Татьяна Гармаш-Роффе - И нет мне прощения

– Подожди, Цезаря с карниза сниму сейчас…

– Да ладно, Маш, не буду тебя держать. Я только хотела сказать насчет нашего телевидения, напиши об этом в блоге. Все, целую.

Аида отключилась, и Манон, достав стремянку, полезла снимать Цезаря с верхотуры. Смешная она, сестричка старшая, – живет в своем мире, слушает дни напролет оперы и совершенно не представляет, что телевидение уже ругают лет двадцать, а толку ноль!

…Даже хорошо, что Аида не договорила насчет «фразы». Услышала небось какую-то пошлость с экрана и хотела, чтобы ей объяснили, что это значит. Да только объяснять Аиде смысл скабрезных фразочек и шуточек – это так же неприятно и бессмысленно, как объяснять их ребенку!

Глянув на часы, Манон быстро убрала пылесос и кинулась в ванную. Ей и в самом деле пора на работу!

Аида была немного раздосадована. Только она отважилась рассказать сестре о нечаянно услышанном разговоре, как котенок вдруг взял да все испортил. Ну, ладно, не котенок, а сама она замялась. Вдруг неловко стало, сомнения показались глупостью…

Поколебавшись, Аида открыла свой почтовый ящик в компьютере и набросала несколько фраз, большинство из которых заканчивалось вопросительными знаками. Отправила письмо сестре, стерла, на всякий случай, его следы и почувствовала себя значительно спокойнее – будто уже услышала ее насмешливый голос и слова о «тараканах в голове».

Свидания на сегодня не планировалось, так что Аида быстро переоделась и поехала в Музей изобразительных искусств, где выставлялись редкие картины из частных коллекций.

Вернулась Аида домой к вечеру, в хорошем настроении. Включив музыкальный центр, она комфортно устроилась в кресле, наслаждаясь божественным голосом Монсеррат Кабалье, как вдруг айфон чирикнул на столике рядом. Аида счастливо улыбнулась: только один в мире человек мог посылать ей эсэмэски! Раньше она ими не пользовалась, – не понимала: зачем, когда есть телефон и Интернет? Это ведь намного удобнее, чем тюкать по крошечным буквам!

Но теперь она постигла их смысл: это тайный язык любви! Нежные слова настигали ее повсюду, заставляя сердце биться сильнее.

Она, в предвкушении дивных слов, посмотрела на экранчик.

«Нужно срочно встретиться. Мне кажется, за нами следят. Выйди на эл. почту» – гласил текст.

На этот раз сердце ухнуло не от нежности – от страха.

Аида (муж и друзья называли ее «Ада», будто стесняясь ее имени), черноволосая и черноглазая, высокая, с большим упругим бюстом, нередко производила на людей впечатление женщины сильной и властной… Но отнюдь не являлась такой: была она на самом деле боязлива, не уверена в себе, чрезмерно эмоциональна, ранима… Свою душевную незащищенность Аида скрывала всеми способами, отчего одним казалась сдержанной и холодной, а то и высокомерной; другим, – тем, кто знал ее поближе, – мечтательницей, способной часами слушать оперную музыку, тихо подпевая знаменитым сопрано и баритонам, иногда со слезами на глазах: вместе с ними она оплакивала чужие великие чувства.

Перестала она слушать оперы и плакать чуть более месяца назад, когда в ее жизнь пришла любовь. Все, что было в жизни раньше, – то, что она принимала за любовь, – все это оказалось подделкой. Только сейчас, когда ей исполнилось тридцать шесть и когда она уже ничего не ждала от мелких современных душ, разъеденных, как молью, стяжательством, – только сейчас боги улыбнулись ей и ниспослали настоящее счастье. Настоящую Любовь. Достойную самой высокой оперы!

Обмирая от дурного предчувствия, Аида включила компьютер, открыла почтовый ящик.

«Мне кажется, за нами следят. Не пойму, кто, но хочу разобраться. Приходи сегодня в 22.00 в сад «Аквариум», как раз под конец спектакля. Там будет много народу, легче засечь шпиона. Иди сразу в глубь сада, за ресторан, не оглядывайся. Не бойся, все будет хорошо! Моя любовь убережет нас!

Это письмо сотри, смс тоже!»

Аиде стало жарко. За ними следят?! Но кто?! Кому понадобилось?!

Его жене? Бред, они практически на грани развода…

Но тогда, выходит, ее мужу, Гектору?

К моменту встречи с Гектором, будущим супругом, у Аиды было позади два неудачных романа, о которых теперь и вспоминать противно. Не столько даже тех мужчин – мелких людей с мелкими чувствами, – сколько собственное стремление обольщаться. Стыдно теперь, задним числом. При том, что им даже не хватило ни ума, ни таланта, чтобы убедительно изобразить влюбленность! Они были так нелепы, так неумелы в своей игре, – а она прощала, жалела, принимала эту нелепость за застенчивость и смущение… А теперь вот стыдно. Фу.

