Александр Щелоков - Переворот [сборник]

(Серия «Черная кошка »)

Весна. Свежая зелень лесов. Утренние туманы над тихой рекой. Звенящие табуны комаров. И соловьиное пение — праздник птичьей любви.

Биолог Валерий Синицын выбрал позицию в пойме Истры. Сюда он приехал засветло. Прилег на траву, осторожно подполз к зарослям тальника и ольхи. Стараясь не шелохнуть листву, подсунул магнитофон к корневищу разлапистого куста. Сделав это, стал отползать, разматывая за собой тонкий провод управления.

Удалившись от куста метров на десять, Синицын встал, отряхнул колени и, чуть сгибаясь, двинулся к берегу. Спрыгнул с небольшого обрывчика на прибрежный песок, облегченно вздохнул. Подготовка охоты за соловьиной песней прошла удачно. Теперь оставалось дождаться сумерек, чтобы записать певуна.

Присев на раскладной стульчик, Синицын отщелкнул замок-«молнию» вместительной спортивной сумки, достал белую пластмассовую коробочку, в которой лежали бутерброды, и принялся есть. Жевал медленно, с чувством, толком и расстановкой, наслаждаясь на свежем воздухе духмяным пшеничным хлебом и вареной колбасой, в меру приправленной чесночком.

Медленно темнело. Стих ветерок, и откуда-то сразу появились комары. Они гнусно зудели над ухом, не обращая внимания на прицельные шлепки ладонью, садились на лоб, щеки, на шею. Чертыхнувшись несколько раз, Синицын достал из сумки накомарник и надел его на голову.

За леском, который гребенкой чернел вдали, поднималась ранняя луна — бледный серпик, с острым нижним рожком, на который можно было повесить ведро с водой — к хорошей погоде.

Дожевывая хлеб, Синицын вдруг замер. В кустах, где он установил магнитофон, пробуя голос, щелкнул соловей. Должно быть, остался собой доволен, на мгновенье умолк и начал песню с начала. Над тишиной реки и полей разнесся громкий ликующий перелив: «фьюить, трр-юп-юп-трр, фить-фить, трр…»

Два черных «мерседеса» на сумасшедшей скорости по «зеленой улице», открытой постами автоинспекции, — и какой государственный деятель не любит быстрой езды на казенной машине? — пронеслись по Кутузовскому проспекту. В районе станции «Кунцево» свернули на Рублевское шоссе и вылетели по нему за городскую черту. Промчавшись через поселок Жу-ковку, машины свернули на север в сторону Ильинского, миновали высокий красивый мост через реку Москву и покатили в сторону Петрова-Дальнего. Прокатив мимо глухих зеленых заборов барских дач, машины оказались в долине Истры, хорошо просматриваемой во все стороны. Взяв чуть вправо от асфальтовой ленты, один из «мерседесов» съехал на обочину и остановился. Второй автомобиль проехал дальше и исчез в темноте.

Хлопнули дверцы, и из первого «мерседеса» вышли двое. Один — высокий, плечистый, в черном плаще с теплой подстежкой и без головного убора. Второй ростом пониже, в синей синтетической куртке, в черном берете, сдвинутом на глаза. Худое нервное лицо, делавшее его похожим на хитрого лиса, в синеве сумерек казалось мрачно-суровым.

Оба неторопливо спустились в пойму и, не сговариваясь, остановились возле кустов. Высокий молчал, предоставив право начать беседу лисьелицему, и тот ее начал:

— Разговор длительный, генерал. Если вы к нему не готовы, вернемся к машине и уедем. Но, если начнем его…

— Простите, депутат, всего один вопрос.

— Какой?

— Кто надоумил вас обратиться ко мне с просьбой о встрече?

— Я…

— Не надо, не объясняйте. Я просил назвать фамилию, вы этого не хотите. Значит, нам лучше расстаться. И, знаете ли, хотя это неприличная просьба, забудьте на всякий случай мой адрес. Договорились?

— Минутку, генерал. Я изложу обстоятельства. Как теперь модно говорить, дам информацию к размышлению.

Любопытно, чего я, по вашему мнению, не знаю сам.

— Прежде всего скажу, что встретиться с вами посоветовал генерал Дронов.

— Так, дальше.

— Вас испугало мое желание побеседовать с вами?

— Я не боюсь разговоров.

— Генерал, речь идет не о том: «боюсь», «не боюсь». Зачастую в жизни случаются обстоятельства, когда открываешь какую-то дверь, заведомо зная, что через нее назад выхода нет…

— Вы словно меня пугаете.

