Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– У тебя есть какие-то вопросы? – спросил Гегурра, поскольку Бекстрём сидел молча, по большому счету, все время.

– Нет, – ответил Бекстрём и покачал головой. – С какой стати?

Одновременно с тем, как Бекстрём обедал со своим старым знакомым Гегуррой, Лиза Маттей прочитала последний номер второй по величине вечерней газеты страны и почувствовала, как внезапно чуть не потеряла контроль над собой.

«Этот человек не поддается никакому описанию», – подумала Лиза Маттей, поднялась рывком и направилась прямой дорогой в кабинет своего наиглавнейшего босса.

– Садись, пожалуйста, Лиза, – сказал генеральный директор и улыбнулся дружелюбно. – Если тебя интересует, читал ли я сегодняшнюю газету, то ответ утвердительный.

– И что мы будем делать?

– Ничего, – сказал генеральный директор и покачал головой. – Нам не стоит недооценивать комиссара Бекстрёма. Если ты спросишь меня, по-моему, в этом парне есть что-то притягательное. Как на той фотографии в сегодняшнем номере, где он стоит на мосту на остров Ловен с дворцом Дроттнингхольм на заднем плане и делает останавливающий жест рукой зрителям. Как стародавний регулировщик, не собирающийся пропускать никого дальше.

– Да, я видела, – сказала Лиза Маттей. – Ее нельзя не заметить, если можно так сказать.

– Или, пожалуй, он похож на былинного защитника трона Свена Дуфву, – констатировал генеральный директор и хохотнул довольно. – Кроме того, ты должна знать еще кое что. Пока только ты сама.

– Я слушаю, – сказала Лиза Маттей.

Несколько часов назад их человек в Москве связался с ними и рассказал, что, согласно слухам, русский президент позднее летом собирался наградить комиссара Эверта Бекстрёма медалью Пушкина.

– Медалью Пушкина?

– Медаль Пушкина – это самая высокая награда, которую Россия может дать иностранному гражданину.

– Бекстрёму? Почему тогда?

– Медалью Пушкина награждают за исключительные заслуги в области культуры и искусства, просвещения, гуманитарных наук и литературы. Настолько исключительные, что речь может идти о решающем значении для России и ее народа. И ее пока вручали в крайне редких случаях, и сейчас впервые иностранец получит ее. Причем впервые из рук самого президента.

– От русского президента Эверту Бекстрёму?

– Да.

«Или наоборот», – подумала Лиза Маттей и довольствовалась лишь кивком.

Открыв в среду утром дверь своей квартиры, чтобы поехать на работу, Бекстрём обнаружил, что кто-то повесил пластиковый пакет на ее ручку. Белый, без надписей, а внутри его лежала белая коробка из-под обуви, на которой также отсутствовал какой-либо текст. Если бы он сейчас содержал бомбу, срабатывавшую от любого тривиального взрывателя, Бекстрём уже отправился бы на тот свет.

Сейчас он дал волю своему любопытству, осторожно взвесил пакет на руке, а потом занес его к себе в квартиру, поставил на столик в прихожей и поднял крышку. В коробке лежал Исаак. На спине, с языком, вывалившимся из крючкообразного клюва, с затянутой на шее петлей из стальной проволоки и с написанной аккуратным почерком запиской на груди.

– Parlava troppo, – прочитал Бекстрём.

Он засунул пакет, картонку и Исаака в тот самый портфель, где у него за год перебывала масса важных вещей. А приехав на работу, попросил Надю зайти к нему в комнату. Он показал ей содержимое коробки и спросил, не могла бы она помочь ему понять смысл послания.

Естественно, у нее не возникло здесь никаких проблем. «Parlava troppo» было известным выражением неаполитанской мафии.

– Это по-итальянски, – сказала Надя. – По-шведски приблизительно означает, что он болтал слишком много.

Бекстрём получил письмо от кого-то, кто, вероятно, знал, чем он занимается. Если посмотреть на это дело с позитивной стороны, ведь вопреки всему не сам Бекстрём лежал там, речь шла о дружеском предупреждении, согласно которому от него ожидали, что он будет держать рот на замке.

– Может, нам оформить заявление? – спросила Надя.

