Дэнни Кинг - Новый дневник грабителя

Что скажете? Зная ситуацию в целом, чью сторону вы примете — ловкачей или проигравших?

Разумеется, такое положение вещей очень неприглядно, однако факты — упрямая вещь. Лично мне чувство собственного достоинства не позволяет встать в один ряд с неудачниками. Я имею в виду, нас с вами и без того ежедневно обдирают все кому не лень — правительство, табачные и пивоваренные компании, интернет-провайдеры, взимающие с абонентов плату за просмотр программ в реальном времени. Моя работенка всего лишь позволяет частично компенсировать утраченное самоуважение, чтобы в конце каждого дня не чувствовать себя жертвой обмана. Это борьба против гигантских конгломератов, борьба за «маленького человека» (хотя, если «маленькие люди» по рассеянности оставят незапертой заднюю дверь, я непременно их обчищу). Не волнуйтесь, я могу привести хренову тучу оправданий тому образу мыслей, который записывал на картонных подставках для пивных кружек, в то время как весь остальной мир усердно трудился. В конце концов, может, у меня просто активная жизненная позиция?

Логично было бы предположить, что подобный энтузиазм высоко расценивается в нашем капиталистическом рыночном обществе, но это, увы, не так. Скорее, как раз наоборот, из чего и вытекает необходимость вести дела без посторонних. Однако иногда все равно случаются проколы, и пара любопытных глаз засекает твои действия, несмотря на то, что ты выбрал самый пустынный переулок и соблюдал всяческую осторожность. Возможно, сразу этого и не почуешь, но последствия не заставят себя долго ждать. Прямо как сегодняшней ночью.

— Та-да-да-дам, та-да-да-дам, та-да-да-дам, там-там-там-там, та-да-да-дам, та-да-да-дам, — воодушевленно напевает мой товарищ, нуждающийся в определенной медико-социальной помощи. В качестве аккомпанемента Олли барабанит пальцами по рулю. — Смотрел вчера «Доктора Кто»? — живо интересуется он.

Мне с самого начала было интересно, откуда мотивчик, но спрашивать я не хотел, опасаясь, что в результате придется играть в «Угадай мелодию» до самого утра.

— Нет. Я не смотрю этот сериал с тех пор, как перестал сниматься Питер Дэйвисон.

— Самая настоящая фигня. Круто, конечно, но все равно фигня. В жизни такого не бывает, — разочарованно качает головой Олли и вновь принимается подвывать, на этот раз искажая другую часть композиции: — Оо-ооу-ооооу.

Говорю же, чем скорее мы сможем закрыть чем-нибудь подходящим то место на приборной панели фургона, откуда теперь торчат красные провода и где раньше была стереомагнитола, тем лучше.

— Оо-ооу-ооооу! — Олли делает крещендо и жмет на клаксон.

Чаша моего терпения переполняется.

— Олли, мать твою!

— Чего?

Святая простота, блин.

— Что значит «чего»? Не догадываешься? Сгоняй за выпивкой, а? Спасибо.

— Правда? — недоверчиво спрашивает он. Понимает, дурачок, что я над ним издеваюсь, но не улавливает, каким образом.

— Нет, конечно! Пожалуйста, заткни свой чертов рот, мне надо позвонить Роланду. — Я достаю из куртки мобильник и включаю его.

Олли недовольно кривится.

— Только не говори, что сегодня мы работаем с Роландом.

— Именно. И не в первый раз. Кстати, чем тебе не нравится наш Ролло? По-моему, нормальный парень.

— Ага, по-твоему. Это ведь не тебя он вечно пытается потискать!

Должен признать, Роланд действительно проявляет нездоровый интерес к Олли. Не думаю, что здесь гнездится мерзкий порок, скорее, глубокое подсознательное влечение, которое иногда охватывает здоровенных балбесов вроде Роланда, заставляет их ходить по пятам за предметом обожания и при всякой возможности усаживаться рядышком, хотя причин этого порыва они сами не в состоянии понять. И все же на месте Олли я не рискнул бы засыпать задом кверху в кровати Роланда, особенно если бы из кармана у меня торчала бутылочка с детским маслом.

Пожалуй, не стоит грузить Олли этими проблемами, тем более что нас ждет работа, в которой не обойтись без участия Роланда. Я уверяю приятеля, что ему все только кажется и что Роланд отличный малый.

— Как хочешь, Бекс, а он все-таки извращенец, — настаивает Олли.

В этот момент звонит мой телефон. Я смотрю на дисплей, ожидая увидеть имя Роланда, которое избавило бы меня от необходимости оплачивать звонок. Ага, не тут-то было. Звонит Мэл.

— Черт возьми! Должно быть, хитрая стерва установила автодозвон на мой номер. На, поговори за меня!

Я сую трубку Олли.

Он нажимает на кнопку ответа.

