Анатоль Имерманис - Смерть под зонтом

– Это Ральф Герштейн, самый блестящий джазовый композитор современности, – пояснил Дэрти таким тоном, словно бы и тот был его личной собственностью. – В ногах правды нет, присаживайся! – добавил он, сделав округлый жест рукой. Превратно понять его значение было невозможно. Он красноречиво приравнял меня к суперудобному креслу, в котором я утонул до ушей. Мы оба принадлежали теперь его фирме и тоже относились к сравнительно ценным объектам.

Дэрти намеренно молчал, предоставив мне достаточно времени для изучения афиш.

Самая кричащая из них извещала: «Частная жизнь Долли Кримсон». Сенсационный фильм киностудии «Оливер Дэрти». В главных ролях Альберт Герштейн и Tea Кильсеймур». С афиши в меня целились дымящиеся стволы пистолетов. Там же валялось пять трупов, а парочка в масках выгребала из сейфа охапку банкнотов. Полупрозрачные маски позволяли различить лица. Вызывающе красивая женщина и была, очевидно, Tea Кильсеймур, а смазливый брюнет – Альберт Герштейн.

Тот же самый Герштейн фигурировал и на другом плакате – значительно большего формата, зато не таком пестром. Золотые буквы на черном фоне возвещали: «Восходящая звезда мирового джаза Альберт Герштейн и выдающийся джазовый композитор современности Ральф Герштейн готовы удовлетворить ваш изощренный вкус! Вы сможете насладиться этими блестящими талантами одновременно, если приобретете альбом пластинок фирмы „Оливер Дэрти“ – „Герштейн-2“.

Третья афиша сбила меня с толку окончательно. Здесь достаточно туманно были изображены самые различные типажи, среди которых я опознал обоих Герштейнов. Текст гласил: «Александрия – городок, основанный в 1821 году апостолом третьего пришествия Христа Иеремией Александером, Документальный фильм, беспощадно разоблачающий нравы и пороки провинциальной жизни. Центральный эпизод фильма – сенсационное ограбление местного банка, в котором принимает участие восходящая звезда мирового джаза Альберт Герштейн. Музыка Ральфа Герштейна. Режиссер…»

Именно фамилия режиссера и заставила меня превратиться в соляной столб. Почти сорок лет я знал свое имя. Но, увидев на афише это такое знакомое сочетание букв, я на какое-то мгновенье стал сомневаться, тот ли я самый Оскар Латорп, который, полдюжины лет проработав оператором, четыре месяца назад остался на бобах из-за банкротства телестудии. Дэрти не делал ничего, чтобы привести меня в нормальное состояние. Наслаждаясь моим удивлением, он молча облизывал свои толстые губы. Небрежным жестом Дэрти заранее отвел вопросы, которые вертелись у новоиспеченного режиссера на кончике языка, и ободряюще похлопал меня по плечу своей мягкой, пахнущей кольдкремом рукой.

– Об этом позже! А сейчас пойдем послушаем Альберта.

Должно быть, я так и не захлопнул открытый от удивления рот – в приемной молоденькая секретарша Дэрти фыркнула, не сдержав смеха.

Шеф фирмы бросил выразительный взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы она упрятала свою мордочку в папку с документами.

– Контракт с господином Латорпом должен быть на моем столе, когда я вернусь, – строго наказал Дэрти.

Сидя в студии звукозаписи, мы сквозь стеклянную стену наблюдали за залом, где проводилась запись. Оснащенный новейшей электронной аппаратурой, оркестр оставлял превосходное впечатление, дирижер оказался подлинным профессионалом, который к тому же прекрасно понимал свою конкретную задачу – подчеркнуть сильнейшие стороны Альберта Герштейна и затушевать слабые.

Альберт походил на мексиканца – иссиня-черные вьющиеся волосы, пышные баки, ухоженные тонкие усы, очень темные и выразительные глаза. Внешность привлекательная, особенно по сравнению с нарочито не следящими за собой, бородатыми и патлатыми стандартными идолами современной публики. Но не более того.

– Что скажешь о его голосе? – спросил Дэрти.

– Вопить может. Что же касается пения…

– Ну и наивен ты. Словно бы не доводилось слышать мировых знаменитостей, у которых вместо голосовых связок охрипшая канализационная труба. Самое важное – умение подать любое блюдо. Подлинный гурман отвернется от самых утонченных яств, поданных в тазу. И наоборот, положи на золотую тарелку обычную селедку, и тотчас у всех слюнки побегут. Что же касается Альберта, то за ним естественное преимущество – возможность чисто автоматически наследовать популярность своего знаменитого дядюшки. Самое главное, – ему суждено было попасть в руки Оливера Дэрти!

