Кирилл Казанцев - Волчата голодны всегда

– Здорово, – одобрительно покачал головой Георгий. – Это на самом деле большая редкость. Там, где я жил раньше, стоит только оказаться в соседнем квартале, и надо быть настороже. Чужаков сразу вылавливают, и повезет, если только отберут мобильник или плеер.

– Ты поэтому так драться научился? – нахмурился Ник, которому уже доложили об инциденте у развлекательного центра.

– Да нет, просто я учился в кадетском училище, а там была секция бокса, вот я четыре года и ходил туда, – пояснил Георгий, понимая, что Николаю наверняка доложили и то, что он был в обществе его девушки.

– Ну, так, может, ответишь мне, попович, почему у нас молодежь между собой ни «терок», ни разборок не устраивает? – с тем же недовольным выражением лица спросил Малахитов.

– Нет, понять не могу, – честно признался его одноклассник.

– Все очень просто, когда у молодежи есть общий враг, тогда им не до междоусобиц, – прояснил ситуацию Николай.

– И кто же в наше время общий враг молодежи? – поинтересовался Георгий.

– Их родители. Взрослые, – глядя на Георгия в упор, словно пытаясь прочесть его мысли, безапелляционно произнес собеседник. – Те, которые с самого рождения набрасывают на своих детей ярмо и всю жизнь душат их своим произволом. Не дают нам делать свой выбор. Никакой свободы. Будь то вопросы внешности, одежды, выбора профессии или интимной жизни. Словно мы их рабы.

– Ну, это же временно, – попытался уменьшить накал их беседы новый одноклассник. – Дети становятся совершеннолетними и приобретают самостоятельность.

– А ты хоть и сынок попа, а дурак, – разочарованно ухмыльнулся Николай. – Какая самостоятельность, если квартира и все необходимое имущество принадлежит родителям? Что, бомжевать прикажешь? А оплата учебы в институте? Нет, это ярмо, накинутое при рождении, – на всю жизнь.

Георгий промолчал.

– А скажи, попович, чего это ты с моими ребятами из патрульного отряда подрался? – сменил тему Ник, вспомнив про сообщение Хлыста. – Ты кем себя возомнил в этом городе?

Одноклассники, услышав о драке новенького с омсовцами, заинтересованно придвинулись к говорившим.

– Они старика били, – обреченно произнес Георгий, понимая, что его все равно здесь никто не услышит.

– Старик этот у ребенка деньги отнял, – нахмурился Малахитов, показывая свою полную осведомленность во вчерашнем инциденте, – и малыш позвал на помощь. Разве этого недостаточно, чтобы правильно разобраться в ситуации?

Малахитов ждал ответа от новенького, но тот замолчал, показывая нежелание продолжать разговор.

– На первый раз я сказал, чтобы тебя не трогали, – великодушно произнес Ник. – Ты все же со мной в одном классе учишься. Но если что-либо подобное повторится, мой иммунитет тебя больше не спасет. Останешься один на один со всем Хромовском, вне закона. Ты меня понял?

– Как не понять, понял, – кивнул Георгий.

– Ты приходи сегодня на съезд молодежи, сам многое увидишь собственными глазами и тогда лучше поймешь, о чем я тебе только что говорил, – смягчил свой тон Николай Малахитов и тут же потерял интерес к поповскому сыну.

Его вниманием завладели одноклассники и другие школьники, которые толпились в большом количестве перед дверьми класса. Учащиеся приходили либо просто посмотреть на Николая, либо поприветствовать своего крутого сверстника. Многим не терпелось выразить полную преданность и поддержку его взглядам. Некоторые при этом старались лично вручить Малахитову письменные жалобы на своих родителей, зная, что они выполняются всегда в первую очередь. К Георгию, пользуясь суматохой, подошел его сосед по парте Федор и оттянул его в сторону.

– Ты извини, что я так с тобой общался, – виноватым тоном произнес одноклассник. – Нас предупредили о твоем приходе и сказали, чтобы никто с тобой не завязывал отношений.

– Почему? – не понял Георгий.

– Так твой отец же священник, а это для Малахитова что кость в горле, – пояснил сосед по парте. – Он и прежнего священника выгнал из города, когда тот стал на проповедях призывать к любви между родителями и детьми.

Георгий хотел подробней расспросить одноклассника о происходящем в городе, но прозвенел звонок на урок, и Федя снова натянул на лицо маску пренебрежения, отвернувшись от него, словно и не было между ними никакого разговора.

