Павел Шестаков - Через лабиринт. Два дня в Дагезане

И тут Валерий не то что решился, а как будто бросился впервые с вышки в воду. Раз — и все!

— Послушай, друг. Постой.

Сказал — и не узнал своего голоса: такой он получился жидкий и противный. Брусков подумал даже, что вор и не обернется на такой голос, но тот сразу остановился, потому что давно заметил Валерия:

— Тебе что?

— Да вот чемодан вроде бы…

Лицо вора было совсем рядом. Он оказался не таким уж молодым, торчащие скулы были обтянуты желтоватой, нездоровой кожей, а узкие глазки смотрели зло и ничуть не испуганно:

— Что «вроде бы»? Твой это чемодан?

По свободному пути, медленно пыхтя белым паром, приближался паровоз. Вор скосил на него прозрачные глаза.

— Твой, говорю, чемодан?

— Не мой, но…

— Так чего ж ты к человеку привязался, падло?

И прежде чем Валерий успел сообразить, что происходит, вор резко ударил его тяжелым ботинком по ноге, в самую кость, так что Брусков даже присел от боли. А парень, не оглядываясь, как кошка, кинулся под самый нос паровоза и перемахнул путь, едва не попав под колеса. Пыхтящий состав отрезал его от Валерия.

«Ушел», — подумал Брусков и почувствовал себя таким несчастным, что даже боль стала тише. Но тут мимо броском пролетел человек в сером пиджаке, схватился за поручни проходящего товарного вагона, перескочил на ходу через площадку и спрыгнул с той стороны.

«Держи этого в стеганке!» — услыхал Валерий. И вслед за криком — свисток. Он поднялся и заковылял по платформе туда, где кричали.

А позади Брускова уже набирал скорость пассажирский поезд. Валерий увидел, как покатился по рельсам и его вагон, но бежать за ним был не в силах. Боль становилась мучительной. Он махнул рукой и остановился, совсем расстроившись. Что с ногой? Как он доберется теперь домой? Да и его собственная сумка осталась в вагоне.

— Молодой человек! Вы что, идти не можете?

Перед ним стоял тот самый, в пиджаке, что бросился за вором. Под пиджаком был тонкий спортивный свитер.

— До железнодорожного отделения дойти сможете? Знакомого своего повидать?

— Задержали его?

— Взяли. Старшина как раз оказался. Помог. За что это он вас?

— Чемодан у него?

— Есть и чемодан.

— Краденый. Да вы, собственно, кто такой?

— Кучеренок, капитан милиции. В Минск из отпуска возвращаюсь.

— Значит, и вы отстали?

— Что поделаешь. С нами и похуже бывает. Брусков как-то сразу успокоился.

— А я журналист. Здорово вы подоспели. — И поковылял за капитаном в отделение.

Там за видавшим виды двухтумбовым столом сидел старший лейтенант, а напротив его, на скамейке, — задержанный парень. Немолодой уже старшина снял фуражку и вытирал платком лоб. Чемодан вор все еще держал в руках. Увидев хромающего Брускова, он скривил губы в ухмылке и отвернулся.

— Ага, пришли, — обрадовался старший лейтенант. — Так что там произошло?

— Вот товарищ журналист видел, как этот парень украл чемодан, — пояснил капитан.

— А больше ваш товарищ ничего не видел? Он же спал всю дорогу. Мало ли что во сне увидеть можно.

— Замолчите, — перебил старший лейтенант. — Как ваша фамилия?

— Музыченко.

— Покажите документы.

— Я их с собой не ношу: потерять боюсь.

— Зачем сюда приехали?

— Приехал — и все. Что, ездить нельзя, что ли?

— Чемодан ваш, вы говорите?

— А то чей, Пушкина?

— Расскажите, пожалуйста, как было дело, — обратился старший лейтенант к Валерию.

Брусков начал по порядку:

— Я возвращаюсь из Берегового, в командировке был…

Вор смотрел на него злобно, и Валерий, рассказывая, малодушно думал: «Отпустят его сейчас, так не миновать мне ножа в бок. Вот попал в историю». Но отступать было невозможно. Да и боль в ноге не располагала к мягкости.

— Значит, хозяина чемодана вы не видели? — спросил старший лейтенант огорченно, и Валерий опять подумал: «Отпустит он его».

Музыченко сплюнул на пол:

— Напел байку. Сразу видно, журналист.

— Помолчите, Музыченко, — прервал снова старший лейтенант. — Скажите-ка лучше, что у вас в чемодане?

Впервые вор ответил не сразу.

— Да разве все запомнишь…

— А вы не все, вы хоть что-нибудь.

— Я знаю? Сестра собирала в дорогу. Барахло разное, харчишки.

Старший лейтенант недоверчиво покосился на желтые ремни.

— Вот что, Музыченко. На столе лист бумаги и речка. Напишите-ка, что, по вашему мнению, сестра могла положить в чемодан. Садитесь.

