Эллери Квин - Четвёртая сторона треугольника

Правда, крикет больше не отнимал энергию у членов клуба, основанного в 1803 году. (Дейну пришла на ум книга Роберта Бенчли «Что будет после 1903 года?». Хороший вопрос!) Ибо с кем им было играть? С подростками из ривердейлской сельской школы? Ни одна британская команда не стала бы играть с ними, а если бы они снизошли до иммигрантов из Вест-Индии, все еще игравших в крикет в парке Ван Кортландта, то только заработали бы увечья… Подобно многим эксклюзивным клубам, главным достоинством этого клуба была его эксклюзивность. Посмотрев вверх, Дейн увидел своего троюродного кузена, полковника Адольфуса Филлипса, который сидел у окна, словно вырастая из пола, читал «Нью-Йорк таймс» и, несомненно, возмущался опасным радикализмом сенатора Барри Голдуотера.

«Бентли» отъехал от тротуара, и Дейн успел увидеть отца, быстро поднимающегося по обшарпанным ступенькам парадного входа, словно это был вторник или пятница — его клубные дни. Что он собирался тут делать? Выпить? Написать письмо? Позвонить по телефону?

С другой стороны окна, поодаль от полковника Филлипса, сидел седобородый доктор Мак-Эндерсон, погрузившись в один из древних томов, откуда он уже пятьдесят лет черпал информацию в поддержку своей теории, что «множество разноплеменных людей», сопровождавших сынов Израиля из Египта, являлось предками цыганской нации. Полковник Филлипс медленно перевернул страницу газеты, стараясь не пропустить заметку о последних прегрешениях Федерального резервного банка. Дейна интересовало, как долго его отец собирался оставаться в клубе.

Внезапно он выпрямился. Духота и созерцание двух стариков в окне заставили его забыть слова матери: «Он ведет себя крайне осмотрительно… принимает специальные меры предосторожности».

Не была ли остановка в клубе одной из этих мер?

Дейн спешно повернул за угол и увидел стоящий у заднего входа в клуб, возле общего гаража, пустой «бентли» — Рамон исчез, очевидно получив разрешение идти домой, — и только что вышедшего из клуба отца.

Эштон Маккелл больше не был облачен в светлый парусиновый костюм, сшитый для него Сарси, его лондонским портным, исчезли и туфли от Мазертуэйта, также из Лондона, и шляпа из волокон хипихапы,[22] изготовленная для него на заказ в Эквадоре. Теперь на нем была одежда, которую Дейн никогда раньше не видел, а в руках он держал трость и маленький черный чемоданчик, похожий на докторский саквояж.

Дейн наморщил лоб. Простое переодевание едва ли могло являться «специальной мерой предосторожности».

Старший Маккелл прошел мимо «бентли», сел за руль черного лимузина «континенталь» и отъехал от клуба.

Лимузин сворачивал на север, восток, юг, запад… Стараясь не терять его из виду, Дейн был полностью дезориентирован. Окна «континенталя» располагали старомодными занавесками, как в катафалке, и сейчас они были задернуты. Какого черта?..

Автомобиль сунул нос в Центральный парк и начал описывать параболы, смысл которых Дейн не мог понять. Во всяком случае, они совершались не для того, чтобы избавиться от преследователей, — он ехал слишком медленно. Может, отец просто убивал время?

Внезапно лимузин остановился, и Дейн увидел, как отец вышел и сел на занавешенное сиденье. Дейн припарковался за ближайшим углом и наблюдал, не выключая мотор. Он был ошеломлен. Почему его отец перебрался на заднее сиденье? Дейн почти не сомневался, что в лимузине больше никого не было. Что он мог там делать?

Неожиданно «континенталь» проехал мимо него, направляясь к выезду из парка. Дейн последовал за ним.

Лимузин затормозил у гаража в переулке между Мэдисон-авеню и парком. Дейн тоже надавил на тормоза. Он увидел, как из гаража вышел механик с оранжевым талоном и сел в «континенталь», после чего водитель лимузина выбрался из машины, тут же остановил такси и вскочил в него. Такси быстро поехало дальше, но на углу Парк-авеню остановилось на красный свет, и «форд» Дейна оказался прямо за ним.

Теперь Дейн был озадачен вдвойне. В пассажире такси, которого он видел со спины, было нечто странное, но что именно, он не мог понять.

Зажегся зеленый свет, и такси свернуло на Парк-авеню. Дейн повернул следом. Поездка оказалась короткой — не более семи-восьми кварталов. Такси подъехало к обочине, пассажир быстро вышел, расплатился с водителем и зашагал по улице.