– Так же, как и мне, – чуть иронически бросил я в ответ.

– Тебе? – удивленно поднял брови Дэрти, но быстро опомнился: – Ну, конечно, документальный фильм, который ты снимаешь, очень важен для тебя. В нем все твое будущее…

– Насколько я понимаю, речь скорее идет о будущем Альберта Герштейна, – фыркнул я, но ответа не получил.

Дэрти решил использовать перерыв в репетиции, чтобы дать распоряжения звукорежиссеру.

– Скажите Альберту, чтобы он еще раз рванул «Третье пришествие». – Повернувшись ко мне, он объяснил: – Эту штуку Ральф сочинил специально для нашего альбома. Песня посвящена Александрии – городку, которому суждено вырваться из пучины забвения. Благодаря мне!

«Так же, как Иеремия Александер ждал у Синего озера третье пришествие Христа, так и я жду твое третье пришествие, твое четвертое, твое пятое. Озеро Синее давно уже потеряло свой цвет, но твои глаза останутся синими, пока я буду ждать твоего прихода. Если хочешь знать, что такое настоящее ожидание и настоящая любовь, приезжай в Александрию, где я родился, чтобы ждать тебя вечно…» – примерно так звучал довольно банальный текст этого шлягера. Музыка, правда, была достаточно выразительной – совместив современные ритмы и интонации пуританских церковных песнопений, Ральф Герштейн добился своеобразного эффекта.

– Представь себе городок, большинство населения которого составляют потомки этого религиозного чудака Иеремии Александера… Где один из этих придурковатых Александеров, став городским головой, уговорил сограждан перекрестить улицы и общественные сооружения, дав им странные греческие имена… Где фабрика, до недавнего времени выпускавшая абсолютно несъедобные консервы, называлась «Посейдон»…

Дэрти прервал рассказ, чтобы высморкаться. Должно быть, от волнения. Я заметил, что повествование об Александрии вызвало в этом тертом мошеннике отнюдь не присущую ему сентиментальность. Причина ее была мне ясна. Дэрти считал Александрию своей личной находкой, золотым самородком, который долгие годы валялся никем не замеченный где-то в мусоре.

– Банк называется «Палата Гермеса», у него четыре дорических колонны, совсем как у храма. Подумать только! И к тому же ветхозаветная провинция, нигде такой раньше не встречал. Город, в котором никогда ничего не происходит. По статистике преступлений чуть ли не последнее место…

– И единственная историческая заслуга которого в том, что здесь целых два Герштейна. Уже знаменитый Ральф, и Альберт, которого благодаря тебе, ждет такая же слава! – насмешливо закончил я тираду Дэрти. Но моя ирония осталась незамеченной.

– Браво! Ты понял сверхидею моего документального фильма! То есть, прости, твоего. В конце концов, ты режиссер, а я только делец, в искусстве ничего не смыслящий… Но, знаешь, – Дэрти как бы извинялся, – делать деньги, понятно, солидная цель, но и для души что-то надо… Угадай-ка, на чем я зарабатывал еще совсем недавно? На производстве нелегальных дисков, копируя лучшие записи других фирм. Затраты ничтожные, прибыль в процентах к капиталовложениям фантастическая… Ты скажешь, конечно, что это своего рода кража.

Но я молчал. Во-первых, Дэрти был моим работодателем, и не мне бросать в него те самые камни, о которых упоминается в Евангелии. К тому же точильный круг жизни весьма успешно подшлифовал мою совесть, придав ей плавный абрис, свидетельствующий о низком сопротивлении. Уже с первых моих шагов в индустрии массовой информации я осознал, что и здесь существует лишь один моральный эталон – прибыль.

У Дэрти, бог знает отчего, было исповедальное настроение. Когда мы вернулись в кабинет, где меня ожидали контракт и горячий кофе, он признался:

– Все это отнюдь не значит, что я отказался и от кражи в прямом смысле этого слова. Тебе, быть может, неизвестно, что несколько лет назад мне принадлежала небольшая парфюмерная фирма. Мускус и амбра, которые еще и сегодня составляют основу композиции чуть ли не каждого запаха, стоят больших денег. Одной зарубежной лаборатории удалось найти их синтетические заменители. Дальнейшее можешь представить себе сам. Патент обошелся бы мне в неизмеримо большую сумму, чем краденый рецепт.

– Промышленный шпионаж стал неотъемлемой, составной частью современной жизни, – ответил я, цитируя какого-то известного социолога.

– Значит, ты меня не осуждаешь? – спросил Дэрти, словно мне подвластно отпущение грехов.