Штаб отряда молодежной самообороны располагался в здании ночного клуба, занимая отдельное крыло со своим входом, перед которым висел ящик для писем. В этот обычный почтовый ящик, перекрашенный в желтый цвет, и опускались жалобы несовершеннолетней молодежи на своих родителей с просьбами об их наказании. Вот и сегодня результатом инкассации ящика стало огромное количество бумаги, рассыпанной по столу в кабинете начальника омсовцев. Хлысту всегда было интересно читать жалобы и просьбы подростков, направленные против своих родителей. С помощью этих писем он каждый раз убеждался в огромном преимуществе детдомовской жизни. И это приносило ему облегчение, приятное легкое чувство, сродни тому, которое он испытывал, если ему удавалась избежать наказания за какую-нибудь провинность. Сортировка жалоб проходила, как обычно. В общий журнал учета заносились жалобы, где при работе с родителями допускался лишь шантаж и запугивание. Отдельно учитывались те просьбы, где в качестве возмездия родителям допускалось их избиение. И совсем особое делопроизводство было по жалобам подростков, которые просили избавить их от своих родителей. Эти письма запечатывались в конверты, маркировались черным штрихом и вкладывались в особую папку, которую затем передавали адвокату Борисенкову. Бориса Семеновича, работающего на Малахитова, Хлыст уважал. Еще бы! Именно ему он был обязан освобождением после своего задержания за торговлю наркотиками. Он же инструктировал подростков, подсказывая им их поведение и действия при проведении той или иной операции «возмездия».

Несмотря на то что сегодня основной деятельностью штаба было обеспечение безопасного проведения 1-го съезда свободной молодежи, выполнение текущих задач никто не отменял. Развод экипажей должен был осуществить адвокат, но он был занят защитой очередного «вляпавшегося» подростка, поэтому поручил Хлысту провести развод за него. Такое доверие переполняло бригадира гордостью настолько, что он, узнав об этом утром, не удержался и похвастался своей девушке.

Хлыст посмотрел на Катерину, которая помогала ему с сортировкой писем. Он вспомнил их знакомство на дискотеке, продолжившееся по ее окончании распитием спиртного и косячком марихуаны. Катя влюбилась в него в первый же вечер как кошка. Отличница, примерная дочь уважаемых родителей, и он – хулиган, детдомовская шпана с криминальной характеристикой. Ей льстил его авторитет среди городских пацанов, к тому же он работал на Малахитова и мог заниматься любовью всю ночь. Родители затерроризировали школу, детдом, полицию, прокуратуру – одним словом, все, что могло хоть каким-то образом помочь им порвать эту порочную связь. Досталось и непутевой дочери, которую посадили под домашний арест и грозили выгнать на улицу, если не одумается. Однако гормоны уже сделали свое дело, и страсть дочки только разгоралась.

В один из таких арестантских вечеров, после очередного скандала с матерью и отцом, девушка не выдержала и написала письмо в отряд молодежной самообороны с просьбой избавить ее от родителей. Это письмо попало в руки ее любимому при очередной разборке корреспонденции. Далее последовала разработка операции и инструктаж адвоката. Определены порядок и способ умерщвления, отработано алиби участников и другие уголовно-правовые тонкости. В этот раз он лично лишил жизни родителей своей девушки, с ухмылкой выслушивая их предсмертные просьбы о пощаде и даже согласие на их с дочкой отношения. Но от него уже ничего не зависело. Просьба в письменной форме об устранении родителей для команды Малахитова имела такую же силу, как приговор о высшей мере наказания для его исполнителя. На следующее утро он прибежал к любимой девушке с радостной вестью, что все преграды их отношениям сняты. Она сразу захотела узнать, как это было, плакала ли мать, ругался ли отец, а когда услышала его рассказ, попросила налить ей водки и, выпив приличное количество, потащила в родительскую спальню, где по-своему отблагодарила Хлыста. После убийства родителей их связь стала еще крепче, словно эта общая тайна зацементировала их отношения раз и навсегда…

Александр Михайлович Канцибер, открывая дверь в квартиру, услышал звук работающего телевизора и обрадовался. Поскольку жена была на работе, то, кроме падчерицы, в квартире никого не могло быть. «Наверно, забежала из интерната взять что-либо из одежды», – подумалось педофилу, почувствовавшему легкое возбуждение. Из телевизора доносились звуки порнографического фильма, и эта неожиданность еще больше раззадорила мужчину. Неужели ему удалось привить падчерице вкус к подобным зрелищам? В предвкушении сексуального удовлетворения он на цыпочках стал подкрадываться к комнате, на ходу расстегивая пуговицы на брюках. Его фантазия стала рисовать фигуру полуголой падчерицы, с интересом разглядывающей интимные подробности сцен видеофильма. От перевозбуждения и внутреннего жара он даже вспотел. Распахнул дверь в гостиную, и… почувствовал пронзительный холод и страх, растекающийся по всем его внутренностям. В комнате сидели два незнакомых ему подростка с бейсбольными битами. У него во рту пересохло, и язык отказывался шевелиться. Неожиданно кто-то толкнул его, остолбеневшего, в спину, и он упал на ковер гостиной. Третьего незваного гостя мужчина узнал сразу. Толкнувшего его парня звали Хлыст, и он был самым беспощадным отморозком из отряда молодежной самообороны. Александр Михайлович попытался встать, но ему помешали спущенные до колен брюки и легкий тычок битой, который опять вернул его на протертый коврик.