Найо Марш - Старые девы в опасности

— Возможно, это единственная разумная вещь, которую вы сделали с тех пор, как приехали сюда. Так что не жалейте…

— Мне померещилось или же я все-таки верно уловила: вы намерены дать мне шанс?

— Дайте шанс самой себе!

— А, — произнесла она, качая головой, — то-то все удивятся, да?

Она усмехнулась Аллейну и направилась к двери, где в ожидании стоял Рауль, с детским восторгом взиравший на известную актрису. Босоножки он сбросил, в трусах и с медальоном с изображением святого Кристофа он выглядел как юный языческий бог.

— Экий красавец! — сказала Аннабелла. — Не правда ли?

— Мадам? — недоуменно переспросил Рауль.

— Вы просто красавец! — повторила по-французски Аннабелла.

— Мадам!

Она спросила, сколько ему лет и много ли он видел фильмов с ее участием. Рауль утверждал, что видел все фильмы. Значит, он обожает кино?

— Мадам, — сказал Рауль, — я обожаю… вас!

— Когда меня выпустят из тюряги, непременно пришлю вам свою фотографию, — пообещала актриса.

Сквозь остатки косметики проступили былое величие и красота. Аннабелла эффектно покидала место действия.

— Ах, мсье, — сокрушенно произнес Рауль. — Какая трагедия! И все-таки искусство превыше всего, а она прежде всего артистка.

Его слова были оставлены без комментариев. Было слышно, как в коридоре Аннабелла вступила в беседу со служащей полиции.

— Мой дорогой Дюпон, — пробормотал Аллейн, — возможно ли в отношении этой женщины не предпринимать меру пресечения в виде ареста. Уверен, от нее будет больше пользы в качестве свидетеля. Разумеется, держите ее под наблюдением, но… по крайней мере, пока…

— Ну, конечно, мой дорогой Аллейн, — отозвался мсье Дюпон и, переходя на интимные интонации, как истинный француз, добавил: — Я все понимаю, отлично понимаю.

Аллейн сомневался, правильно ли его понял Дюпон, но счел за благо не уточнять.

— Нам нужно многое прояснить, — сказал он. — Не лучше ли сначала удалить арестованных?

Полицейские занялись четырьмя мужчинами. Оберона, все еще завернутого в покрывало, уложили на кровать. Его спутанные волосы прядями свисали на лицо. Над шелковистой, расчесанной надвое бородой алел полуоткрытый рот. Пустым отрешенным взглядом он взирал на Аллейна.

Люди Дюпона подняли Баради с пола и одернули на нем рясу. Ноги у него теперь были развязаны, но на руки надели наручники. Он тоже наблюдал за Аллейном, но мрачно, пристально и задумчиво.

Карбэри Гленд стоял рядом, кусая ногти. Слуга-египтянин глупо улыбался всякому, кто останавливал на нем взгляд. Мисс Гарбель с деловитым видом сидела за столом, напоминая секретаршу, забывшую переодеться после вечернего карнавала.

Дюпон обратился к мужчинам.

— Вас отведут в комиссариат полиции Роквиля. Позже мсье старший инспектор и я проведем допрос. Все ваши вопросы будут рассмотрены. А теперь следуйте за жандармами.

— Рясу, — произнес Оберон. — Я требую рясу.

— Послушайте, Аллейн, — сказал Гленд, — что будет со мной? Говорю вам, от меня нет никакого вреда. Ради бога, велите принести мою одежду.

— Ваша одежда будет послана следом за вами, — сказал Аллейн, — а вы получите то, что заслужили, не больше и не меньше. Из соображения приличий, мой дорогой Дюпон, мистера Оберона, видимо, стоит как-нибудь принарядить.

Дюпон переговорил с одним из своих людей. Тот открыл шкаф и вынул белую рясу.

— Пожалуй, — деликатно напомнила о себе мисс Гарбель, — мне пора удалиться. Если, конечно… Я не знаю… — Она перевела вопросительный взгляд с Аллейна на Дюпона.

— Дюпон, это мисс Гарбель, о которой я вам рассказывал.

— Правда? А не достопочтенная Гризел Локк, как я полагал?

— Мисс Локк убита. Ей вонзили нож в сердце вчера на рассвете, в пять часов тридцать восемь минут. Гроб с ее телом находится в комнате с другой стороны центрального прохода. Доктор Баради был столь любезен, что показал мне его.

Баради сжал скованные кандалами руки и яростно ударил ими по коленям. Сталь оцарапала кожу, но доктор, казалось, ничего не почувствовал.

— Убита! — громко простонал Гленд. — Боже, а нам сказали, что она перебрала дури.

— А где же в таком случае… извините, мадемуазель, если я выражусь несколько грубовато… где же третья английская старая дева, мой дорогой старший инспектор? Пресловутая мисс Трубоди?

