Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)

– Если она приняла яд, то нет никакой надобности посылать за врачом, потому что в подобных случаях лучший доктор – я. Прошу вас, отойдите от нее!

С этими словами он склонился над несчастной, лежавшей в обмороке, и достал из кармана маленький футляр. Вынув из него какую-то вещицу, он несколько раз провел ею по груди девушки в том месте, где находится сердце. Затем, выпрямившись, заявил:

– Она приняла опиум, но ее еще можно спасти, прибегнув к средству, известному лишь мне одному.

Маргариту по приказанию графа перенесли в ее комнату, после чего он потребовал, чтобы его оставили с девушкой наедине. Между тем полковница с горничной обнаружили в комнате пузырек с опиумом, прописанный незадолго до этого самой полковнице. Оказалось, что несчастная опустошила его весь.

– Странный, однако, человек этот граф! – не без иронии заметил Дагобер. – По одному только взгляду понял, что девушка отравилась, и даже определил род яда!

Спустя полчаса граф вернулся в гостиную и объявил, что опасность миновала. Бросив взгляд на Морица, он многозначительно добавил, что надеется уничтожить и причину, толкнувшую девушку на такой поступок. Граф пожелал, чтобы горничная просидела всю ночь у постели больной, сам же решил остаться в соседней комнате на тот случай, если снова понадобится его помощь. Для подкрепления сил он попросил еще два стакана сиракузского вина. Сказав это, он сел за стол с мужчинами. Полковницу и Анжелику так потрясло случившееся, что они предпочли удалиться в свои комнаты.

Полковник продолжал браниться и ворчать на «сумасшедшую» – так он называл Маргариту. Мориц и Дагобер тоже чувствовали себя неловко. Зато граф веселился за всех. В его словах и вообще во всем настроении сквозила радость, даже возбуждение. Порой на него страшно было смотреть.

– Удивительно, до чего же меня тяготит присутствие графа! – признался Дагобер Морицу, когда они возвращались домой. – Право, мне кажется, что суждено случиться чему-то нехорошему.

– Ах! – воскликнул Мориц. – Уж лучше молчи! И для меня этот граф словно камень на душе. Мое предчувствие и того хуже: сдается мне, что он помешает моей любви и счастью.

В ту же ночь курьер доставил полковнику депешу, которая срочно вызывала его в столицу. Утром, бледный и расстроенный, однако не потерявший равновесия, он сказал жене:

– Мы должны расстаться, мой дорогой друг! Затихшая война вспыхнула снова. Сегодня ночью я получил приказ, и очень может быть, что завтра уже выступлю с полком в поход.

Полковница испугалась и залилась слезами. Супруг утешал ее надеждой на то, что этот поход будет так же удачен, как и предыдущий. Он уверял, что отправляется в поход с совершенно спокойным сердцем и предчувствует, что вернется целым и невредимым.

– Было бы очень хорошо, – прибавил он в заключение, – если бы на все время войны, до заключения мира, ты отправилась вместе с Анжеликой в наши имения. Я дам вам компаньона, который сумеет развеселить вас и заставит забыть скуку и одиночество. Одним словом, с вами поедет граф С-и.

– Что я слышу! – воскликнула полковница. – С нами поедет граф? Отвергнутый жених! Мстительный итальянец, искусно скрывающий свою злобу, чтобы излить ее разом при первом удобном случае! Не знаю почему, но со вчерашнего вечера он стал противен мне вдвойне.

– Нет! Это невыносимо! – воскликнул полковник. – Какой-то глупый сон в состоянии до того расстроить женщину, что она не хочет признавать истинного благородства души честного человека. Граф провел всю ночь возле комнаты Маргариты, и ему первому я сообщил известие о войне. Вследствие этого возвращение на родину стало для него почти невозможным, что сильно его встревожило. Тогда я предложил ему поселиться на это время в моих имениях. Ему было совестно принимать мое предложение, но он все же согласился с благодарностью и пообещал мне быть вашим защитником и компаньоном. Он сказал, что попытается сократить время нашей разлуки, насколько это будет в его силах. Ты ведь знаешь, как я обязан графу, и потому, конечно же, поймешь, что пригласить его – мой священный долг.

Полковница не смела ничего противопоставить таким доводам. Между тем слова полковника оправдались: следующим же утром раздался звук походного марша. Можно себе представить, с каким отчаянием расставались еще вчера счастливые жених и невеста. Несколько дней спустя, дождавшись совершенного выздоровления Маргариты, дамы отправились в свое имение. Граф последовал за ними с многочисленной прислугой. Первое время он, демонстрируя редкий такт, появлялся в обществе полковницы и ее дочери только тогда, когда они сами изъявляли желание его видеть, остальное же время он или проводил в своей комнате, или совершал уединенные прогулки по окрестностям.