Дейн медленно поехал за ним, недоумевая. Его родители жили менее чем в квартале отсюда. А человек, который вышел из такси, был не тем, кто вел «континенталь» от крикет-клуба.

По крайней мере, таково было первое впечатление Дейна. У мужчины были довольно длинные и всклокоченные на затылке седые волосы, седые усы, бородка клином и пенсне. Он казался абсолютно незнакомым.

В одной руке у него была трость, а в другой — черный кожаный саквояж. Мужчина был одет во все коричневое — коричневые плисовые брюки, коричневую соломенную шляпу, коричневые туфли — точно так же, как был одет Эштон Маккелл, выходя из клуба. Неужели в «континентале» его ждал другой человек, который обменялся с ним одеждой за занавешенными окнами, когда машина стояла в Центральном парке?

Но почему? И кто это мог быть?

И тогда Дейн понял.

Это был не незнакомец, а его отец. Если отбросить одежду, усы, бородку и парик, под ними оказался бы — должен был оказаться — Эштон Маккелл.

Его отец нацепил этот маскарадный костюм во время остановки в парке!

Дейн едва не засмеялся вслух. Но в фигуре, шагающей по улице с тростью и саквояжем, было нечто жалкое. «Специальные меры предосторожности»! Отец выглядел как персонаж старомодного водевиля.

Припарковаться было негде. Дейн оставил свою машину рядом с другой в нарушение всех правил и продолжил преследование пешком. Его лицо было мрачным и стало еще мрачнее, когда замаскированный Эштон Маккелл не стал сворачивать ни направо, ни налево, а поднялся к входу в дом и вошел внутрь.

Это был переделанный старый особняк, ранее принадлежавший высокомерным Хейтенсам. Последняя из них завещала его «моему преданному другу, собачке Флаффи», но дом начал разрушаться задолго до того, как кузены старой миссис Хейтенс преуспели в судебной тяжбе с целью лишить Флаффи наследства. Дедушка Дейна с материнской стороны заключил выгодную сделку в последние дни кризиса, купив особняк и переделав его в дом с тремя двойными квартирами и пентхаусом, хорошо знакомый Дейну.

Он вырос в нем.

Это был дом его родителей.

Теперь все становилось ясным, кроме одного пункта — самого важного.

Старший Маккелл по средам во второй половине дня приказывал шоферу отвозить его в «бентли» к крикет-клубу. «Бентли» оставался у гаража за клубом, а Рамон, получив несколько свободных часов, потихоньку исчезал. Тем временем Эштон Маккелл переодевался в своей комнате в клубе, а потом выскальзывал через заднюю дверь, садился в «континенталь» и уезжал.

В уединенном месте Центрального парка он останавливал машину, перебирался на заднее сиденье и довершал маскировку. Потом Эштон ехал в гараж — вероятно, каждый раз в другой, оставлял там «континенталь» и добирался на такси до угла Парк-авеню, где стоял дом Маккеллов. Время было рассчитано таким образом, чтобы он входил в здание, когда портье обедал — дабы тот его не узнал, несмотря на маскарад. Эштон меньше рисковал, покидая дом, когда портье находился на дежурстве, поскольку Джон обращал на уходящих куда меньше внимания, чем на приходящих. Медицинский саквояж делал его в какой-то мере невидимым наподобие честертоновского почтальона.[23]

Потом Эштон возвращался в гараж, забирал «континенталь», снимал грим — вероятно, снова в Центральном парке, приезжал в клуб, переодевался там в обычную одежду, а вернувшийся Рамон отвозил его домой в «бентли».

Без ответа оставался один вопрос: для кого он все это проделывал? Кого посещал в собственном доме?

Дейн дождался, пока высокая фигура портье в серой униформе вновь появилась у входа.

— О, мистер Дейн, — сказал портье. — Миссис Маккелл нет дома.

— Не знаете, Джон, куда она ушла или когда вернется?

— Она сказала, что идет в галерею мистера Кохена посмотреть ковры. — Портье, как обычно, переделывал имя пакистанца Мир-Хана на более удобный нью-йоркский лад. — Когда вернется, она не говорила.

Джон Лесли был родом с севера Англии, и его речь была одновременно ирландской и шотландской с звучными обертонами Южной Каролины. Подростком Дейн курил в полуподвальной квартире Лесли запретные сигареты, получая и принимая сообщения, которые, вероятно, заставили бы хмуриться его родителей.

— Кстати, Джон, — небрежным тоном сказал Дейн, — я заметил, как в дом недавно входил человек, которого я никогда раньше здесь не видел. Вы тогда обедали. Мужчина с седыми волосами, бородкой, в пенсне и с докторским саквояжем. Кто-то болен?