Элмор Леонард - Без правил

– Вас, друганы мои дорогие, поджидаю! Изобразив дружелюбную улыбку, он затопал по склону вниз, но спустя мгновение столкнулся с Джейком Ройсом.

– Билл, где ты пропадаешь! – воскликнул помощник шерифа, протягивая руку.

– Как это где? Все время здесь, – ответил Билл, пожимая ее.

– Я не об этом. Хотел спросить, почему не спускаешься к нам в город?

– Да все дела... Как всегда!

– У нас тоже дела. Дел у всех по горло. А ты, видно, торчишь здесь, наверху, потягиваешь свой бурбон. Я вот что хочу сказать: у кого виски экстра-класса, тому стыдиться нечего!

Шериф Бэйлор решительно раздвинул локтями стоявших впереди и подошел к Биллу. Тот кивнул. И произнес тогда Элмер Бэйлор спокойно и даже торжественно:

– Билл Мартин, у нас есть все основания полагать, что в настоящее время вы занимаетесь производством и продажей самогона, в нарушение Восемнадцатой поправки к Конституции Соединенных Штатов. Это правда?

– Да, сэр. Это правда. – Билл кивнул и сделал шаг вперед.

– Тогда я, как шериф данного округа, приказываю вам предъявить свой продукт, то есть виски, для снятия пробы, прежде чем все здесь присутствующие подохнут от жажды!

По манере, с какой люди входили в вестибюль отеля, Лоуэлл мог точно определить, бывали они прежде в "Камберленде" или нет. Если они направлялись прямиком к парадной лестнице, значит, знали, что там находится стойка регистрации. Если, входя, начинали беспомощно озираться, разглядывая вестибюль с высоким потолком, галерею второго этажа и прикидывая, куда податься, следовательно, приехали впервые.

Однако мужчина в темном костюме, шляпе и с большим кожаным чемоданом поставил Лоуэлла в тупик. Прямо к стойке он не пошел, но и не таращился. Сначала он замедлил шаг, потом решительно зашагал в сторону лестницы, поставил чемодан на пол и подошел к стойке.

– Добрый вечер! – сказал Лоуэлл, взял со стойки колокольчик и позвонил.

Мужчина посмотрел на него и кивнул. Выглядел он усталым, да и побриться не мешало бы! Высокого роста, он слегка сутулился.

Из своего кабинета в глубине вестибюля, за стойкой выпорхнула миссис Лайонс. Она поздоровалась, как обычно, приветливо и раскрыла журнал регистрации.

Выглядела миссис Лайонс всегда великолепно. Тяжелые волосы цвета спелой пшеницы, расчесанные на пробор, обрамляли ее высокий лоб, продолговатые живые глаза смотрели горячо и открыто. С первого взгляда ее лицо с чуть выступающими скулами и мягкими линиями казалось классически правильным. Но стоило присмотреться внимательнее и оказывалось, что нос у нее дерзкий и немного вздернутый, рот довольно крупный, а четко очерченные губы чуть-чуть толстоваты. И все же лицо у нее было удивительно женственно и вместе с тем энергично. Она была деловита, но без тени высокомерия. В ней чувствовалась внутренняя сила и неосознанная страстность. Ровный загар ярко-бронзового оттенка очень шел к ее золотистым волосам.

Сейчас ее задумчивые глаза под густыми ресницами казались совсем темными, хотя при определенном освещении они отливали изумрудным блеском, как спелый крыжовник на солнце. Цвет ее глаз поражал еще и потому, что был необычен для блондинки. У нее были довольно густые брови с неправильным изгибом – казалось, будто они наведены кистью.

Когда Кей Лайонс бывала оживлена, глаза у нее расширялись и сияли теплым светом. Иногда они искрились от внутреннего возбуждения, словно она еле сдерживала переполнявшие ее жизнерадостность и веселье. И люди часто завязывали с ней разговор только ради того, чтобы видеть эти живые искорки у нее в глазах.

Самая симпатичная женщина из всех. Лоуэлл был в этом убежден. И разумеется, он никак не мог представить ее в постели – ни с Биллом Мартином, ни с кем-либо другим. Он наблюдал за ней исподтишка. Вот уж глаза у нее, так глаза! Иногда, когда она улыбается, они так и сияют, и взгляд теплый-теплый. А бывает – разговаривает с кем-либо, на губах улыбка, а глаза совсем потухшие. Смотрит на собеседника, улыбается, а мысли где-то блуждают.

Частенько, беседуя с ней, приходится отводить взгляд. Она, конечно, гораздо старше его. Ей, по меньшей мере, тридцать. Из-за чего же он всегда так волнуется?

Миссис Лайонс не слишком беспокоилась о том, как оценивают люди женскую добродетель.

Она была за жизнь, за действенность, за романтику в любом ее проявлении. А добродетель или кодекс супружеской морали она считала пустой выдумкой, которая некоторым нужна, а для других совершенно бесполезна.