– Нет, – сказал Бекстрём и покачал головой. – Зато я хочу, чтобы ты избавилась от тела.

– Тогда ты обратился по адресу, – сказала Надя.

– О чем ты? – спросил Бекстрём.

– Я – русская, – ответила Надя и улыбнулась. – И собиралась сделать это на русский манер. Через пять минут не будет больше никакого мертвого попугая, никакой коробки и никакого пакета, и этого разговора между нами никогда не было.

– Спасибо, – сказал Бекстрём.

– На одном условии, – констатировала Надя.

– Я слушаю, – сказал Бекстрём.

– Non parlerai troppo.

– Я обещаю, – сказал Бекстрём.

Бекстрём провел остаток дня за своей тщательно запертой дверью.

Он пообедал и поужинал в компании малыша Зигге, пытаясь до конца разобраться с новой финансовой ситуацией, в которой оказался по воле обстоятельств. На всякий случай также воспользовался бумагой и ручкой, чтобы набросать список всех практических проблем, с коими постоянно приходилось сталкиваться любому мультимиллионеру. В него вошла его новая фирма, с которой Гегурра обещал ему помочь, предложение Слободана о скрытом долевом владении крайне прибыльным бутиком, пожалуй, даже новые зубы для Нади.

Бекстрём сидел так со своим списком, становившимся все длиннее и длиннее, и, только когда Утка Карлссон позвонила ему, прервал эту работу.

– Ты дома? – спросила она. – Я хотела бы поболтать с тобой об одном деле.

– Нет, я уже направляюсь в кабак ужинать, – солгал Бек-стрём, поскольку все еще порой просыпался в холодном поту, после кошмара о последнем визите Утки к нему домой.

– Тогда мы увидимся там, – сказала Утка, а так как она сразу закончила разговор, было слишком поздно придумывать другие уловки.

Бекстрём уже успел более или менее набить желудок, и когда Утка появилась час спустя, он надумал угостить себя большим бокалом крепкого пива.

– Как прошло с заявлением из отдела кроликов? – спросил Бекстрём.

– Все решилось, – ответила Утка. – Кляуза на данный момент уже отправилась в архив.

– И как ты разобралась с ними?

– Я объяснила им, что ты избавился от этого идиота. Кроме того, сказала пару слов на прощание, и теперь, думаю, подобное не случится снова.

– Спасибо, – сказал Бекстрём. – Только намекни, если я смогу что-то сделать для тебя.

– Да, – сказала Утка и кивнула. – Фактически поэтому я и пришла сюда.

– Рассказывай, – приказал Бекстрём, откинулся на спинку стула и сделал глоток коньяка, который он только что получил.

Утка Карлссон надумала переезжать. Ее больше не устраивала маленькая тесная двушка в Бергсхамре, и несколько дней назад она получила предложение от одного знакомого, которому как раз прибавили зарплату, и он с подругой мог сейчас купить себе вдвое большие апартаменты в Фильмстадене в Сольне. Дом на возвышенности, собственный балкон, квартира как новая, до работы рукой подать, и всего-то надо три миллиона.

– Не понимаю тебя, – пожал плечами Бекстрём. – Какое я имею к этому отношение?

– Я надеялась занять деньги у тебя, – сказала Утка.

– Вот как, – буркнул Бекстрём. – Один вопрос. И под какой процент?

– Под нулевой, – ответила Утка Карлссон и дружелюбно улыбнулась ему.

– Нулевой, – повторил Бекстрём. – И почему я должен пойти на это?

– Ты слышал подлинную историю носа Пиноккио? – спросила Утка Карлссон.

В дословном переводе со шведского «долина покоя». (Примеч. пер.)

Сюрприз, сюрприз (англ.).

Да, босс. Сейчас буду (англ.).

Просто устрой это (англ.).

Давно не виделись (англ.).

Война закончилась, и настало время забыть старые обиды. И давайте вспомним, что Александр Верщагин был первоклассным пейзажистом (англ.).

Любимая моя, моя любимая (ит.).

Лидберг буквально со шведского переводится как «Гора мучений». (Примеч. пер.)

Убийство в назидание другим (англ.).

Валяй, детектив (англ.).