Гектору же хватило и ума, и таланта.

Познакомил их отец. Привел Гектора в дом на Новый год и сказал прямо: «Я в вас вижу отличную семейную пару. Так что, дети мои, присмотритесь друг к другу как следует. Если сойдетесь, то свадьбу отпразднуем летом».

Гектор настойчиво и умело, с точно выверенной дозой романтизма ухаживал за ней несколько месяцев, затем так же настойчиво и умело уложил ее в постель. В обоих качествах – ухажера и любовника – он был безупречен, и Аида, сердце которой жаждало высокого накала чувств, решила, что лучшего, чем Гектор, в ее жизни все равно никогда не будет.

Видимо, ей по-прежнему хотелось обольщаться. Иначе как жить, если разувериться во всем?! К тому же его имя вписывалось в ту традицию, которую задала в семье мать: она – Аида, сестра – Манон. Даже котенок – и тот Цезарь! Имя Гектор хоть и не имело оперного прошлого, но все же относилось к греческой мифологии. В чем Аида (а тем паче ее родители) усмотрела некий знак. И вскоре они поженились.

Конечно, Аиду не впервые посещали сомнения: ее отец еще работал в ту пору заместителем министра финансов и уже создавал свой бизнес. Мать была оперной певицей, хоть и не самой выдающейся, но все же немалую долю славы имела. Так что партией Аида была хоть куда, она прекрасно отдавала себе в этом отчет. Но Гектор, какой бы расчет ни был у него на уме, все-таки сумел быть (или казаться) чутким, внимательным, нежным. К тому же он охотно посещал с ней оперные спектакли – не только в Большом, но и в «Ла Скала» в Милане, и в «Гранд-опера» в Париже, и в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке. И даже был способен сказать что-то умное после спектакля!

Спасибо ему и на том. Аида старалась его любить, как умела.

Вот только часто слушала дома музыку и плакала. От несбыточности мечты о Великих Чувствах.

Лишь чуть больше месяца назад… – даже смешно, какие-то сорок четыре дня, всего ничего! – она ощутила, что живет настоящей жизнью. Полноценной жизнью, в которой высокий накал чувств взрывал грудную клетку немыслимым счастьем.

…Так неужели Гектор что-то заподозрил? И стал следить за ней? Аида была столь уверена в искусственности его «безупречной любви», сработанной на высшем уровне, – как срабатывают на заказ эксклюзивную вещь, – что… Что даже не слишком осторожничала.

Зачем ему следить? Он ее не любит – зачем ему? В их браке давно устоялась негласная договоренность: оба делали вид, что у них чудесный, на зависть всем, супружеский союз… Который омрачало только отсутствие детей. Однако ни он, ни она к врачам не обращались, причин бесплодия и способа устранить проблему не искали. Их обоих устраивало такое положение дел. Гектора, занятого бизнесом, – он крупный финансист, банкир, правая рука папеньки – по причине вечной нехватки времени. Ее – потому что… Потому что в этом печальном мире, не знающем настоящих чувств, дети будут несчастливы.

Как она сама.

Множить несчастья на земле Аиде казалось неправильным и несправедливым.

Так с какой стати Гектору вздумалось следить за ней?

А если это не он – то кто?!

Аида выключила компьютер, пребывая в большой задумчивости, затем направилась на кухню, приготовила себе горячий шоколад. Еще некоторое время она безуспешно пыталась найти вразумительный ответ на этот вопрос, пока взгляд ее не упал на часы. Почти девять вечера! А она совершенно не готова к свиданию!

Аида кинулась в ванную, где провела немало времени, наводя красоту. Крупность ее фигуры и черт лица вызывали у нее комплексы, и потому она всегда крайне тщательно и придирчиво занималась своей внешностью.

Она завила аккуратными локонами черные волосы, ниспадавшие до плеч, обновила дневной макияж, умело подчеркнув небольшие, но выразительные глаза и крупный чувственный рот. Еще полчаса ушло на выбор туалета. Начинался май, однако погода стояла холодная, дождливая, – особо не разгуляешься… Аиде очень нравилась фраза, которую Манон написала в одной из своих рецензий: «Весна одевает деревья и раздевает девушек». Да только в последние годы весна совсем перестала быть благосклонна к девушкам. Придется одеваться потеплее… Подумав, Аида надела терракотового цвета юбку чуть ниже колена (выше ее ноги были полными, и она их стеснялась), светло-зеленый тонкий кашемировый свитерок с шалевым воротником, вырез которого опускался как раз до аппетитной ложбинки между грудями. Прозрачные чулки и ботильоны дополнили ее туалет. Сверху ее прикрыл серебристый плащ с капюшоном.