Леонид Влодавец - Мародеры

— Как вы тут все поместились-то? — спросил он, не оборачиваясь.

— А мы в два рейса, — ответила Алла, укладывая на колени голову спящего Максимки. — Сначала бабушку с мамой и тетю Валю отвезли, потом батю забрали.

Тут, блин, не угадаешь — как волк, коза и капуста… Я почему поехала-то и Максимку потащила? Думаю, напьется — так хоть машину вести не дам. Посидим до утра — глядишь, проспится. Хорошо вот, что ты еще подвернулся. Тебе сколько лет-то?

— Двадцать три…

— А бородищу-то нарастил! Я думала, тебе за тридцать. А Василь Михалыч тебе дед, что ли?

— Нет, — мотнул головой Никита, — он мне не родственник. Просто у меня дело к нему.

— Что-то я не слышала, чтоб он коммерцию крутил, — заметила Алла.

— Да у меня дело не коммерческое, а научное.

— Научное? — совсем удивилась Алла. — Он же токарем всю жизнь был, ну мастером в ПТУ поработал — какая ж тут наука?

— Объяснять долго… Вы лучше скажите, я правильно еду?

— Вон у того светофора налево поворачивай… Ты вообще-то кем работаешь?

— Раньше в архиве, хранителем фондов. А сейчас грузчиком в одной фирме устроился.

— Ты? Грузчиком? — хмыкнула Алла. — В жизни бы не подумала… Больно интеллигентный! Я думала, ты в институте учишься.

— А я и учусь. Только там стипендию редко платят, а здесь — полтора миллиона.

— Понятненько… Вот сюда сворачивай. Это и есть улица Молодогвардейцев.

Улица была застроена длинными рядами серых пятиэтажек, собранных из необлицованных железобетонных панелей, которые местами уже здорово потрескались и были наскоро замазаны цементом, чтоб не задувало. По правой стороне улицы ряд пятиэтажек оказался короче. Дальше стояли одноэтажные деревянные домишки, которые, должно быть, вскорости собирались снести.

— Вот это наш, сорок восьмой, — сообщила Алла, указывая на одну из пятиэтажек. — А вон там, где машина стоит, — пятьдесят шестой, маленький. Там Михалыч и живет. Усек?

— Ага, — кивнул Никита, приметив кособокий деревянный домишко, около которого стоял грузовичок «УАЗ».

— Теперь во двор заезжай, к третьему подъезду. Никита остановил «Запорожец», и у него вырвался вздох облегчения: надо же, доехал, не попался!

Без прав, на чужой машине, да еще с запахом — хоть и пятьдесят грамм, но все-таки…

Алла тоже была довольна.

— Ну, теперь бы еще Андрюху наверх затащить… Храпит, гадский гад, лыка не вяжет! Но сначала Максимку надо отнести.

Подхватив спящего мальчика, она выбралась из машины.

— Подожди тут, — сказала она и вошла в подъезд.

Было по-прежнему темно, в выходной день окна пятиэтажек оставались темными. Впрочем, и в будни, наверное, мало кто просыпался до шести часов утра.

Тишина стояла почти деревенская. Только со стороны центра доносился слабый шум машин, да дождик помаленьку брякал по крыше «Запорожца» и ржавым жестяным гаражам, располагавшимся в глубине двора.

Где-то вдалеке зафырчал мотор, и спустя несколько минут в промежутке между двумя пятиэтажками промелькнул грузовик. Похоже, тот самый «УАЗ», что стоял у дома 56.

Алла вернулась минут через пятнадцать.

Лифта не было, а Андрея пришлось затаскивать аж на четвертый этаж, с небольшими передышками, потому что сам он не только не мог, но и не хотел идти, все время порывался освободиться и давно бы свалился, если б не героические усилия сопровождающих. Тем не менее его все-таки затянули в квартиру и, протащив волоком через большую комнату, где уже сопел Максимка, доставили в маленькую, служившую супружеской спальней. Там его осторожно уронили на кровать и закатили к стенке, чтоб не свалился.

Сбежав вниз по лестнице, Никита прошел через двор до угла и вдоль по улице Молодогвардейцев направился к дому ь 56.

Все началось шесть лет назад, когда Никита Ветров, окончив школу и позорно провалившись на вступительных экзаменах в историко-архивный институт, устроился работать в архив.

Сначала, будучи подсобным рабочим, он занимался тем, что вынимал архивные дела, которые заказывали в читальный зал исследователи, грузил их в неуклюжий ящик на колесах, почему-то именовавшийся «шарабаном», и вез их через двор.

Потом забирал те дела, которые читатели уже просмотрели, грузил их в тот же «шарабан» и вез обратно. Интеллекта это не прибавляло, но зато развивало физически. К тому же Ветров проявлял старательность, и его повысили до хранителя фондов.

