Игра против всех - Шестаков Павел Александрович

Мазин любил хороший футбол, но в тот день, когда в парке возле стадиона был тяжело ранен неизвестный пожилой человек, он остался дома. Лежал на диване и смотрел матч по телевизору. Смотрел невнимательно, потому что из головы не шло дело Хохловой. Дело это вначале казалось простым, и полковник Скворцов не подключил к нему Мазина.

— Вы, Игорь Николаевич, не обижайтесь, — сказал он тогда. — Поможет мне Сосновский. — И, желая позолотить пилюлю, добавил: — Вам посложнее что-нибудь нужно, а здесь требуется прежде всего энергия.

Полковник считал себя психологом и был уверен, что знает ключ к каждому подчиненному. Но Мазин полагал, что он неправильно ориентирует Сосновского.

— Борис, а вы с Дедом не того… — спросил он, — не залезете в дебри?

Сосновский улыбнулся и потрогал отлично завязанный галстук:

— Любишь ты, Игорек, в трех соснах всесоюзный розыск устраивать.

— Непохоже, чтоб эта Хохлова…

— Очень даже похоже.

Игорь вздохнул:

— Почему ты, Боря, не пошел в институт кинематографии?

Улыбка на лице Бориса стала неотразимой.

— Злишься, старик? Дельце-то как огурчик. Ничего, в следующий раз и тебе повезет…

Было это месяца два назад. Сосновский постепенно терял налет артистичности и мрачнел, а Игорь ловил себя на том, что немножко злорадствует, стыдился и злился. Наконец его вызвал Скворцов:

— История с сейфом принимает серьезный оборот. Борис Михайлович избрал наиболее простое решение. Оно казалось очевидным, но привело в тупик. Нужны свежие силы, более широкие идеи. Станьте Кутузовым. Превратите отступление в победу!

Сосновский выглядел довольным.

— Подключайся, старик. Сочувствую от души! Тут не дебри, а джунгли непроходимые. Инфаркт нажить можно.

— У тебя инфаркта не будет.

— Зачем он мне? Знаешь, преступников много, а я один.

Он храбрился и навирал на себя. Неудача всегда неудача, а самолюбие было и у Сосновского.

Полдня Игорь читал и перечитывал бумаги, собранные в толстой папке. В лучшем случае они подтверждали мнение, что Хохлова невиновна, но не проливали ни малейшего света на подлинного преступника…

«Это был настоящий штурм, но он отбит, и теперь гости начинают очередную атаку со своей половины поля. У них очень мало времени!» — не без удовольствия сообщил комментатор.

Мазин глянул на часы. До конца матча оставались считанные минуты. «Интересно, что они успеют сделать?» — Он посмотрел на экран как раз в тот момент, когда ситуация на поле резко изменилась.

Атаковали уже местные армейцы. Вот мяч проскочил между двумя динамовцами, попал на ногу выскочившему вперед футболисту в темной майке, пересек центральный круг, снова метнулся вперед, теперь по краю, отскочил от чьей-то головы и повис над штрафной. Там были только динамовцы. Один из них подпрыгнул, чтобы взять мяч на грудь, и… коснулся его рукой. Стадион на секунду замер. Потом Игорю показалось, что телевизор дрогнул от многотысячного вопля, когда судья протянул руку к белому пятну перед воротами. Динамовец стоял, схватившись за голову, а армейцы один за другим отходили от одиннадцатиметровой отметки. Никто не решался бить. Судья снова показал на мяч. И вот к нему медленно подошел защитник. Рева больше не было. Неожиданно Мазин подумал по-мальчишески: «Если он забьет гол, я распутаю это дело…»

Елена Степановна Хохлова работала кассиром в научно-исследовательском институте.

Он размещался на набережной в недавно отстроенном многоэтажном здании, поблескивающем на солнце гирляндами широких окон. Снизу, с реки, институт казался почти небоскребом. По утрам несколько сот сотрудников, переполняя вестибюль, растекались jio длинным артериям коридоров и похожим друг на друга комнатам. В одной из них, на шестом этаже, находилась бухгалтерия.