Писал он долго, выводя на бумаге круглые ученические буквы. Всем уже надоело ждать, но его не торопили. Вдруг Музыченко так нажал на перо, что чернила брызнули во все стороны. Он перечеркнул лист крест-накрест и швырнул ручку на стол:

— Считайте, что попутали, гражданин начальник. Не знаю я, что в этом сундуке, сами смотрите.

И он швырнул чемодан на стол.

Старший лейтенант спокойно взял его и отстегнул хрустящие ремни. Глянул внутрь и медленно и удивленно вытащил измятую мужскую рубашку. Светлая рубаха была измазана красным. Вслед за ней на стол легли пиджак и большие ботинки из свиной кожи. Но не они доконали Музыченко, а маленький туристский топорик с присохшими к лезвию короткими темными волосами.

Последнее, что запомнил Брусков из этой сцены, был панически жалкий крик Музыченко:

— Вор я, гражданин начальник, вор! Чемодан этот в поезде взял. Вот и человек подтвердить может. — И тыкал пальцем в бок Валерию

— Так что же нам известно, Вадим Сергеевич? — спросил Мазин Козельского.

Они сидели в кабинете Мазина и мучились от жары. Несмотря на открытые форточки, было душно. Отопительный сезон продолжался согласно плану, а солнце, не зная об этом, светило по-летнему.

— Пока ничего, Игорь Николаевич.

Козельский был из тех людей, которые склонны преуменьшать успехи.

Мазин расстегнул пуговицу под галстуком.

— Ну, это вы слишком… Мы знаем, например, что Харченко непричастен к убийству.

— А что это нам дало?

— Отсечен один из неверных путей, которым мы могли увлечься. Снято обвинение с невиновного человека.

Козельский покачал головой:

— Совсем невинная овечка. Пьяница, вор и хулиган.

— Но не убийца. В этом есть разница, Вадим. Одно дело, если у вас вытащили часы, а другое, когда вам режут горло.

— Такие и режут.

— Хорошо, не будем спорить. Я знаю, что вы плохо переносите жару. Но все-таки смотреть на вещи нужно оптимистичнее. Вы ведь заочник? Студент? Смотрите же, какой классический случай нам встретился. Целая цепь серьезнейших улик. А что оказалось? Харченко действительно подрался, был задержан и провел ночь в вытрезвителе. Кровь на пальто одной группы с его собственной. И наконец, часы Укладникова, которые тот во время смены вешал на гвоздик над койкой, Харченко попытался присвоить, лишь узнав об исчезновении хозяина. Впрочем, сам Харченко уверяет, что взял часы с целью сохранения, а под подкладку они провалились случайно…

— «Случайно»! Жулик старый.

— Опять вы бурчите, Вадим? Зачем? Лучше приведите этот случай на экзамене. Получите пятерку, а какой-нибудь профессор затащит его в учебник, где наш общий неприветливый знакомый Харченко будет фигурировать как «гражданин X». Таким образом вы обогатите науку.

— Шутите, Игорь Николаевич.

— Стараюсь. Знаете. Козельский, врачи однажды изучили сто больных атеросклерозом. И что же? Восемьдесят из них были мрачными, унылыми личностями, не признающими никаких шуток. Поэтому я и шучу, Вадим. Так сказать, в порядке профилактики. Берегу сердце. Однако пойдем дальше. Мы знаем еще целую кучу вещей.

Мазин пробарабанил пальцами по синей папке с надписью «Дело».

— Мы знаем, что в ночь, когда, по категорическим утверждениям достойного во всех отношениях Эдуарда Семенистого… Надеюсь, против Семенистого вы ничего не имеете?

— Имею. Барыга самый настоящий.

— Да? Кто бы мог подумать, — Мазин усмехнулся. — А ведь он в ателье на Доске почета числится. Но не будем судить его слишком строго. Он жертва человеческих слабостей. Кто устоит, чтобы не отблагодарить человека? Скажу по секрету, Вадим, я сам однажды угощал его водкой.

По лицу лейтенанта Мазин понял, что и это Козельский принял за шутку, но не стал разубеждать подчиненного.

— Вернемся же к нашим овечкам. Итак, ночь… Хотя Семенистый и утверждает, что в комнату ночью никто не входил, след, который мы обнаружили на паркете, наталкивает на другие мысли. Входил человек, незадолго перед тем побывавший в котельной. Но как он мог проникнуть в квартиру? Я вижу четыре возможности. Первая — был еще один ключ. Вторая — замок был отперт без помощи ключа. Третья — дверь была не заперта. Две последние возможности маловероятны, особенно вторая, ведь на замке мы не обнаружили никаких следов отмычки. И все три возможности предполагают, что Эдуард Семенистый, этот, по мнению общественности, ударник труда, спал сном невинного младенца и ничего не слышал.