— Алло. А-а, привет, Мэл. Что? Да, да, он тут, рядом со мной. — Олли возвращает мне мобильник. — Бекс, это тебя.

— Алло? — осторожно произношу я.

— ГДЕ ТЕБЯ ЧЕРТИ НОСЯТ, СЕБЯЛЮБИВЫЙ УБЛЮДОК?! — визжит телефон в мое левое ухо.

— У нее все в порядке? — ухмыляется Олли, ясно давая понять, что отомстил мне за расстроенное свидание с Белиндой.

— Не знаю. Поинтересуюсь, когда она прекратит орать, — рычу я и возвращаюсь к беседе с Мэл: — Милая, пожалуйста, говори погромче, на линии страшные помехи.

— Как обычно, эти помехи создаешь ты, подлая скотина!

Судя по всему, сегодня она в отличной форме.

Я напрягаю мозги в поисках подходящего ответа. Вспышка озарения, и кнопка «ОТКЛ» на верхнем торце мобильника уже нажата.

— С этим разберемся позже, — сообщаю я Олли, жертвуя миром и покоем следующей недели ради того, чтобы сосредоточиться на сегодняшней задаче.

Где-то в городе яростно хлопают дверцы серванта.

— Так что там с Роландом? — спрашивает Олли. — Будешь ему звонить?

В этом, по моему мнению, нет необходимости.

— Он же не ты! Если сказал, что придет, значит, придет. При всех своих недостатках, Роланд — настоящий профессионал, — заверяю я Олли.

Двадцать минут спустя мы стоим перед воротами пропускного пункта для автомобилей. Ворота с виду подозрительно заперты. Никаких признаков присутствия нашей специально приглашенной звезды.

— Куда, блин, запропастился этот придурок? Гребаные ворота должны быть открыты! Может, я умер и отправился в какой-нибудь тухлый рай, где собрали всех безответственных уродов? — возмущаюсь я и пробую толкнуть ворота.

— Хочешь, я ему позвоню? — предлагает Олли, невольно пробалтываясь, что тоже знает телефон Роланда.

— Скажи ему, пусть шевелит батонами и живо дует сюда. Похоже, мне всю жизнь суждено отирать углы, дожидаясь таких болванов, как вы, — бурчу я.

— Боже, опять старая песня. Сменил бы пластинку, — вздыхает Олли. — Смотри, пошел вызов… А, нет, включился автоответчик. Оставлю ему сообщение. Привет, Роланд, хочешь перепихнуться? Только имей в виду, мы все еще ошиваемся на улице. — Заметив, что я мотаю головой, Олли недоуменно моргает. — Погоди, что опять не так?

— Да нет, мне понравилось.

— И что собираешься делать?

— Ну, с Роландом, конечно, было бы проще, но мы справимся и без него. Я знаю, где что находится. Готов?

— Э-э… готов, — безучастно произносит заметно сникший Олли.

— Помнишь про кусачки?

— Угу.

— Тащи их сюда.

— А-а, я, это… понял тебя. Знаешь, у меня их нет.

— Почему нет?

— Потому что ты сказал, что ворота нам откроет Роланд, — с головой выдает себя Олли.

— Стало быть, с памятью у тебя все в порядке! — коршуном налетаю на него я.

— В смысле? — тупит Олли.

— Ты прекрасно помнил о сегодняшнем деле!

— То есть?

— Да ну тебя совсем, — морщусь я. — Ну хоть одеяло-то ты взял? Про одеяло не забыл?

— А-а, одеяло. — Олли озабоченно хмурит лоб. — Знаешь, что я сделал?

— Не взял одеяло?

— Типа того. Выкинул его, чтобы освободить место для калориферов.

— Обалдеть. И как теперь перебираться через колючую проволоку без одеяла? Мы же исцарапаемся до смерти!

— Можем отказаться от этой затеи, — предлагает Олли.

— С твоей гражданской позицией наша страна никогда не стала бы великой державой, — назидательно говорю я. — Нам всего-то придется перелезть через верх, как сделали мой дед и его брат во Вторую мировую.

— Да-а? — удивляется Олли. — И что, остались в живых?

— Разумеется. Им-то нужно было перебраться через низкую стену казармы. А следующие три года они шкерились под лестницей у моей прабабки. Сам понимаешь, пули там свистели не часто.

— Так кто полезет? — осведомляется Олли, нервно поглядывая на зловещие металлические колючки.

— Вот что: бросим жребий. — Я достаю из кармана монетку и подкидываю ее в воздух. — Твои пожелания?

— Свалить отсюда.

— О’кей, если решка — уходим, — соглашаюсь я, ловлю монету и накрываю ее ладонью в перчатке.

Даже не могу сказать, от чего больнее: от десятков острых как бритва колючек, впивающихся в лопатки, или от того единственного шипа, который проткнул джинсовую материю и уперся мне в мошонку. Пожалуй, шип все-таки страшнее, хотя и не намного.