Филлис Джеймс - Смерть приходит в Пемберли

Задержавшись у окна, Элизабет отвлеклась от дневных забот, любуясь знакомой и спокойной картиной, которая, однако, всегда поражала ее новой красотой. Солнце светило с размытой голубизны небес, несколько легких облачков растворялись в ней, как следы от дыма. Короткая утренняя прогулка с мужем, вошедшая у них в привычку, убедила ее в обманчивости осеннего солнца, а холодный ветер, к которому она не была готова, прогнал их вскоре домой. Теперь она видела, что ветер усилился. Поверхность реки наморщилась рябью, мелкие волны терялись в высокой траве и кустарнике, изломанные тени дрожали на возмущенной воде.

Из окна Элизабет увидела парочку, противопоставившую себя утренней прохладе; Джорджиана и полковник Фицуильям, гулявшие у реки, теперь свернули к лужайке и каменным ступеням, ведущим к дому. Полковник был в форме, красный мундир ярко выделялся на фоне бледно-голубой накидки Джорджианы. Они шли на небольшом расстоянии друг от друга, но Элизабет видела, что между ними установилось дружеское общение; иногда, когда Джорджиана удерживала шляпку, которую порывался унести ветер, они замедляли ход. Парочка приближалась, и Элизабет отпрянула от окна, боясь, как бы ее не заподозрили в слежке, и снова села за стол. Надо написать кое-какие письма, ответить на приглашения, понять, не нуждается ли кто из слуг, живущих в коттеджах, не заболел ли кто, и в случае необходимости нанести визит, выразить сочувствие или оказать практическую помощь.

Не успела она взять в руки перо, как послышался легкий стук в дверь, и на пороге возникла миссис Рейнолдс.

— Простите, что беспокою, вас, госпожа, но только что вернувшийся с прогулки полковник Фицуильям спрашивает, не уделите ли вы ему несколько минут, если это не слишком вас затруднит.

— Я свободна, — ответила Элизабет. — Пусть войдет.

Элизабет подозревала, о чем полковник хочет поговорить, и с радостью уклонилась бы от разговора, который мог внести сумятицу в ее душу. У Дарси не много близких родственников, но его кузен, полковник Фицуильям, приезжал в Пемберли еще во времена детства мужа. В начале военной карьеры его визиты стали реже, но в течение последних полутора лет они, хоть и недолгие, участились, и Элизабет заметила, что в его отношении к Джорджиане произошли еле заметные, но несомненные перемены; в присутствии девушки он больше улыбался и выказывал более поспешную, чем раньше, готовность сидеть к ней ближе и занимать разговором. Со времени присутствия полковника в прошлом году на балу леди Энн в его положении произошли большие перемены. Его старший брат, унаследовавший графский титул, скончался за границей, и теперь к полковнику переходил титул графа Хартлепа вместе со всем состоянием. Он не назывался новым титулом — тем более в кругу друзей, — решив подождать официального введения в наследство и тогда уж принять новое имя и многочисленные обязанности. Пока же он оставался для всех полковником Фицуильямом.

Конечно, полковник хотел жениться, особенно теперь, когда Англия вела войну с Францией и он мог быть убит в бою, не оставив потомства. Хотя Элизабет никогда специально не изучала его родословную, она знала, что у полковника нет близких родственников мужского пола, и если он погибнет, не оставив сына, род утратит графский титул. Она не впервые задумалась: не ищет ли он жену в Пемберли, и если так, как отнесется к этому Дарси? Несомненно, ему будет приятно, если сестра в один прекрасный день станет графиней, а ее муж — членом палаты лордов и законодательного собрания. Все это послужит к укреплению семейной гордости, но хочет ли этого брака Джорджиана? Она уже взрослая женщина и не нуждается в опеке, но Элизабет знала, что Джорджиана будет глубоко опечалена, если брат не одобрит ее выбора, а тут еще возникло осложнение в лице Генри Элвестона. У Элизабет было много возможностей убедиться, что он влюблен в ее золовку или почти влюблен, но как относится к нему Джорджиана? Одно Элизабет знала точно: Джорджиана Дарси никогда не выйдет замуж без любви или без сильного влечения, привязанности и уважения, которое, она посчитает, перерастет со временем в любовь. Разве не было бы этого достаточно для самой Элизабет, сделай полковник Фицуильям ей предложение, когда гостил у леди Кэтрин де Бер в Розингсе? Мысль, что она могла невольно потерять Дарси и нынешнее счастье, если б приняла предложение его кузена, была еще более унизительной, чем воспоминание об ее увлечении печально известным Джорджем Уикхемом, и она решительно ее отбросила.