— Помилуй Бог! — лисьелицый поднял обе ладони на уровень груди, будто прикрывался щитом. — Мы знаем вашу смелость, генерал. Между прочим, именно это качество и заставило нас обратиться к вам.

— Я еще человек прямой, — сказал генерал, не отвергая комплимента своей смелости. — К чему ходить вокруг да около. Давайте, как говорят, кидайте кости на стол.

— Прежде чем я их кину, вы должны дать слово офицера, что разговор при любом исходе останется между нами.

— Можно ли верить слову, даже если оно офицерское? — в голосе генерала прозвучала насмешка. — В наш-то продажный век?

— Вашему — можно.

— Спасибо, я его даю.

— Генерал, — лисьелицый произнес фразу холодно, с ноткой угрозы. — Вы сделали выбор сами.

— Говорите.

— В стране пора наводить порядок. Для этого нужен диктатор. Умный, влиятельный и сильный человек. Лучше всего генерал. Мы решили обратиться к вам.

— Кто «мы»? Я хочу знать точно. Если «мы» — это труженики артели «Красный инвалид» — одно. Если…

— Я понял. Мы — это группа трезвомыслящих и влиятельных политиков, промышленников и банкиров.

— Группа — это уже несколько человек. Сколько из них посвящено в наш разговор?

— Знают трое — знает свинья. Вы это имеете в виду?

— Точно.

— Тогда двое — вы и я.

— Охрана?

— О том, кто вы, в известность она не поставлена. Я провожу десятки закрытых встреч, и утечек информации о них еще не было.

— Хорошо. Объясните, что позволяет думать, о необходимости переворота?

— Вы это знаете сами.

— Может быть, но хочу услышать ваше мнение.

— Все просто, генерал. Президент страны не оправдывает надежд. Он непредсказуем, импульсивен, делает одну глупость за другой. Авторитет России упал. Армия развалена. Экономика умирает. Такого правителя пора срочно менять.

— До выборов очень недолго. Я уверен, на второй срок президента не выберут.

— Выборов скорее всего не будет. Окружение президента готовит собственный переворот. Делается все, чтобы спровоцировать общество ца волнения, ввести чрезвычайное положение, разогнать выборную власть и установить диктатуру. Мы обязаны это предотвратить.

— Диктатура против диктатуры, не круто ли?

— Нет. Это единственный способ спасти страну от окончательного экономического и политического развала.

— Еще вопрос. Совершенно очевидно, что для осуществления планов, о которых вы говорите, одного генерала и группы влиятельных лиц крайне мало. Чем вы располагаете еще?

— Зачем сразу о деталях?

— Простите, депутат. Я привык знать расстановку сил и лишь потом принимать решение. Давайте играть в открытую. Темнить принято с противником. Нет правды — нет доверия.

— Вы правы, генерал. Спрашивайте.

— Что дает вам уверенность в моей полезности для дела? Армия, которой я командую, стоит за две тысячи километров от столицы. Вам скорее надо искать генерала, который постоянно находится в двух шагах от президентского кресла. Какой смысл делать ставку на меня?

Депутат засмеялся.

— Вы играете в шахматы? Есть такое понятие — проходная пешка. В наших глазах — вы проходной генерал. С блестящей карьерой.

— Без меня меня жените?

— Вы холостой? Тогда можем и это, если попросите. Невесту найдем — будьте уверены! А пока ждем назначения, ради которого вас сюда вызвали. Главное — не отказывайтесь от него.

— Вопрос о средствах массовой информации. У вас есть выходы на них?

— Да.

— Телевидение?

— Это в первую очередь. В силу обстоятельств мы вынуждены… Скажем так, вынуждены жертвовать деньги, и немалые, некоторым сотрудникам и даже программам. Вы понимаете, что благотворительность в таких делах позволяет надеяться на понимание телевидением наших проблем?

— Вы их купили?

— Фу! — депутат не скрыл недовольства. — Убежденность не покупается, но оплачиваться должна. Если вы заметили, ваше появление на экранах стало регулярным. Думаете, из одного интереса к неординарному генералу?

— Теперь не думаю. Вы их все же купили.

Депутат засмеялся.

— Знаменитая генеральская прямота? Так? Ответ такой же честный: да, черт возьми! Мы их купили. С потрохами, с мозгами. Хотите иначе: с умными головами и злыми языками, больше того, со всей аппаратурой. Короче — они наши.

— Газеты?

— Здесь картина пестрее. Газетный мир необъятен. Но мы тоже надеемся на те, которые хлебают из нашей кормушки.