И вообще она была убеждена, что женщина должна быть так же свободна в любви, как и мужчина. Но она никому не навязывала своих взглядов и уж во всяком случае не считала, что мужчин надо ограничивать в их правах. Она, правда, верила, что общение предприимчивых мужчин и женщин не только принесет им самим вдохновение и духовный подъем, но и будет способствовать общему благу, служить источником новых, плодотворных идей и мощным стимулом общественного развития.

Миссис Лайонс была вполне самостоятельна в финансовом отношении. Она покупала себе роскошные наряды и драгоценности. Она считала, что если они к лицу, то никогда не бывают неуместными.

Каждый человек, по крайней мере, в Америке, как она утверждала, имеет право к этому стремиться. Почему бы не появляться всюду хорошо одетой, если, конечно, это не делается ради похвальбы перед другими? Она умеет, когда нужно, отказываться от роскоши, ей уже случалось это делать, но жизнь вокруг так бесцветна, что она предпочитает быть всегда празднично-нарядной, не желая этим, конечно, никого обижать.

Сейчас она была в элегантном зеленом костюме из натурального шелка, выигрышно подчеркивающем ее фигуру.

У нее был низкий приятный голос, в котором слышалась деликатная мягкость ее натуры.

Она никогда никого не осуждала. Если некоторых людей их внутренние импульсы толкают на бешеное кружение, на жизненные завихрения, зачем их останавливать?

Кей Лайонс не была склонна рассматривать чувственную любовь только как потворство основному инстинкту. Напротив... Она связывала ее с романтикой, счастьем, идеями. Пусть жизнь вдвоем – жизнь чувства – будет как ураган, как вихрь, потому что все, что сводит любовь всего лишь к деторождению, порождает скуку, обесцвечивает жизнь.

Плодитесь и размножайтесь! А для чего, собственно?

К примеру, что собой представляет Билл Мартин? Конечно, он мужчина приятной наружности, но приземленный материалист и неотесанный мужлан. Для него существует только то, что можно видеть глазом, ощупать руками, сосчитать или измерить метром. Ничто не кажется ему загадкой. Главный его кумир – деньги и все, что они приносят с собой. Конечно, выйдя за него замуж, она станет замужней женщиной, а уж если после бракосочетания они уедут из этого захолустья, одного из тех, о которых в справочниках пишут, мол, занимает сотое место по количеству населения, девяносто девятое – по экономическим и финансовым данным, будет просто замечательно, потому как всякий знает: умственная и духовная жизнь в американских городах средней руки убога и тосклива. А вокруг – неприкрытая, грубая и воинствующая пошлость!

Трезвон колокольчика вернул ее к действительности.

– Сэр, пожалуйста, соответствующие формальности! – сказала она, подвигая к незнакомцу книгу регистрации.

Не снимая шляпы, тот наклонился и, не торопясь, написал:

"Фрэнк Лонг, почтовый ящик 481, город Франкфорт. Штат Кентукки".

Миссис Лайонс прочитала, взглянула на него, спросила мистера Лонга, надолго ли он к ним. Он покачал головой: мол, не знает, сколько придется здесь пробыть. Может, неделю, может, меньше.

Больше миссис Лайонс ни о чем спрашивать не стала. Только глянула на Лоуэлла своими темными глазищами, когда протянула ключ от номера 205.

Лоуэлл взял чемодан мистера Лонга. Ну и тяжесть! Кирпичи у него там, что ли? Мистер Лонг молча наблюдал за ним. И, поднимаясь по лестнице вслед за коридорным, ни слова не произнес.

В номере Лоуэлл поставил чемодан на скамеечку возле гардероба и подошел к окну.

– У вас прекрасный вид из окна, – сказал он. Потом взглянул на свое отражение в оконном стекле.

На улице уже зажглись фонари. Повсюду подсвечивались дорожные знаки.

Фрэнк Лонг стоял возле зеркала, проводил ладонью по щетине.

– Что-нибудь еще? – спросил Лоуэлл.

– Например? – отозвался мистер Лонг.

– Не знаю, – пожал Лоуэлл плечами. – Вдруг что-то понадобится. – Лонг снял пиджак, развязал галстук и стал расстегивать рубашку. – Может, выпить хотите?

Фрэнк Лонг резко повернулся к нему:

– Имеешь в виду содовую или крепкие напитки?

– И то и другое, – ответил Лоуэлл.

– А виски достать можешь?

– Может, и могу. Надо кое-кому дать знать.

– Разве не знаешь, что продавать спиртные напитки запрещено?

Лонг стащил рубашку. На груди и животе курчавились темные волосы. Кожа у него была молочно-белая, а под ней угадывались мускулы. Высокий, стройный, атлетически сложенный, лет сорока двух, он производил впечатление человека сильного, что подтверждалось и его манерой говорить напрямик, без околичностей.