Арнольд Беннет - Дань городов

Молодой миллионер расхохотался.

– О, это действительно остроумно, – согласился Рейншор, – совсем по-английски. Честное слово, мне страшно нравится. Тем не менее, после этого я попросил мистера Валори покинуть Остенде. Письма ему не показал. Пощадил его чувства. Только сказал, что лорд не согласен и что я всегда пойду ему навстречу, если у него окажется в кармане полмиллиона долларов.

– А мисс Жеральдина?

– Она хнычет. Но ей отлично известно, каковы бывают результаты, когда я упрусь. О, она знает своего отца! Ничего, перемелется – мука будет. Великий Боже! Ведь ей всего 18 лет, а ему 21. Такой брак смахивает на фарс. Кроме того, я бы хотел выдать свою дочь за американца.

– А если она убежит? – пробормотал Сесиль, обращаясь больше к себе самому, разглядывая энергичные черты девушки, снова пребывавшей в одиночестве.

– Убежит?

Лицо Рейншора стало краснеть по мере того, как цинизм уступал место гневу.

Сесиль удивился подобной перемене, но тотчас же вспомнил, что миллионер сам сбежал от родителей.

– Это я так говорю. Просто почему-то пришло в голову, – дипломатично улыбнулся Сесиль.

– И, на мой взгляд, не без основания, – сердито процедил Рейншор.

Сесиль уразумел непреложность истины, что родители никогда не прощают ребенку повторения своих ошибок.

– Вы пришли посочувствовать мне, – спокойно сказала Жеральдина Рейншор, когда Сесиль, покинув на некоторое время ее отца, пересек террасу и подошел к ней.

– Это мое открытое, доброе лицо выдает меня, – шутливо заявил он. – Но, шутки в сторону, по поводу чего мне следует выражать вам свое сочувствие?

– Вы прекрасно знаете, – последовал отрывистый ответ.

Они стояли рядом у балюстрады, смотря на пурпуровый солнечный диск, сверкавший почти на черте горизонта. Вокруг них все лихорадочно волновалось и шумело, доносились неясные звуки музыки из курзала, резкие крики поздних купальщиков с пляжа, трамвайные звонки слева, рев сирены справа, но Сесиль весь был поглощен присутствием своей соседки. «Некоторые женщины, – раздумывал он, старше в восемнадцать лет, чем в тридцать восемь, и Жеральдина представляет собой одну из них». Она была и очень молода, и очень стара в одно и то же время. Пусть она была чересчур еще непосредственна, даже груба, зато в ней уже теплились первые проблески сознания независимости человеческого духа. У нее была сила воли и не было недостатка в желании проявить ее.

Взглянув на ее выразительное, многоговорящее лицо, Сесиль подумал, что она так же играет жизнью, как ребенок бритвой.

– Вы хотите сказать…

– Хочу сказать, что отец говорил с вами обо мне. Я вижу по его лицу. Итак?

– Ваша откровенность выбивает меня из колеи, – улыбнулся Торольд.

– В таком случае возьмите себя в руки. Будьте мужчиной.

– Вы позволите мне говорить с вами, как с другом?

– Почему нет, если вы обещаете мне не ссылаться на мои восемнадцать лет.

– Я не способен на подобную грубость, – ответил Сесиль. – Женщине всегда столько лет, сколько она сама чувствует. Вы чувствуете себя тридцатилетней, поэтому вам по крайней мере лет тридцать. Раз этот вопрос разрешен, я позволю еще заметить, как друг, что если вы и мистер Валори – быть может, это будет даже извинительно с вашей стороны – начнете обдумывать какой-нибудь чрезвычайный шаг…

– Чрезвычайный?

– Какой-нибудь опрометчивый, безрассудный…

– А если мы уже начали? – спросила Жеральдина, приняв вызывающую позу и размахивая зонтиком.

– Тогда я почтительнейше посоветую вам воздержаться от него. Удовольствуйтесь до поры до времени ожиданием, милейшая женщина средних лет. Весьма вероятно, ваш отец сдаст свои позиции. А затем у меня есть предчувствие, что я смогу быть полезным.

– Нам?

– Возможно.

– Действительно, вы неплохой человек, – холодно резюмировала Жеральдина. – Но на каком основании вы пришли к заключению, что я и Гарри намерены…

– Прочел в ваших глазах, в ваших прекрасных полных отваги глазах. Видите, я расшифровал вас так же, как вы расшифровали своего отца.

– В таком случае, мистер Торольд, мои прекрасные, полные отваги глаза ввели вас в заблуждение. Во всей Америке не найдется другой такой скромной девушки, не способной ни на какой безрассудный поступок. Ведь если бы я когда-нибудь выкинула нечто подобное, у меня всегда было бы такое самочувствие, словно земля должна подо мной разверзнуться и поглотить меня. Такова уж я. Вы думаете, я не знаю, что отец пойдет на уступки? Мне кажется, он уже на пути к тому. При содействии времени можно привести в разум любого родителя.