В час дня 5 августа, когда начался перерыв, из этой комнаты вышли двое: мужчина постарше, главбух Константин Иннокентьевич Устинов, и его помощник, молодой бухгалтер Вадим Зайцев. Устинов захлопнул за собой дверь, запиравшуюся на английский замок, и на всякий случай толкнул ее ладонью. Главбух и Зайцев направились в буфет.

Позднее Сосновский, допрашивая Зайцева, поинтересовался, почему тот, обычно завтракавший в кафе, в этот день ел в институтском буфете. Зайцев ответил, что дело было незадолго до зарплаты и на кафе не хватало денег. Оба заказали сосиски. Минут через пять к ним подошла Хохлова.

Разговор Хохловой с Устиновым слышали многие. И почти все обратили внимание на то, что она бледнее обычного и чем-то обеспокоена.

— Получили деньги, Елена Степановна? — спросил Устинов.

Хохлова ездила в банк.

— Получить-то получила, да еле довезла… По пути сердце схватило. Пришлось домой за валидолом заехать.

— Ай-я-яй! — покачал головой главбух. — А сейчас как?

— Кажется, лучше. Но если разрешите, я бы пошла полежала.

— Да-да… Конечно. Вам же с утра нездоровилось. Идите, идите. Вы сегодня не понадобитесь. Деньги в сейфе?

— Там, на месте. Сейчас положила.

Хохлова вышла из буфета, а Устинов сказал виновато:

— Напрасно я ее сегодня в банк посылал. Можно было и обойтись.

Зайцев пожал плечами:

— Да ведь с банком, сами знаете, сегодня есть деньги, завтра нету.

— В том-то и дело. Но можно б и обойтись. Ну ладно, теперь уж ничего не попишешь. Ты кофе пить будешь?.. А я пойду чайку заварю. Здесь-то какой чай? Бурда.

Вот и весь разговор. Самый обыкновенный, не вызвавший ни у кого подозрений.

Зайцев просидел в буфете до конца перерыва и ровно в два поднялся в бухгалтерию. Устинов за своим столом помечал что-то красным карандашом в бумагах. Рядом с ним дымился стакан крепкого ароматного чая.

Больше в тот день Зайцеву беседовать со своим начальником не пришлось. Через полчаса появился шофер Женя, и Константин Иннокентьевич отправился по делам, захватив старенький портфель.

А на другое утро в бухгалтерию зашли двое сотрудников, чтобы получить деньги на командировки. Елена Степановна достала из сумочки большой ключ с замысловатыми бороздками и привычно вставила его в скважину на сейфе. Стальная дверца отворилась, и все услыхали громкий крик Хохловой:

— Господи, да что ж это! Деньги-то где?

Сейф был пуст.

Первым пришел в себя Устинов. Придерживая двумя пальцами очки, как будто это могло помочь ему лучше разглядеть, он осмотрел сейф и заслонил его рукой:

— Товарищи, прошу никого не прикасаться. И вообще выйти из комнаты. Тут должны быть отпечатки пальцев.

В сейфе не осталось ни рубля. Лишь немного мелочи сиротливо приютилось в коробочке из-под скрепок. Тридцать шесть копеек, как оказалось, когда приехала милиция. Вместо двадцати восьми тысяч рублей.

— Вот это цирк! — попробовал улыбнуться Зайцев.

…Первое, что спросил Сосновский у Хохловой, был вопрос о печати.

— Елена Степановна, постарайтесь точно вспомнить и ответить определенно, в каком состоянии находилась мастичная печать, когда вы открывали сейф. Была она повреждена или нет?

— Нет, печать была в полном порядке.

Искренность ответа говорила как будто в пользу Хохловой, но зато против нее свидетельствовало все остальное. Деньги похитили из сейфа, не только не взламывая его, но даже не дотрагиваясь до печати на дверце. Нетронутым оказался и замок на входной двери в бухгалтерию.

Выглядело бы это по меньшей мере таинственно, если б не одно «но»… Существовал человек, которому не требовалось никаких специальных приспособлений — ни дрели, ни «гусиной лапы», ни «балерины», — чтобы проникнуть в сейф. Человеком этим была Елена Степановна Хохлова, кассир. Больше того, чтобы похитить деньги, она могла вообще не проникать в сейф.