Николас Николсон - Призрак Фаберже

«Сколько еще она будет говорить?» — с тоской подумал Саша.

— Ну так вот, на первую годовщину их свадьбы папа подарил маме вот это.

Миссис Дин открыла сумку из крокодиловой кожи от Келли, и сердце у Саши замерло. В руках у нее была одна из знаменитых шкатулок Дома Фаберже — хорошо знакомый ему квадратный ящичек из светлого падуба с закругленными углами. Поставив шкатулку на стол, миссис Дин слегка подтолкнула ее в сторону Саши.

Тот осторожно поднял крышку.

Внутри лежало колье, от вида которого у него перехватило дыхание. Ничего подобного у Фаберже он еще не встречал.

Три нитки идеально подобранных серых жемчужин были скреплены боковой застежкой в виде неоклассического венка, усыпанного бриллиантами. Венок пронзали две стрелы, на которых целовалась парочка крошечных волнистых попугайчиков. Камни, искусно оправленные в платину, отличались безупречной чистотой и изысканно контрастировали со светло-серыми жемчужинами. Несомненно, перед ним был шедевр.

Саша приподнял тяжелое колье. Ювелирный отдел будет вне себя от счастья. Здесь целое состояние — жемчужины такого размера и качества стоят гораздо дороже бриллиантов.

— Миссис Дин, не знаю, что вам сказать, — задумчиво произнес Саша, опуская колье в шкатулку. — Буду откровенен. Я даже затрудняюсь определить его истинную ценность. Таких работ Фаберже практически не осталось, да и сами жемчужины стоят сумасшедших денег. Я могу показать колье специалистам нашего ювелирного отдела, и они оценят камни и жемчуг. Потом мы пороемся в петербургских архивах и выясним подробности относительно самого изделия: найдем чертежи, счета и другие документы. Все это значительно увеличит стоимость колье.

Миссис Дин улыбнулась.

— Могу я задать вам вопрос личного характера? — продолжал Саша.

— Я могу на него и не ответить, — отозвалась миссис Дин, продолжая улыбаться. — Но, пожалуйста, спрашивайте.

— Вы нуждаетесь в деньгах?

Миссис Дин внимательно посмотрела на него.

— Нет, не нуждаюсь. Но оно практически постоянно лежит в сейфе. Я надеваю его только на Пасху и Новый год, да и то лишь дома. Сейчас в нем просто некуда пойти. Я и сюда-то опасалась его принести.

В ушах у Саши зазвучал голос Анны: «Стоящая вещица от Фаберже может нас спасти».

— Миссис Дин, — медленно начал Саша, с трудом преодолевая соблазн заполучить уникальную вещь, — то, что я вам сейчас скажу, идет вразрез с интересами нашей фирмы, но на вашем месте я бы не стал продавать это колье.

— Почему же?

— Миссис Дин, все семейства, для которых Фаберже делал ювелирные украшения, рано или поздно расставались с ними. Ваша семья сумела их сохранить, и этот факт не менее уникален, чем само это колье. Я, конечно, могу его продать, и вы получите огромные деньги, но оно уйдет к людям, которые не смогут оценить его по достоинству. Со временем его цена будет только расти, и, возможно, ваши дети получат за него еще больше. Если же они не будут нуждаться, этой вещи место в музее, где его увидит множество людей. Мне будет жаль, если оно исчезнет в частной коллекции какой-нибудь саудовской принцессы или будет разобрано ювелиром, который сделает из застежки брошь.

Немного помолчав, миссис Дин осторожно закрыла шкатулку и убрала ее в свою сумку цвета коньяка.

— Как забавно, — произнесла она.

— Что именно? — спросил Саша.

— Такой же совет дала мне двадцать пять лет назад ваша мать. Вы так похожи на нее. Та же улыбка.

Поднявшись с кресла, миссис Дин протянула Саше руку:

— Александр, рада была познакомиться. Возможно, я надену это колье на бал Дворянского собрания этой весной.

— Я хожу туда каждый год. Так что мы увидимся.

— Буду ждать с нетерпением, — заверила его миссис Дин, и они вернулись в приемную.

Здесь на Сашу навалились прежние проблемы. Его обязанностью было обхаживать клиентов, убеждая их расстаться со своей собственностью, но подчас у него не хватало на это духу. При каждой сделке ему приходилось выбирать между выгодой и голосом совести. Когда он уговаривал дилеров или нуворишей выставить на торги изделие Фаберже, которое они приобрели, чтобы перепродать или пустить пыль в глаза, это была честная игра, и совесть Сашу не беспокоила. Но когда ему попадалась живая частица истории, сохраненная русской семьей, он был просто не в силах демонстрировать деловую хватку, необходимую при его профессии. Он чувствовал, что не должен разрушать коллекции, передаваемые из поколения в поколение и сохраненные в огне войн и революций. Сколько изделий он упустил за семь лет работы в доме «Лейтон»? Саша уже со счету сбился. Рано или поздно он попадется, но лучше об этом не думать. Даже в этом сезоне, когда им позарез нужен шедевр, расчет не перевесил эмоции.

