Владимир Соколовский - Двойной узел

— Мы в соседях у Макуриных живем, наискосок немного. Как тетя Нина пришла, я не видела, хотя с восьми часов перед домом сидела, никуда не уходила. К ним в дом еще с огорода, с другой стороны, можно зайти, прямо из логу. И дядю Сережу не видела.

…Да как вам сказать? Жили и жили, как все. Детей у них не было, в соседи они почти не ходили, все больше между собой. Трезвые оба были, работали. Я у них дома-то ни разу не бывала. Дядя Сережа строгий был, боялась я его. Только как-то папку приглашали колодец копать и еще мужиков наших. Но Макурин с ними потом не выпивал. Денег на водку дал, а сам не пил, нет. И гости к ним никогда не приезжали.

Насчет вчерашнего? Ну, сижу я на лавочке, да нет, не одна, пришел часов в девять Толик, знакомый мой, школу в прошлом году вместе закончили. Сидим болтаем. Темно уже. Вдруг слышу, в ограде макуринской разговаривают. Ну, больно мне нужно. Потом железное что-то стукнуло, на лопату похоже. Да я — ноль внимания. А двери у них изнутри закрывались, сами они через огород выходили. И вчера двери не открывали. Как лопата звякнула, разговор-то и затих. Часа два прошло. Погуляли мы с Толиком по улице, снова на лавочку у нас сели. Вдруг слышу, крючок изнутри у макуринской двери открылся. Вышел кто-то. С крыльца спустился, спичку зажег — закуривает. Нет, думаю, не похоже на дядю Сережу, он ростом пониже будет. Да погоди ты! — Толику говорю. А тот, видимо, услыхал наш разговор, спичку затушил сразу, сначала к нам шага три сделал, потом остановился и пошел по улице. Быстро-быстро. Ну, мы опять — ноль внимания, какое нам дело, кто к ним ходит…

Нет, не запомнила. Даже не видела, можно сказать. Ветерок был немного, так он спичку в ладошке близко-близко улица держал. Ничего не заметила, и увижу близко — не узнаю. Толя-то? Да куда ему! Он и не глядел. Это что же за паразитство такое — невинных людей убивать?!

Семакин отпустил девушку, вышел на улицу. Но сколько ни толковал с притихшими, изумленными людьми, так ничего больше и не узнал. Никто не видел вчера вечером ни Макуриных, ни их гостя. Жили люди в своих домах, спать ложились рано…

Он обогнул избу, по еле заметной, ведущей из лога тропинке подошел к калитке. Открыл ее, вошел в огород. Темнело. Семакин внимательно оглядел огород и вдруг быстрым шагом, стараясь, однако, не примять вылезающей кое-где из грядок картофельной ботвы, пошел по диагонали в другой конец. Остановился перед большой, в человеческий рост, ямой. Спрыгнул в нее, потоптался. Земля была свежей. Вылез обратно. Хм. Интересно. Пошел в другой конец огорода. Там тоже была яма, но поменьше. В ней стояла лопата. Семакин побежал в ограду. Пришел Попов, покрутился возле ям, повздыхал, поскреб затылок и сказал подошедшему не спеша Михайлюку: «Искали, похоже, что-то. Придется вам, Василий Трофимыч, в область возвращаться. За металлоискателем».

Гостиница находилась на втором этаже большого деревянного дома. На первом этаже был продмаг, который открывался, как ни странно, в семь часов. Комната, куда поместили Попова с Семакиным, располагалась над подсобными помещениями магазина, поэтому проснулся Попов от голосов:

«Лиза, Лиза! Фактуру куда положила?» — «На столе, на столе, под стеклом!» — «А ты отфактуровала?» — «Отфактуровала, отфактуровала». — «А мне сделала, что я просила?» — «Сделала, сделала. Я тебе сделала».

Попов фыркнул, покосился на Семакина: вот человек! Спит себе… И потащил из пачки сигарету. Закурил. Да. Повезло тебе, Юра, с этим делом. Теперь что ж — не откажешься, ясно. Попову стало вдруг отчаянно жалко себя, прямо хоть плачь. Надо же было, дураку, согласиться, когда на это место сватали.

После окончания юрфака Попова направили работать следователем районной прокуратуры в маленький городишко — чуть побольше этого. Работал ни шатко ни валко, постепенно вникал в работу. Сложных дел не случалось, и он был премного этим доволен: меньше спросу. Женился на маленькой врачихе из райбольницы, перебрался из общежития в комнату. Начал подыскивать себе место поспокойнее и поденежнее — там же, в городке, — как вдруг неожиданный случай перемешал карты: Попов раскрыл убийство. Дело действительно было сложное. В драке возле клуба ударили ножом в спину восемнадцатилетнего учащегося ПТУ Борю Максимова. Он умер через два часа, не приходя в сознание. В раскрытие преступления Попов плохо верил — слишком много народу участвовало в драке с той и с другой стороны. «Выполню все следственные действия, а кончится срок следствия — приостановлю дело», — так он думал. Однако повернулось иначе. Однажды ему позвонил начальник районной милиции — ну-ка зайди!