Полковник приехал в Пемберли вчера вечером как раз к ужину, но они не успели поговорить, только поздоровались. Сейчас, когда он, тихо постучав, вошел в комнату и сел по приглашению Элизабет напротив, у камина, ей показалось, что она впервые хорошо его разглядела. Полковник был на пять лет старше Дарси, но когда она впервые встретилась с ним в гостиной Розингса, его веселый юмор и приятная живость в обращении подчеркивали молчаливость и замкнутость его кузена, и потому полковник казался моложе. Но это осталось в прошлом. Он очень возмужал, а серьезное выражение лица добавляло ему лет. Элизабет догадывалась, что это связано с армейской службой и тем чувством ответственности, которую он несет как командир, а изменение статуса придавало ему не только некоторую важность, но, как ей казалось, более ярко выраженную фамильную гордость, даже со следами высокомерия, что было уже менее привлекательно.

Полковник заговорил не сразу, и на некоторое время в комнате воцарилось молчание: раз он просил о встрече, решила Элизабет, пусть первый и начинает. Похоже, тот думал, как лучше приступить к разговору, но не испытывал при этом ни смущения, ни неловкости. Наконец, слегка подавшись в сторону Элизабет, он произнес:

— Дорогая кузина, зная вашу наблюдательность и интерес к жизни и проблемам других людей, не сомневаюсь, что вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить. Как вы знаете, после смерти тетушки леди Энн Дарси я имел честь вместе с Дарси стать опекуном его сестры и, полагаю, ответственно относился к своим обязанностям, испытывая к своей подопечной теплые братские чувства, которые никогда не менялись. Сейчас они переросли в любовь, которую мужчина чувствует к женщине, которую мечтает видеть своей женой, и мое самое сокровенное желание услышать от Джорджианы «да». Я еще не обращался за официальным согласием к Дарси, но он не лишен проницательности, и, надеюсь, мое предложение получит его одобрение.

Элизабет подумала, что было бы разумнее не заострять на этом внимание: ведь Джорджиана совершеннолетняя и согласия брата не требовалось.

— А что думает Джорджиана? — спросила она.

— До согласия Дарси я чувствую себя не вправе ей открыться. Должен признать, до сих пор я не слышал от Джорджианы ничего, что давало бы мне повод надеяться. Она относится ко мне, как всегда, — дружественно, доверчиво и, верю, нежно. И надеюсь: если я проявлю терпение, ее доверие и признательность могут перерасти в любовь. Я знаю, что к женщине любовь часто приходит после замужества, и это кажется естественным и правильным. А я к тому же знаю ее с пеленок. Признаю, что может стать проблемой разница в возрасте, но я только на пять лет старше Дарси и не вижу в этом препятствия.

Элизабет почувствовала опасность ситуации.

— Возраст не препятствие, а вот симпатия к кому-нибудь…

— Вы имеете в виду Генри Элвестона? Да, он нравится Джорджиане, но я не заметил с ее стороны особенного к нему расположения. Он приятный, умный, прекрасный молодой человек. О нем говорят только хорошее. И он подает надежды. Естественно, что ему нужна богатая невеста.

Элизабет отвела глаза в сторону.

— Конечно, речь не идет о его алчности или неискренности, — поспешил прибавить полковник, — но при его чувстве ответственности, заслуживающем восхищения желании вернуть семейное состояние, активных попытках возродить поместье и восстановить один из красивейших домов в Англии он не может позволить себе жениться на бедной девушке. Это никому не принесет счастья и даже ввергнет в нищету.

Элизабет молчала. Ей вновь вспомнилась их первая встречав Розингсе, послеобеденная беседа, музыка, смех, последовавшие за этим его частые визиты в дом священника и то особенное внимание к ней, которое нельзя было не заметить. Вечером в день обеда наблюдательная леди Кэтрин не могла не встревожиться. Элизабет помнила, как она окликнула их: «О чем вы там говорите? Я должна принять участие в вашей беседе». Элизабет даже стала задумываться, не с этим ли человеком она обретет счастье, но надежда (достаточно ли она была сильной, чтобы так называться) умерла, когда они вскоре повстречались (может быть, случайно, а может, намеренно с его стороны) во время ее прогулки по парку Розингса, и он проводил ее до дома священника. Полковник жаловался на бедность, и она поддразнивала его, спрашивая, какие трудности приносит бедность младшему сыну графа. Он ответил, что младшие сыновья «не женятся так, как им хотелось бы». Тогда она задала себе вопрос, не таится ли в этом признании предупреждение ей, и от такого предположения испытала смущение и, чтобы его скрыть, быстро перевела разговор на более отвлеченные темы. Воспоминание об этом случае было не из приятных. Она и без предупреждения полковника Фицуильяма знала, на что может рассчитывать девушка без приданого, с четырьмя незамужними сестрами. Возможно, он подразумевал, что молодой человек из благополучной семьи может получать удовольствие от общества такой девушки, может даже слегка флиртовать с ней, но благоразумие подсказывает: нельзя, чтобы она надеялась на большее. Несомненно, такое предупреждение необходимо, но сделал он его неуклюже. Если он никогда серьезно не думал об их отношениях, было бы благороднее не так открыто проявлять свое расположение.