Сергей Ильвовский - Шесть шестых

Серебряный голос фанфар громко и торжественно запел в огромном помещении телестудии. Конечно, никаких трубачей здесь и в помине не было, но звук был таким звонким и чистым, что казалось — они все-таки где-то здесь, наверху, выше длинных решетчатых ферм с софитами под самым высоченным потолком, едва угадываемым в полутьме над рампами.

Зрители, сидящие в несколько рядов на полукруглой ступенчатой трибуне, устроили самую настоящую овацию. Некоторые, уже совершенно не контролируя эмоции, даже вскочили со своих мест и бурно аплодировали стоя.

Хорошо видимые в немного задымленном с помощью специального устройства воздухе лучи осветительных приборов, хаотически пометавшись в разные стороны, скрестились на победителе телевизионной игры «Шесть шестых» Николае Ребрикове и ведущем этой игры — шоумене Борисе Троекурове. Они стояли в самом центре красочной декорации, перед круглым постаментом, на котором громоздилась целая гора банковских упаковок тысячерублевых банкнот.

Деньги охраняли четыре суровых автоматчика в камуфляже, бронежилетах и касках с забралами, надвинутых на самые глаза. Сурово посматривая в разные стороны, они иногда грозно и внушительно поводили дулами коротких автоматов. Но никто, казалось, их не замечал. Всеобщее внимание было приковано к победителю телевизионной игры и шоумену. Именно на них уставились объективы всех телекамер, в том числе та, что была укреплена на конце длиннющей суставчатой штанги телекрана.

— Это фантастика!!! — пафосно прокричал прямо в камеру Троекуров. — У меня просто нет слов! Это должно было когда-то случиться, и вот сегодня наконец случилось! Дорогие телезрители, вы все видели сами! В нашей предельно жесткой игре Николай Ребриков смог выиграть главный приз — шестьдесят миллионов рублей! Нет, вы только представьте себе — вот этот самый человек, который находится сейчас прямо рядом со мной, только что на ваших глазах выиграл шестьдесят миллионов рублей! Николай, пожалуйста, скажите телезрителям несколько слов!

— Ну… — промямлил Николай, — я очень рад. Я, конечно, надеялся, что выиграю, но… В общем, я очень рад…

На фоне широко улыбающегося Троекурова, одетого в блестящий ярко-синий смокинг и белоснежную манишку, с лазоревым галстуком-бабочкой, Николай, в скромном сером костюме и полосатой рубашке, с галстуком неопределенно-бордового цвета, совершенно растерянный и, казалось, не понимающий, что происходит, выглядел совершенно затрапезно.

Однако победу в телеигре одержал именно он! Да-да, именно он выиграл только что шестьдесят миллионов рублей!

— Дорогие телезрители, давайте простим Николаю его растерянность! — так же пафосно продолжил Троекуров. — Ему сегодня пришлось очень нелегко! Вы сами видели — я делал все, чтобы помешать ему, но он с честью выдержал тяжелейшие испытания и смог ответить абсолютно на все, даже самые сложные, вопросы! Сейчас эти деньги погрузят в специальный автомобиль, и Николай сам отвезет их в банк и положит на свой счет. Теперь это его деньги! Коля! Это заслуженная победа! Я очень рад за вас! Давайте я вас обниму!

Троекуров обнял и поцеловал Ребрикова.

Откуда-то сбоку на съемочную площадку совершенно неожиданно выехал бронированный инкассаторский автомобиль. Теперь лучи осветительных приборов и объективы всех телекамер обратились на него и постамент с деньгами. Из автомобиля вылезли два человека в синей униформе банковских инкассаторов с пистолетными кобурами на поясах и под бдительным присмотром автоматчиков начали складывать деньги в специальные мешки и переносить их в автомобиль. Непрерывно поворачивающийся в воздухе телеэкран и два оператора с переносными камерами на плечах старались запечатлеть весь процесс как можно подробнее.

Все, что происходило на съемочной площадке, во всех деталях было прекрасно видно на множестве мониторов огромного режиссерского пульта в аппаратной. Но те, кто там находился в этот момент, непонятно почему забыли про это. Затаив дыхание, они столпились у огромного смотрового окна, выходящего прямо в студию, и не спускали глаз с того, что происходит за стеклом.

Впрочем, не все! Шеф-редактор телеигры «Шесть шестых» Жанна Аннинская не присоединилась к коллегам. Она сидела на вращающемся кресле около столика с компьютерными мониторами, тяжело дыша и низко опустив голову.

— Выиграл все-таки! Надо же… — восхищенно проговорил наконец пожилой седой режиссер программы Виктор Александрович Гусев. — Я уж думал, что до пенсии этого так никогда и не увижу!