Соответственно, Никиту поставили на более интеллектуальную работу — проверять наличие дел. Это означало, что он должен был вынимать из ячеек стеллажей увесистые картонные коробки с делами и проверять, все ли дела на месте и нет ли каких лишних. Заодно полагалось проверять количество листов, перенумеровывать их или нумеровать заново, и отмечать, какие дела не сшиты, повреждены плесенью или мокрицами, поедены жуками…

Поначалу Никите было очень любопытно посмотреть на бумажки, которым почти сто лет. Спустя год они ему жутко надоели: большинство дел были ужасно скучные.

Всякие там уведомления да препровождения, списки личного состава да ведомости на получение денежно-вещевого довольствия. Приказы по частям царской армии, давным-давно расформированным, и тоже какие-то затхлые. Того-то такого-то числа назначить в наряд, того-то произвести в ефрейторы, такого-то посадить на гауптвахту…

Так он проработал два года, особо не мучаясь мыслями о житье-бытье и даже о поступлении в вуз, потому что настроения учиться у него тогда не было. В армию ему тоже не хотелось, потому что он очень не любил, когда им командуют.

Но в армию его все-таки забрали, хоть и на год позже, чем следовало. Однако недели за две до того, как ему пришла «повестка на расчет», произошло то самое событие, которое и привело его в этот город.

Дали ему проверять наличие дел в каком-то совсем небольшом фонде, где было не больше трех десятков дел. Фонд принадлежал какой-то крохотной войсковой части. И дела в этом фонде были самые что ни на есть ерундовые. Кроме одного, которое, хоть и числилось в этом фонде, относилось совсем к другому.

Внешне выглядело оно совершенно так же, как и остальные: имело невзрачную голубовато-серую обложку, на которой стоял штамп с номерами фонда, описи и дела, имелся старый, еще с «ятями» и «ерами» написанный заголовок. Что-то вроде: «Переписка о заготовке сена». И даты стояли — «Начато: 14 июля 1916 г.

Кончено: 23 сентября 1917 г.».

Что заставило Никиту полистать это дело — сейчас трудно сказать, но где-то в самой середине его, в окружении рапортичек о количестве заготовленного сена, наткнулся на тетрадку без обложки, из тридцати желтых, сложенных вдвое, листов очень плохой нелинованной бумаги, убористо исписанных химическим карандашом.

Эта самая тетрадка была прошита через сгиб листов суровой ниткой и пришпилена ржавой булавкой к соседнему документу. Листочки в тетрадке были пронумерованы, но сами по себе — не по общей нумерации листов дела. На первом же листке тетрадки Никита увидел дату — 2 августа 1919 года. То есть документ не относился ни к данному фонду, ни даже к данному архиву, который хранил документы лишь до 1918 года. А по содержанию эта тетрадь представляла собой дневник капитана Белой армии (вооруженных сил Юга России) Евстратова Александра Алексеевича.

Что должен был сделать Ветров по правилам? Да ничего особенного. Пойти к заведующей хранилищем, показать тетрадочку. Из нее по акту сформировали бы отдельное дело и передали бы в другой архив «по принадлежности».

Однако Никиту бес попутал. Сначала он заставил его прочесть первую страничку…

«2 августа 1919 года.

Сегодня от щедрот о. Анатолия, у которого нынче квартирую, приобрел немного бумаги (выменял на горсть подковных гвоздей). Это позволило мне продолжить описание своих странствий, прерванное неделю назад. На нашем участке фронта все это время наступали. Похоже, краснюки на последнем издыхании.

Сдаются чуть ли не ротами. Говорят, что Троцкий велел ставить позади обычных полков латышей, китайцев и матросов с пулеметами, чтобы удерживать бегущих.

Впрочем, я лично этого не видел, ибо известно, как славно врет наш доблестный ОСВАГ. Не удивлюсь, если у них, как и в большевицком РОСТА, трудятся те же щелкоперы, которые в 1914-м убеждали нас через газеты, будто Краков вот-вот будет взят. И мы, кадеты-молокососы, страдали от того, что война кончается, а мы все еще учимся… Господи, какие же мы были идиоты!

Третий день стоим здесь, в Пестрядинове. Село бедное, солдаты жалуются на плохую пишу. Подвоз чрезвычайно слабый. Даже пшена привезли треть против положенной нормы. Весьма не завидую сотнику Вережникову. У меня на довольствии только 4 лошади, а у него — целый табун. Фуража, как водится, нет. Казаки уже вовсю воруют его у крестьян. Одного Вережников поймал и приказал пороть на виду у мужиков.