Поначалу война складывалась благоприятно для врагов, но вскоре стали доходить слухи о том, что ситуация меняется. Граф как-то всегда умудрялся получать эти вести раньше других, в особенности сведения об отряде, которым командовал полковник. По рассказам графа, как полковник, так и ротмистр Мориц выходили невредимыми из самых кровопролитных стычек, и известия из главного штаба подтверждали эти сведения.

Таким образом, граф постоянно приносил полковнице и Анжелике самые приятные новости. Более того, его манера держаться отличалась такой деликатностью, что, казалось, так себя мог вести только нежно любящий отец. Мать и дочь вынуждены были признать, что полковник не ошибся, называя графа своим лучшим другом, и что их прежняя антипатия к этому человеку объяснялась только причудами воображения. Даже Маргарита, казалось, совершенно исцелилась от своей безумной страсти и вновь стала веселой и болтливой француженкой. Наконец, от полковника и Морица пришли письма, рассеившие последние опасения: столица неприятеля взята, и заключено перемирие.

Анжелика пребывала в блаженстве. Граф постоянно говорил с ней о Морице, увлеченно рассказывая о его подвигах и рисуя картины счастья, ожидавшие прекрасную невесту. Часто в таких случаях он в порыве чувств брал ее руку, прижимал к своей груди и спрашивал, неужели Анжелика все еще испытывает к нему отвращение. Девушка, краснея от стыда, уверяла, что она и не думала ненавидеть графа, но слишком любила Морица, чтобы допустить мысль о другом женихе. Тогда граф серьезно говорил: «Дорогая Анжелика, относитесь ко мне как к лучшему другу» – и целовал ее в лоб, что она позволяла ему делать, думая о том, что так мог целовать ее только родной отец.

Все уже надеялись, что, может быть, полковнику удастся получить отпуск и хотя бы на короткое время вернуться домой, как вдруг от него пришло письмо самого ужасного содержания. Мориц, проезжая с небольшим отрядом через одну неприятельскую деревню, подвергся нападению шайки вооруженных крестьян и, сраженный пулей, замертво упал с лошади. Все это происходило на глазах у одного храброго солдата, сумевшего пробиться сквозь вражеские ряды и доставившего это известие.

Так радость, наполнявшая дом, внезапно сменилась ужасом и безутешной скорбью. Но вскоре в замке полковника воцарились шум и суматоха. Нарядные, в богатых ливреях лакеи бегали по лестницам, а во двор то и дело въезжали кареты с приглашенными гостями, которых полковник радушно принимал при полном параде – он был в военном мундире с новым, полученным за последний поход орденом. В дальней комнате полковница беседовала с Анжеликой, одетой в великолепный венчальный наряд, сияющей прелестью молодости и красоты.

– Мое милое дитя, – говорила полковница, – ты по доброй воле согласилась выйти замуж за графа С-и. Твой отец, так горячо желавший этого брака раньше, совсем перестал на нем настаивать после несчастной кончины Морица, и мне кажется, что теперь он даже разделяет мое скорбное чувство, которое я, признаюсь тебе, никак не могу подавить. Я не понимаю, как ты могла забыть Морица так скоро! Роковая минута близится, и скоро ты должна будешь отдать графу свою руку навсегда. Загляни же в свое сердце еще раз, пока есть возможность вернуться. Что, если воспоминание о покойном восстанет когда-нибудь грозной тенью, чтобы омрачить светлое небо твоего счастья?

– Никогда, – воскликнула Анжелика, заливаясь слезами, – никогда я не забуду Морица, никогда никого не полюблю так, как любила его! Граф внушает мне совершенно иные чувства. Я сама не понимаю, как он сумел добиться моего расположения! Я не могу любить его так, как любила Морица, но вместе с тем я чувствую, что не могу без него не только жить, но, как это ни странно сказать, даже мыслить! Какой-то неведомый голос постоянно твердит мне, что я должна за него выйти, потому что иного пути в жизни для меня нет. И я невольно подчиняюсь этому голосу, в котором, как мне кажется, заключена воля самого Провидения.

В эту минуту в комнату вошла горничная. Она принесла известие о том, что Маргариту, исчезнувшую куда-то еще утром, так и не смогли найти, но что от нее есть записка. Ее принес садовник, заметив, что получил приказание передать ее не раньше, чем принесет последние цветы в замок. Полковница, распечатав конверт, прочла следующее: