Рене Бюр - Иггинс и К°

– Господин Дальтон, это ложный след, уверяю вас! Я слежу за ним, как и за всеми остальными соседями.

– Успокойся, я не собираюсь делать промахи. Но скажи, как я могу работать в союзе с тобой, если ты от меня что-то скрываешь?

– Это грязная история, – продолжал инспектор, будто не слыша Поля. – Скажите, господин Дальтон, вы же не думаете, что мадам де Шан хотела убить своего отца?

– Я ничего не думаю, решительно ничего. Только знаю, что в черепе сенатора была найдена пуля, выпущенная из револьвера мадам де Шан.

– Это еще не все. И я не буду хитрить с вами, господин Дальтон. Мадемуазель де Шан во время преступления находилась у своего дяди де Лиманду. Он живет неподалеку от Рэнси, в Марни.

– Знаю. Об этом уже растрезвонили газеты.

– Но в газетах не сказано, что уехала она туда не по своей воле. Тэрнизьен, шофер сенатора, рассказал мне, что Мадлен хотела остаться в «Виши», но мать заставила ее уехать. Когда она садилась в машину, мадам де Шан сказала: «Потом ты поймешь, что я должна была удалить тебя в надежное место. Поверь, я думаю только о твоем счастье». Шоферу послышалось, будто девушка ответила: «Ах, мама, ты его никогда не любила!» Впрочем, возможно, что она произнесла: «Ты меня никогда не любила!» Что скажете об этом, господин Дальтон? Мадам де Шан удаляет свою дочь, чтобы поместить ее в надежное место. Какая опасность ей угрожала?

– Ей-Богу, – пожал плечами Поль, – ты поражаешь меня, мой друг! Я не трачу время на пустые предположения, предпочитая иметь дело с фактами, и только с ними. А факты таковы: мадам де Шан стреляла в своего отца. Почему? Как? Вот что я хочу узнать. Почему и как? Но главным образом – как? Слышишь, Маркас? Главным образом – как! Как – это факт. Почему – это размышления. А на них у меня нет времени. Итак, Маркас, я прошу тебя прийти завтра.

– Значит, вы с нами?

– Подумаю. Отвечу завтра. В котором часу будет вскрытие?

– Через час. Следователь торопится.

– Я тоже. Значит, до завтра.

Когда дверь за полицейским закрылась, Поль задумчиво произнес:

– Почему Маркас так нервничает?

Снова морг. Снова оцинкованный стол и труп на нем. Неизвестный, которого агент Иггинса назвал англосаксом. Рослый широкоплечий мужчина с широким лбом, светлыми волосами и усами, такими светлыми, что почти сливаются с белым лицом. На лбу у него маленькая дырочка от пули.

Врач снова вскрывает череп… Вытаскивает пулю, передает ее Маркасу… Все как в первый раз.

Маркас берет ее, а Дальтон, наклонившись к нему, говорит вполголоса:

– Браунинг… Калибр восемь миллиметров. При убитом, конечно, не нашли никаких документов, никаких бумаг?

– Решительно ничего.

– Так я и думал…

Поль несколько минут внимательно рассматривает пулю. На оцинкованный стол кладут тело мадам де Шан.

Лицо ее спокойно, на лбу, чуть выше левой брови, маленькое круглое отверстие…

Минут через двадцать пуля извлечена. Поль наклоняется, смотрит на нее и уверенно говорит:

– Маузер… Калибр двенадцать миллиметров.

Маркас не возражает. Дальтон прикасается к моей руке, и мы уходим.

Поль потащил меня на набережную. Всю дорогу он весело насвистывал. Настроение у него было, судя по всему, прекрасное. Я же тщетно пытался выстроить логическую цепочку из того, что узнал.

В сенатора стреляли из смит-вессона, калибр шесть с половиной миллиметров, в мадам де Шан – из маузера, калибр двенадцать миллиметров, в неизвестного – из браунинга, калибр восемь миллиметров. Кроме того, сенатор был зарезан. Какой из всего этого можно сделать вывод? Никакого.

На пересечении набережной и улицы Огюстен Дальтон сел в такси и знаком пригласил меня последовать его примеру.

– Куда мы едем? – спросил я, захлопывая дверцу.

– В Рэнси, – ответил Поль.

Я был не в духе. Ужасно надоело сидеть в кабинете моего друга, сидеть часами и бездельничать, в то время как Дальтон знает так много и говорит так мало. Машинально я проверил, в кармане ли револьвер.

Дальтон заметил этот жест.

– Ты прав. Но только помни: стрелять лишь в крайнем случае.

Он помолчал.

– Пора сообщить тебе о последних сведениях, полученных Иггинсом, – Поль спохватился и странным тоном добавил – «Иггинсом и K°». Мы узнали – это было не очень трудно, – что мадемуазель де Шан была обручена с капитаном де Лиманду. Это уже сообщили все газеты. Но репортеры не выяснили, что обручение состоялось две недели назад. Всего две недели назад мадемуазель де Шан была обручена со своим кузеном, капитаном де Лиманду. Но прежде «Виши» охотно посещал один молодой человек, Жак Данблез.