— От всей души надеюсь, что она поправляется после операции в башенной комнате по другую сторону от центрального прохода.

Баради неуклюже поднялся. Он стоял лицом к большому зеркалу и что-то бормотал. В этот момент послышался тонкий гудок локомотива, а за ним надсадный скрежет поезда. Аллейн поднял руку, и все замерли, глядя в разбитое окно. Аллейн встал рядом с Баради и смотрел в зеркало, расположенное под углом к окну. Баради попытался пошевелиться, но Аллейн положил руку ему на плечо, и тот замер, словно завороженный. В большом зеркале оба увидели отражение движущегося локомотива и вагонов, некоторые из них были освещены, другие погружены во тьму. Поезд остановился, не справившись с подъемом. Освещенное окно последнего вагона оказалось напротив из окна. Они увидели двух мужчин, игравших в карты. Мужчины подняли головы. На их лицах появилось удивленное выражение.

— Смотрите, Баради, — сказал Аллейн. — Смотрите в зеркало. Угол падения всегда равен углу отражения, не так ли? Мы видим их отражение, они видят наше. Они видят вас в белой рясе, видят ваши наручники. Смотрите, Баради!

Аллейн взял со стола нож для разрезания бумаги. Он поднял его левой рукой, словно собираясь ударить Баради.

Мужчины в поезде разволновались. Их отражения в зеркале возбужденно переговаривались и жестикулировали. Затем они внезапно исчезли, и в зеркале осталось лишь отражение стены, разбитого окна и ночного неба.

— Вчера утром, в пять часов тридцать восемь минут, я был там, в поезде, — продолжал Аллейн. — Я видел Гризел Локк, упавшую на занавеску, и, когда штора взметнулась вверх, я увидел смуглого мужчину с ножом в правой руке. За его плечом виднелось молитвенное колесо, но теперь я знаю, что видел не самого мужчину, но его отражение в зеркале, и знаю, что он стоял там, где вы сейчас стоите, и что этот мужчина левша. Значит, это были вы, Баради.

— Право, мой дорогой Дюпон, — сказал Аллейн немного позже, когда полицейские увели четверых мужчин, а две дамы отправились переодеться, — больше об этом деле сказать нечего. Когда я побывал в этой комнате вчера утром, я понял, что произошло. К полу привинчено огромное зеркало под углом сорок пять градусов к окну. Всякому, кто заглядывает снаружи, оно полностью загораживает правую часть комнаты. Однако я видел человека, без сомнения находившегося в правой части комнаты. Следовательно, я видел отражение в зеркале человека, стоявшего в левой части помещения. Мало того, я видел молитвенное колесо за правым плечом этого человека. Если вы сядете в вагон поезда и посмотрите на это окно, вы увидите молитвенное колесо или скорее, поскольку я выкинул колесо за окно, его след на выцветших обоях как раз слева от зеркала. Значит, убийца должен был быть левшой, а другого левши, кроме Баради, здесь нет. Меня озадачило то обстоятельство, что лицо мужчины было очень плохо освещено, хотя направление света должно было позволить разглядеть его получше. Это, разумеется, потому, что у Баради смуглая кожа.

— Все предельно ясно, — отозвался Дюпон, — хотя не будем выносить преждевременный вердикт. Мотивом преступления был, разумеется, страх.

— Страх разоблачения. Мисс Гарбель полагает, что Гризел Локк пришла в ужас, когда в замке появилась ее племянница. Совершено очевидно, что Джинни Тейлор была уготована главная роль в отвратительном обряде, придуманном Обероном. Позавчера было объявлено, что через два дня Джинни наденет черную рясу. По-видимому, Гризел Локк, будучи наркоманкой и склонная к крайностям, узнав о замыслах Оберона, пришла в бешенство. Какие чувства двигали ею? Раскаяние? Тревога? Стыд?

— Или ревность? — добавил Дюпон. — В конце концов, она лишалась сана хозяйки дома, разве не так?

— Возможно, ею двигали все перечисленные чувства разом. После бессонной ночи или — кто знает? — долгих часов бесплодных увещеваний она пригрозила разоблачить преступный бизнес, если Оберон не откажется от Джинни Тейлор. Оберон, не сумев ее разубедить, вызвал Баради. Она пригрозила им обоим. Ситуация накалялась. Возможно, — или это уж чересчур смелое предположение? — она слышит шум поезда и грозит крикнуть в окно о безобразиях, творимых нашей парочкой. В Баради вскипает южная кровь, и он хватается за нож, возможно, за один из тех обрядовых ножей, которыми пугают участников церемоний. Она падает на занавеску, та взлетает вверх. А там, снаружи, стоит поезд, одно из купе тускло освещено, и на фоне окна — фигура человека. Моя фигура.