Рекс Стаут - Слишком много сыщиков

— Да, я.

— Если вдруг понадобится вас обыскать, то женщину-полицейского уже вызвали.

— Я надеюсь, обыск добровольный, — оскорбление сказал Стив Амсел.

— Разумеется, добровольный. Кто из вас Ниро Вулф? Пойдемте, вы и Арчи Гудвин.

Вулф поднялся и направился к двери, бросив мне на ходу: «Идем, Арчи». Как-никак жалованье мне платил Вулф, и он не собирался разрешать кому-то отдавать мне приказы.

В коридоре я увидел троих, которые стояли у двери в тридцать восьмую комнату и охраняли пустые пока носилки — один, в штатском, строил из себя важную птицу, двое других, в полицейской форме, напротив, откровенно скучали. Внутри возились еще трое: двое снимали отпечатки пальцев, а третий щелкал фотоаппаратом. Они придирчиво осмотрели нас, велели ни к чему не прикасаться и провели Вулфа вокруг стола к лежащему на полу бездыханному телу. Должен сказать, труп нисколько не изменился с тех пор, как я его видел немного раньше — только ноги его теперь были вытянуты, а с шеи убрали галстук. Вулф, насупившись, посмотрел на убитого.

— Вы знаете, кто это? — осведомился Грум.

— Нет, — заявил Вулф. — Кто он, я не знаю. Однако мне приходилось встречать этого человека. Я видел его один раз в апреле. В тот день он позвонил мне и, назвавшись Отисом Россом, нанял меня. Впоследствии я выяснил, что он вовсе не Отис Росс, во всяком случае, не тот Отис Росс, за которого себя выдавал. Мистеру Гудвину доводилось видеть его не один, а девять раз, и он тоже готов подтвердить, что это и есть тот самый человек.

— Знаю. Гудвин, вы по-прежнему так считаете?

— Я не считаю, а убежден. — Раз Вулфу вздумалось поучить Грума, как выбирать выражения, я тоже решил от него не отставать. — Это и есть тот самый человек. Вернее, был.

— Тогда мы можем… да, кстати, — Грум, прервав сам себя, повернулся к столу и, указав на какой-то предмет, обратился к экспертам. — Уолш, вы уже закончили с пепельницей?

— Да, капитан. Можете забрать ее.

— Тогда, Гудвин, если не возражаете, помогите немного. Маленький опыт. Возьмите эту штуку так, как будто собираетесь ударить его человека по голове. Только не раздумывая, а как придется.

— Пожалуйста, — ответил я и потянулся за бронзовой пепельницей. Весу в ней оказалось не меньше фунта, а то и побольше. — Можно взять ее двумя разными способами, но оба вполне годятся. Можно ухватить ее за край, вот как сейчас, — особенно удобно, если времени и места хватит, чтобы размахнуться. — Я показал, как. — Или, если у того, кто берет ее, здоровая лапа и длинные пальцы — как у меня, например, — то эту штуковину легко обхватить, а тогда можно и размахнуться, и врезать как следует даже без замаха. — Я продемонстрировал мощный удар, а затем, переложив пепельницу из правой руки в левую, достал носовой платок и принялся протирать края.

— Полегче, — остановил меня Грум. — Язык у вас подвешен неплохо, и вообще о вашей страсти паясничать легенды ходят, но здесь Олбани, а не Нью-Йорк, и вряд ли ваш треп оценят. И не рассчитывайте, что вам это поможет.

— Вот как? — воскликнул я. — Вы же меня сами попросили, чтобы я показал, как обращаться с этой штукой!

Я закончил тереть пепельницу и поставил ее на стол на прежнее место. Грум, видно, решил со мной не препираться.

— Идите за мной, — велел он и зашагал к двери.

Мы повиновались. Пройдя почти через весь холл, он открыл какую-то дверь и посторонился, пропуская нас. Комната была угловая, застеленная коврами, окна выходили на две стороны. У окна за столом сидел уже знакомый нам Альберт Хайетт и разговаривал по телефону. В комнате был еще какой-то человек, лопоухий и со шрамом на щеке. Он подошел к нам и спросил Грума, кому где сесть. Как я и думал, Вулфа и меня усадили лицом к окну. К тому времени, как Хайетт положил телефонную трубку, мы с Вулфом уже сидели рядом с лопоухим, который расположился за маленьким столом и вооружился блокнотом и ручкой.

Хайетт, поднявшись, пригласил Грума занять место за соседним письменным столом, но Грум, поблагодарив, отказался, затем уселся в свое кресло лицом к нам и вперился взглядом в Вулфа.

— Мистер Хайетт разрешил мне прочитать ваш отчет, — начал он. — Я имею в виду ваш отчет госсекретарю по поводу прослушивания телефона. Он уже сказал мне, что ваш сегодняшний рассказ — почти точное повторение изложенного в отчете. Вы не хотите что-либо изменить в своем отчете?

— Нет, сэр.