– Авиатор?

– Да.

– Сын ученого?

– Да.

– Ну, и…

– Жак Данблез живет в Рэнси.

– И что же?

– Хм… По какой-то еще не известной нам причине сенатор и его дочь поспешно обручили Мадлен де Шан с капитаном де Лиманду. А затем мать удалила ее из Рэнси, говоря об угрожающей ей опасности. Опасность эта действительно должна быть велика, раз они, вопреки всем правилам, отправила девушку в дом родителей жениха. Вот так! А теперь мы отправляемся в Рэнси и будем наблюдать.

Такси довезло нас до виллы сенатора. Дальтон наклонился и отдал шоферу какое-то приказание, которого я не расслышал. И в ту минуту, когда водитель утвердительно кивнул головой, я узнал его: это был Казимир, слуга Поля.

Почти в то же мгновение у ворот появился высокий мужчина.

– Это ты, Тэрнизьен? – спросил мой друг.

– Я.

– Приняты все меры предосторожности?

– Да. В доме никого нет.

– Прекрасно! Оставь дверь открытой. Мы сейчас придем. По дорожке, усыпанной гравием, мы подошли к дому.

Дальтон огляделся и толкнул входную дверь. Я последовал за ним.

В холле нас ждал Тэрнизьен. По просьбе Дальтона он зажег свет и проводил нас в кабинет сенатора, указав, где находились трупы в момент их обнаружения.

Дальтон подошел к окну, наклонился, осмотрел ковер. Подобрал что-то, чего я не заметил, и положил в карман. Затем очень внимательно осмотрел комнату.

– Я узнал все, что мне было нужно. Идем, Валлорб, – сказал он и направился к двери.

Но в это мгновение раздался звонок. Мы переглянулись. Тэрнизьен побледнел.

– Открой, – приказал ему Поль. – Мы поднимемся на второй этаж и спрячемся там. Поторапливайся!

Встревоженный Тэрнизьен повиновался. Дальтон поволок меня на лестницу. Несколько секунд спустя мы оказались в комнате, расположенной как раз над кабинетом сенатора. Поль подошел к окну, чтобы посмотреть, кто приехал. У входной двери стояли Жиру с секретарем и какой-то человек с красной розеткой[1] в петлице.

– Однако он здорово взялся за дело, – шепнул Дальтон. – В первый раз, кажется, снимают печати всего через двое суток после того, как они были наложены. А этот человек из министерства иностранных дел, должно быть, никогда в жизни не торопился так, как сегодня.

Тэрнизьен открыл дверь и впустил посетителей. По звуку голосов мы догадались, что они прошли в кабинет.

– Как услышать, о чем они говорят? – пробормотал Дальтон.

Он лег на паркет и приложил ухо к полу. Затем, раздосадованный, поднялся.

– Ничего не слышно! Ладно, я спускаюсь.

Поль вышел из комнаты и направился к лестнице. Через несколько минут я не выдержал и последовал за ним. Ведь мой друг не приказывал мне остаться! Я тихо спустился вниз, стараясь не привлечь внимания людей в кабинете к своей персоне.

Дальтон сидел на нижней ступеньке лестницы. Я уселся рядом. Он даже не посмотрел на меня, прислушиваясь к тому, что происходит в кабинете.

Жиру говорил громко и внушительно:

– Все бумаги в порядке, и нам нужно только убедиться, не попало ли какое-нибудь дело в другую папку. Посмотрим. Испанское дело… Немецкие предложения… Английские…

– Я забираю эти бумаги, господин следователь, – послышался звучный голос сотрудника министерства. – Мы внимательно рассмотрим их. Если в них обнаружатся хоть малейшие указания на причины драмы, не сомневайтесь, все будет сообщено вам.

– Пожалуйста, забирайте, – ответил Жиру. – Впрочем, маловероятно, чтобы это дело имело политическую подоплеку. Стоп! Вот пачка писем, кажется, совершенно не дипломатического свойства и фотографии… Взгляните на эту фотографию… Кажется, никакой такой королевы нет. Впрочем, может быть, это какая-нибудь королевская любовница. Знаете вы эту красавицу?

Наступило долгое молчание.

– Как, господин следователь! Вы не знали Жаклин Дюбуа?

– Жаклин Дюбуа? Нет, я не знаю Жаклин Дюбуа. Я провинциал, и уже имел честь сообщить вам это по дороге. Кто такая эта Жаклин Дюбуа? Женщина легкого поведения?

– Хм… Пожалуй, вы правы, но она талантлива, а талант – всегда прекрасное прикрытие!

– Позвольте, я взгляну на подпись… «Тому, кого я буду любить всегда; люби меня – а не то берегись!» Что скажете, сударь? Но я представить себе не могу, чтобы эта надпись относилась к сенатору. Господин Пуаврье вел достойную жизнь. Ну ладно, давайте займемся его перепиской. Опять чувствуется человек системы. Даже конверты сохранены. Посмотрим… Жаклин Дюбуа, Авеню-де-Турвиль, 2… «Когда я вас покинул час назад…» Письмо с объяснением в любви. Подписано… Жак Данблез… Вам это имя знакомо?