— Ну как? — спросила Люсиль, подходя к Саше, наблюдавшему, как его клиентка сходит с лестницы и садится в черную машину.

— Роскошная вещь, но, к сожалению, не для продажи.

— Печально, мой дорогой. Возможно, нам повезет в следующий раз.

Кивнув, Саша повернулся, чтобы уйти, но тут Люсиль хлопнула его по плечу.

— Кстати, твой русский клиент только что поднялся в переговорную. Очень симпатичный, только… — запнулась она.

— Только что?

— На нем это жуткое кожаное пальто, которое носят все новые русские.

— О Господи! Спасибо, Люсиль. Чувствую, что меня ждет очередная фальшивка.

Моя руки, Саша смотрел на свое отражение в зеркале. Он по-прежнему выглядел молодо, но кожа уже выдавала возраст. Саша с сожалением вздохнул. Как жаль, что он не унаследовал яркую красоту своей матери. Интересно, что ей было известно о той вещице, которую ему предстояло увидеть? Ведь она когда-то принадлежала Озеровским. Саша принял сосредоточенный вид. Ему было приятно, что миссис Дин заметила его сходство с матерью. «Та же улыбка…» Саша отвернулся от зеркала и поспешил в переговорную, где его уже ждали Анна и господин Дурасов. Одну ценную вещь он сегодня уже упустил, послушавшись голоса совести, — пора браться за ум.

— Саша, позволь представить тебе Дмитрия Дурасова. Он представляет интересы продавца, который хотел бы сохранить анонимность, — сказала Анна.

— Господин Дурасов, рад с вами познакомиться. Надеюсь, вам все здесь придется по вкусу. Как вы, вероятно, успели заметить, у нас есть даже настоящий чай.

Саша говорил на том русском языке, который был уже основательно подзабыт в бывшем Советском Союзе. После революции «правильный» русский язык, сохранившийся в среде эмигрантов, был вытеснен упрощенным и грубоватым наречием. А Саша по-прежнему говорил на языке, который преподавали в петербургской гимназии, где учился его дед.

Язык этот, благозвучный и утонченный, был заклеймен советской системой образования как «дворянский» и «далекий от народа».

— Да, я вижу. Большая редкость в Нью-Йорке. Рад вас видеть, ваше высочество, — произнес Дурасов, протягивая Саше руку.

Он говорил отрывисто, «по-советски», но это была речь образованного человека. Приятная славянская внешность, темные волосы, правильные черты лица и чуть азиатский разрез глаз, весьма часто встречающийся в Москве. Люсиль была несправедлива: его кожаное пальто было от Гуччи и в России, вероятно, стоило больших денег. В общем, Дмитрий выглядел вполне пристойно и не вызывал подозрений. Саша вздохнул с облегчением. Многие из его новых русских клиентов проявляли повышенную нервозность, словно опасаясь, что их поймают на чем-то незаконном. Они часто настаивали на немедленной продаже или пытались сбыть краденое. Дмитрий же держался совершенно непринужденно, что, по мнению Саши, было характерно для двух типов людей: тех, кто принадлежит к привилегированному классу, и тех, кто считает себя выше закона.

— Мы с Сашей заинтригованы вашей вещью. Можно узнать, что это такое? — спросила Анна, жестом приглашая их сесть за длинный стол.

— Это статуэтка, — ответил Дмитрий. — Очень ценная. И никому не известная.

— Неизвестных статуэток не существует, — с уверенностью заявил Саша. — Во всяком случае, у нас в семье таких не было.

— Ну что ж, пусть вещь говорит сама за себя, — с улыбкой произнес Дмитрий, доставая легко узнаваемую шкатулку Фаберже.

Саша с удивлением отметил, что ящичек обтянут белым бархатом, которому время и прикосновения рук придали слегка кремоватый оттенок. Обычно objets de fantaisie[5] Фаберже помещали в шкатулки из светлого падуба, а для серебра и тяжелых предметов использовался более прочный дуб. Бархатные шкатулки предназначались только для императорских пасхальных яиц и ювелирных украшений, сделанных по особому заказу.

Саша потянулся к высокому квадратному ящичку и поднял маленький крючок на его передней стенке. Крышка откинулась назад, открыв взгляду статуэтку, стоявшую на белом атласе.