— Или, может, что-то добавить?

— Смотря с какой целью. Если меня или мистера Гудвина подозревают в убийстве, то я хочу кое-что добавить. Нас подозревают?

— Давайте скажем так. Вас никто не обвиняет. Полиция задержала вас, чтобы выяснить, знаете ли вы что-нибудь об убийстве человека, который, как вы утверждаете, был вашим клиентом и дал вам повод для недовольства. Ведь это так?

— Не спорю. Я только хочу добавить кое-что к уже изложенному в отчете.

— Пожалуйста.

— Сегодня к десяти часам мне было предписано госсекретарем явиться в Олбани по этому адресу. Из своего дома в Нью-Йорке я выехал сегодня в шесть часов утра на машине; за рулем сидел мистер Гудвин. По пути мы остановились всего один раз — перекусить и выпить кофе. Сюда мы приехали чуть раньше десяти. Когда мы вошли в здание, нас направили в комнату номер сорок два на четвертом этаже. Мы пошли сразу туда, ни с кем по пути не заговаривая. Я оставался в этой комнате, пока меня не вызвали к мистеру Хайетту. Мистер Гудвин отлучился один раз — он и мисс Салли Колт принесли всем кофе. За все время, что я был в здании, я не видел и не говорил с… Как мне называть этого человека?

— Которого убили?

— Да.

— Называйте его своим клиентом.

— Мне бы не хотелось так его называть, по крайней мере сейчас. Обычно у меня клиенты другого рода. До того дня, как этот человек, назвавшийся Отисом Россом, позвонил мне и нанял меня — об этом говорится в моем отчете госсекретарю — я его ни разу не видел и никогда с ним не общался. А после тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года я не общался с ним ни разу и даже не знал о том, где он находится. Лишь сегодня я вновь услышал о нем, когда мистер Гудвин, выйдя из комнаты следом за мистером Хайеттом и тут же вернувшись, сообщил мне, что этот человек лежит мертвый в соседней комнате. Сам я увидел его несколько минут назад, когда в соседней комнате мне показали его труп. Я не знал, что он здесь, в одном с нами здании. Впрочем, бесполезно повторять все те же «не знаю», «не видел» и другие «не». Мне ровным счетом ничего не известно ни о том, как он умер, ни о том, где он находился и куда собирался пойти перед смертью. Добавлю еще, что я также не имею ни малейшего представления о том, что могло бы хоть как-то помочь в расследовании этого убийства.

Вулф чуть помолчал, через минуту закончил:

— Вот и все, мистер Грум, что я могу вам сказать. Не знаю, есть ли смысл задавать мне вопросы, но, если хотите, попытайтесь.

— Что ж, попытаюсь. — Грум посмотрел на меня. Я уж подумал, что настала моя очередь, но он снова перевел взгляд на Вулфа. — Вы сказали, что вошли в здание чуть раньше десяти. Точнее, насколько раньше?

— Точно не знаю. Я не ношу часов. Когда мы вошли, мистер Гудвин отметил, что было без пяти десять. Он заявил при этом, что его часы никогда не врут больше чем на тридцать секунд.

— А сколько было времени, когда вы вошли в сорок вторую комнату?

— Этого я тоже не знаю. Могу лишь прикинуть. Я бы сказал, что весь мой путь мог занять минуты четыре — от входа до лифта, затем подъем на лифте на четвертый этаж и несколько шагов по коридору до двери в сорок вторую комнату. Значит, в комнату мы вошли примерно без одной минуты десять.

— А что, если кто-то один из собравшихся или даже все будут утверждать, что вы вошли в четверть одиннадцатого?

Вулф смерил его взглядом.

— Мистер Грум, ваш вопрос беспредметен, и вы сами это отлично понимаете. Если это угроза, то она больше похожа на булавочный укол. Если же это ваша гипотеза, то она весьма дерзкая. А если у кого-то из них и впрямь хватит наглости заявить такое, то я ему не позавидую. И всем остальным тоже, если они посмеют его поддержать. Если вы желаете получить ответ на ваш вопрос в той форме, как вы его поставили, то, значит, либо часы мистера Гудвина идут неправильно, либо его подвела память, либо, наконец, он попросту лжет.

— Так. — Похоже, Грума было не так-то легко вывести из себя. — Само собой, Гудвин, вы подтверждаете слова Вулфа. Верно?

— Само собой, — в тон ему ответил я.

— Я спрашиваю — да или нет?

— Да.

— Включая и время, когда вы вошли в здание?

— Да. Мы вошли сюда в девять пятьдесят пять.

Грум встал и подошел ко мне.

— Позвольте взглянуть на ваши часы.

Я вытянул руку и подтянул манжет рубашки, чтобы ему был виден циферблат. Грум взглянул на мои часы, потом на свои, затем снова на мои и, обернувшись к лопоухому, произнес:

— Отметьте, что часы Гудвина по сравнению с моими отстают на двадцать секунд.