В кабинете, кроме майора, сидели начальник уголовного розыска и низенький, курчавый, горбоносый пацан. Попов сразу узнал его — как же, знаменитый Жека. Здравствуй, дорогой! Хитрый, озорной, пакостливый, Жека был кумиром городской шпаны.

Сколько его ни подозревали в мелких кражах, драках, неизменно выворачивался. Майор пригласил Попова сесть и, взяв со стола аккуратно выточенную финку с наборной рукояткой, обратился к Жеке:

— Вот этой финкой вы, Фарафонов, двенадцатого мая сего года возле клуба убили гражданина Максимова.

— Не убивал я! — заверещал Жека. — Пошли вы все! В Верховный Совет напишу! Пусть вас самих посодют! Не убивал я никого!

Начальник посмотрел на Попова. Тот пожал плечами.

— По нашим сведениям, — внушительно заговорил майор, — нож в тот вечер был только у него. Вот. Ты — следователь, решай.

Попов встал, пошел к двери.

— Куда ты? — всполошился начальник.

— К дежурному, — ответил Попов, — за протоколами задержания. Я задерживаю вас, Фарафонов, по подозрению в убийстве.

Почти трое суток он и начальник уголовного розыска искали доказательства причастности Жеки к преступлению. И нашли. На третьи сутки они привели на очную ставку парня, которому Жека после драки показывал окровавленный нож и хвастался, как он ловко «замочил» пэтэушника.

Потом Попов с удивлением вспоминал эти трое суток, когда он искал доказательства. «Что это на меня вдруг нашло?» — думал он. Была какая-то сосущая ярость, ожесточение в работе, черт знает что еще. Он и радовался, и пугался этих непонятных чувств.

О Попове заговорили. На семинаре следователей области его просили рассказать о том, как он раскрыл убийство. О нем с похвалой отозвался прокурор области. Потом вызвали в областную прокуратуру, и начальник отдела кадров предложил перейти на работу в областной аппарат как опытному, перспективному товарищу. Пообещали комнату. Попов согласился. Однако дома стал раздумывать: а ладно ли будет? Сидеть да сидеть бы здесь, тишина, рыбалка, вон по профсоюзной линии на комбинат работать зовут и квартиру обещают. Жена обрубила все концы.

— Ну и сиди здесь! — заявила она. — В глуши-то, корми комаров. На повышение идешь, не понимаешь, что ли? Комнату, прописку дают, чего думать, не знаю. Ребенка в английскую школу отдадим.

Сейчас, лежа на узкой гостиничной коечке, Попов вспомнил эти разговоры и печально улыбнулся. Хорошо ей говорить, а вот ему теперь каково? То ли дело оперу — спит себе! Он поглядел на Семакина и вдруг уловил чуть заметное дрожание ресниц — инспектор тоже не спал. Тогда следователь спустил худые ноги, прикоснулся к холодному полу пятками, похмурился и бодро крикнул:

— Вставайте, товарищ! Как можно спать, когда борьба с преступностью вступает в завершающую фазу? Не понимаю.

Семакин открыл глаза и забурчал, глянув на часы:

— Вот. Разбудил, понимаешь. Сам-то когда успел выспаться?

— Всегда на посту. Как огурец. Являю образец идеального сыщика.

— Не ври. Сыщик — это я. А ты — следователь. Прошу не путать.

За завтраком инспектор сказал:

— А я рано проснулся сегодня, раньше тебя, пожалуй. Засели в голове эти старики. Ну какого черта от них надо было?

— Да… Люди тихие, незаметные. Зачем?

— А интересные, между прочим, — оживился Семакин. — И Нина Федоровна, пожалуй, не так проста. Ты на вскрытии татуировку у нее видел?

— Нет, — покачал головой Попов. Он ушел вчера со вскрытия трупа Макуриной. Застеснялся.

— Занятная татуировочка, — сказал Семакин. — «Я твоя, Гено» там вытатуировано. В весьма пикантном месте. И старик тоже с татуировкой. На ногах — «Они устали», на ягодицах — кошка с мышью. Типичная уголовщина. И что делать, ума не приложу. Когда же теперь этот лысый с металлоискателем приедет?

— Ну зачем ты так? — обиделся за Михайлюка Попов.

— Да не обращай на меня внимания! — Семакин допил газировку, поднялся. — Пошли!

В отделе милиции Попов пробыл недолго. Семакин сразу ушел куда-то с начальником уголовного розыска, а следователь послонялся среди суетящегося милицейского люда и пошел на речку. Разулся, поболтал ногами в холодной еще воде. Потом пошел на пристань встречать «Ракету». Она пришла в одиннадцать, но криминалиста среди пассажиров не было. Попов побродил по магазинам, купил дочери матрешку, себе книжку и снова поплелся в райотдел. Там его встретил сияющий Галушка.