– Прошу прощения, – проговорил Сесиль, одновременно и удивленный и убежденный. – И поздравляю мистера Валори.

– Скажите, он вам нравится?

– Чрезвычайно. Он – идеальный тип англичанина. – Жеральдина грациозно кивнула головой: – И такой послушный. Он делает все, что я ему скажу. Он сегодня вечером уезжает в Англию, но не потому, что это желание моего отца, нет, он уезжает по моей просьбе. Мы с мамой едем на несколько дней в Брюссель купить кружев. Таким образом, отцу представится благоприятный случай поразмышлять наедине с собою о своем величии. Как вы скажете, мистер Торольд, будет для нас с Гарри нравственное оправдание, если мы затеем тайную переписку?

Сесиль принял позу нелицеприятного судьи.

– Полагаю, что да, – решил он. – Но не говорите об этом никому.

– Даже Гарри?

Жеральдина поспешила в курзал, сославшись на необходимость разыскать мать. Но вместо этого она прошла через концертный зал, где расфранченные женщины занимались рукоделием под звуки оркестра, проникла в лабиринт коридоров и вышла на задний подъезд курзала, на бульвар ван-Изогем. Здесь она встретила мистера Валори, очевидно, ожидавшего ее. Они перешли через дорогу и, подойдя к трамвайной остановке, вошли в зал ожидания, уселись в уголке, и лишь благодаря тому, что стали нежно смотреть друг другу в глаза – молодой интеллигентный англичанин со словом «Оксфорд», написанном на его лбу, и прелестное дитя цивилизации – маленький зал ожидания превратился в павильон Купидона.

– Так оно и есть, как я думала, мой голубчик, – быстро заговорила Жеральдина. – Отца редко что может вывести из равновесия. Когда же он из него выведен, он непременно перед кем-нибудь изливается. В данном случае он выбрал доверенным лицом симпатичного мистера Торольда. И мистер Торольд был уполномочен переговорить со мною и убедить меня остаться паинькой и ждать. Знаю я, что это значит. Это значит, что отец предполагает, что мы вскоре позабудем друг друга, бедный Гарри. А кроме того, мне думается, это значит еще, что отец хочет выдать меня замуж за мистера Торольда.

– И что же ты сказала ему, дорогая? – спросил побледневший влюбленный.

– Положись на меня, Гарри! – ответила Жеральдина. – Я просто обвела мистера Торольда вокруг пальца. Он уверен, что мы будем терпеливо ждать, как послушные дети. Будто отца можно заставить сделать что-нибудь одним добрым словом. – Она презрительно засмеялась. – Таким образом, мы будем в полной безопасности до тех пор, пока о наших действиях никому не будет известно. Теперь обсудим все. Сегодня понедельник. Ты возвращаешься вечером в Англию.

– Да. И похлопочу насчет оглашения и всего прочего.

– Твоя двоюродная сестра нужна нам, Гарри, не меньше свидетельства об оглашении, – напомнила Жеральдина.

– Она приедет. Можешь быть спокойна, я привезу ее в Остенде в четверг.

– Отлично. Пока же я буду себя вести, как будто жизнь не для меня. Брюссель собьет их с толку. Я вернусь с матерью в Остенде в четверг днем. Вечером будут танцы в курзале. Мама скажет, что ей тяжело идти, и все-таки пойдет. Я потанцую до без четверти десять – даже буду танцевать с мистером Торольдом. Как жаль, что мне не удастся потанцевать в присутствии отца, но он обычно в это время сидит в игорных комнатах – наживает деньги. Без четверти десять я незаметно удеру, а ты меня будешь в это время ожидать у заднего подъезда, в карете. Мы помчимся на набережную и поспеем на пароход, отходящий в 11 часов 5 минут, где встретимся с твоей двоюродной сестрой. В пятницу утром мы будем уже повенчаны, а тогда можно будет приступить к переговорам с отцом. Он станет кипятиться, но не очень, так как сам из беглых. Разве ты не знал?

– Нет.

– О, да. Это у нас фамильное. Но ты не должен выглядеть таким кислым, мой английский лорд. – Гарри взял ее руку. – Ты уверен, что твой дядя не лишит тебя наследства, вообще не подведет нас?

– Он не сможет этого проделать, даже если бы и хотел.

– Какая очаровательная страна Англия! – воскликнула Жеральдина. – Представь себе бедного старика, который не в состоянии лишить тебя наследства. Нет, слова бессильны для выражения всего восторга!

Валори страстно ее поцеловал.

Затем явился служащий и спросил их, не угодно ли им будет отправиться в Блэнкенбург, и если угодно, то трамвай уже ожидает. Они смущенно переглянулись и ретировались. Зал ожидания перестал быть павильоном Купидона.