— Вы что, полный идиот?! — истерически прокричала Жанна. — Вы чему радуетесь?!

Оторвавшись от смотрового окна, все недоуменно посмотрели на шеф-редактора.

Действительно, было чему удивляться. Всегда выдержанная, спокойная, элегантная и улыбающаяся Жанна Аннинская была сейчас совершенно не похожа сама на себя. Обычно аккуратная прическа растрепана, лицо бледное, на скулах ярко алеют пятна.

— Жанна Витальевна, — обиженно начал Гусев, — да что это вы сегодня такая дерганая? Конечно, все устали, но все-таки нельзя же так…

— Ах устали?! Ничего, скоро отдохнете! — не дав Гусеву закончить, так же истерически продолжила Жанна. — Все, все отдохнете! Вы что, не понимаете, что с нами со всеми теперь будет?! Я убью Бориса! Я его просто убью!!!

Шеф-редактор игровой телепрограммы «Шесть шестых» оттолкнула тяжелое металлическое кресло с такой силой, что оно с грохотом перевернулось, и бросилась вон из аппаратной.

Виктор Александрович оторопело посмотрел на захлопнувшуюся дверь и перевел вопросительный взгляд на старшего редактора программы Галю Вавилову.

— Галя, да что это сегодня такое с Аннинской случилось? Абсолютно на себя не похожа!

Галя, пожав плечами, скорчила недоуменную гримасу и молча развела руками.

Очередной блок из шестнадцати передач телеигры «Шесть шестых» на предстоящие три месяца наконец-то был отснят полностью. Зрители, операторы, звукооператоры, осветители и вообще все, кто имел отношение к этим съемкам, покинули студию. Погасли большие осветительные приборы, расставленные на полу, и софиты на рампах под потолком.

В скудно освещенной студии двое монтировщиков, одетых в замызганные голубые рабочие комбинезоны, протиснувшись в узкий боковой проход, зашли за задник, чтобы начать разборку декораций. Почти в полной темноте, плохо разбавляемой светом двух тусклых лампочек, висевших под высоченным потолком, один из них зажег довольно мощный ручной фонарь. Он чуть-чуть опоздал: тот, кто шел первым, уже успел больно удариться коленом о какой-то выступающий металлический уголок. Зашипев от боли, рабочий громко выругался:

— Вот сволочи электрики, не могут побольше лампочек вкрутить… Ну какого… мы с тобой в такой темнотище можем сделать?!

— Да они-то здесь при чем? — отозвался второй. — Не дают им лампочек. Да и лампочки сейчас барахло стали — перегорают через неделю, не напасешься их. Я с Женькой разговаривал — он просил, просил, а ему не дают. Говорят, денег нет!

— Ага, денег у них нет, как же! Этому халявщику шестьдесят лимонов где-то наскребли, а на лампочки у них нет? Горбаться теперь здесь в темноте до утра. Одно разбери, другое поставь… Все неймется сволочам, гонят всякую туфту круглые сутки!

— Да хрен с ними, — успокаивающе отозвался второй. — Не гуди, все равно не поможет. Ладно, до утра повкалываем ударно, зато потом, считай, полных три дня можно покайфовать. Бабки-то нам все ж таки за каждую сборку и разборку платят.

— Бабки… — все так же донельзя раздраженно отозвался первый, осторожно, стараясь больше ни на что не наткнуться, пробираясь в глубину поддерживающих декорации конструкций. — Тоже мне, нашел бабки! Ты прикинь — нам с тобой лет двести вдвоем вкалывать надо, чтобы хоть половину таких бабок заработать, которые этот кент сегодня ни за что ни про что слупил! Ладно, черт с ними! Давай мы с тобой сначала центральную секцию разболтим и отодвинем — хоть посветлее будет… Ну-ка, посвети-ка мне сюда скорее!

— А что у тебя там такое?

— Да сам не пойму… Не видно тут ни хрена!

Луч мощного фонаря прошелся по конструкциям, каким-то пыльным железным коробкам, привязанным к металлическим уголкам кабелям и остановился на заднике декорации около первого монтировщика.

— Да не туда! Под ноги посвети…

Луч переместился вниз, на грязный пол, выхватив из темноты тело в ярко-синем смокинге, лежащее ничком в закутке между треугольными опорами декорации. Вокруг головы лежащего расплылось темно-бурое пятно.

— Фью!.. — присвистнул первый монтировщик. — Еж твою двадцать! Это ж Троекуров!..

— Какого лешего его сюда занесло? — удивленно отозвался его напарник. — Слушай, Генка, похоже, там кровь. Расшибся он, что ли, в темноте? Давай хоть вытащим его оттуда.