня с собой!

Он подошел к туалетному столику, схватил салфетку, обмакнул ее в воду, намылил и обтер себе лицо, снимая грим, а потом изменил прическу.

— Готово! — произнес он, представ перед Анжеликой в том облике, в каком она видела его в Париже в вечер ограбления. — Готово! Так мне удобнее будет объясняться с тестем.

— Куда вы? — вскричала она, бросаясь к двери.

— Черт побери! Потолковать с этими господами.

— Вы не пойдете!

— Почему?

— А если они вас убьют?

— Убьют?

— Да, они хотят вас убить… спрятать ваш труп… И этого никто не узнает!

— Ну что ж, — отвечал Люпен, — по-своему они правы. Но если я не пойду к ним, они придут сюда. Эта дверь их не остановит. Да и вы тоже, насколько я понимаю. Так что не стоит тянуть время.

— Следуйте за мной, — приказала Анжелика.

Она подняла лампу, вошла к себе в спальню, толкнула зеркальный шкаф, который откатился на невидимых колесиках, отдернула старинный гобелен и сказала:

— Вот другой выход. Им давно уже никто не пользовался. Отец думает, что ключ от него потерян. Вот этот ключ. Отпирайте. Лестница в стене выведет вас к подножию башни. Вам останется только отодвинуть засов на второй двери — и вы свободны.

Пораженный Люпен только сейчас начал понимать Анжелику. Глядя на ее печальное, некрасивое, но такое доброе лицо, он на миг растерялся, смутился. Теперь он и не думал смеяться. Он чувствовал к ней нечто вроде почтения, смешанное с угрызениями совести и с нежностью.

— Почему вы меня спасаете? — прошептал он.

— Вы мой муж.

— Да нет же… нет! — возражал он. — Я похитил это звание. Закон не признает нашего брака.

— Отец не хочет скандала, — сказала она.

— Разумеется, — подхватил Люпен. — Разумеется, я предвидел это, потому и распорядился доставить сюда вашего кузена. Когда я исчезну, вашим мужем станет он. Перед людьми вы его жена.

— Но перед церковью я ваша жена.

— Перед церковью! С ней не так уж трудно договориться! Ваш брак будет расторгнут.

— Под каким предлогом?

Он замолчал, задумавшись над всеми этими вещами, для него столь ничтожными и незначительными, но столь важными для нее, и несколько раз повторил:

— Это ужасно… Ужасно… Я должен был предвидеть…

Внезапно его осенило, и он воскликнул, хлопнув в ладоши:

— Придумал! Я в добрых отношениях с одним из главных должностных лиц Ватикана. Папа исполнит мою просьбу. Я испрошу аудиенцию и не сомневаюсь, что святой отец тронется моими мольбами и…

План его был так нелеп, а радовался он так искренне, что Анжелика не удержалась от улыбки.

— Я ваша жена перед Богом.

Она смотрела на него: в ее взгляде не было ни презрения, ни вражды, не было даже гнева, и он понял, что она не помнит о том, что перед ней бандит и мошенник, а видит в нем мужа, с которым она связана обетом до самой смерти.

Он шагнул ближе и внимательнее вгляделся в нее. Сперва она не опускала глаз, но лицо ее залил румянец. Никогда еще он не видел столь трогательного лица, осененного таким целомудрием и таким достоинством. И он промолвил, как в первый вечер, в Париже:

— Как чисты и печальны ваши глаза! Как они прекрасны!

Она опустила голову и пролепетала:

— Бегите же… Бегите…

При виде ее смущения его озарила догадка: возможно, она питает к нему сама того не понимая, совсем иные чувства, чем ей кажется. Не явился ли он перед этой старой девой, с ее романтическим воображением, неутоленными мечтами, старомодными романами, в роли некой избранной личности, байронического героя, великодушного и благородного разбойника — ведь их встречи были так необычны, а обстоятельства нынешней ночи так исключительны? Однажды вечером он, овеянный легендой знаменитой авантюрист, черпая силу в дерзости и преодолев все преграды, проник к ней и надел на палец обручальное кольцо. Таинственное, страстное обручение, словно из времен «Корсара» или «Эрнани»…[15]

Взволнованный, растроганный, он уже готов был уступить порыву чувства и воскликнуть:

— Бежим! Уйдем отсюда! Вы моя жена, моя подруга… Разделите со мной мои горести, радости и тревоги! Разделите мою странную и бурную, великолепную и прекрасную жизнь!

Но глаза Анжелики были устремлены на него, и в них читалась такая чистота и такое достоинство, что он и сам покраснел.

С этой женщиной нельзя было так разговаривать. Он пробормотал:

— Простите меня… Я совершил много дурных поступков, но этот будет мучить меня больше всех. Я негодяй. Я загубил вашу жизнь.