Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— Я совершенно не представляю… — жалобно начала я.

— Принципиальное согласие, — перебила меня тетка.

— Серафима, это глупо, безответственно и опасно.

— Ну?

— Считай, я в деле, — выдохнула я, опускаясь в кресло. — Дурочки, — покачал головой Владимир Петрович, направляясь к двери. — Подумайте насчет денег, и я прикину, чем могу помочь.

— Вовка, — позвала Серафима, — знаешь, что тебе надо? Встряхнуться. Ты ж был отчаянным мужиком.

— Был, да сплыл.

— Ничто не проходит бесследно…

— Эту цитату можно трактовать двояко.

— Хорошая афера пойдет тебе на пользу.

— Я не имею права быть аферистом.

— А ты на работе отпуск возьми. Завтра у тебя выходной?

— Выходной.

— Значит, в десять ноль-ноль — производственное совещание на моей кухне. Об этом Циркаче я должна знать все, как старушка соседка.

— Думай, где деньги взять, — сказал на прощание Владимир Петрович и удалился.

Серафима, необычайно взбодрившись, направилась в ванную, откуда вернулась цветущей и сияющей, и потащила меня в ресторан, отмечать мой приезд и начало военной кампании.

— Он не придет, — убежденно сказала я, глядя на часы.

— Вовка? Придет как миленький. Я его много лет знаю. Это сейчас он серый да облезлый, а душа прежней осталась. Можешь мне поверить. Бандюги его вконец доконали, оттого и раскис. Вечером сажает, утром выпускает, обо всех их делишках осведомлен, а упрятать этих деятелей куда следует не может. Он из-за этих гадов мужиком себя чувствовать перестал. Потому не упустит шанса насолить им как следует.

— Серафима, что-то я смутно вижу, как мы им насолим.

— А тебе и не надо. Твое дело быть недосягаемо прекрасной. Отважные рыцари скрестят копья…

— Никакие не рыцари, а бандиты, и меня это очень тревожит.

— Я с тобой, не боись!

— С тобой я еще больше боюсь. Без двух минут десять в дверь постучали. Я кинулась открывать. На пороге стоял Владимир Петрович. Подозрительно помолодевший. В преддверии дневной жары вместо серого костюма он облачился в джинсы и футболку, мало того, он подстригся. Азартный блеск в глазах я отнесла на счет выходного и хорошего настроения. В целом он выглядел очень неплохо, я бы даже сказала, “интересно”.

— Где генерал? — спросил он. Мы отправились к Серафиме. Та при виде давнего друга свистнула и сказала:

— Ты часом не влюбился?

— У меня выходной — это раз, я пришел в гости к двум красивым женщинам — это два, сегодня мой день рождения — это три.

— О Господи, — простонала Серафима. — Я ж забыла совсем, прости непутевую, это все неприятности. Лика, собирай на стол, а я пойду чего-нибудь пошарю.

Пока я собирала на стол, тетка вернулась, держа в руках красиво оформленную коробку с набором для бритья. Из чего я сделала вывод, что подарок для дорогого друга был припасен заранее. Пока они поздравлялись и обнимались, я вспомнила про кружку, что привезла в виде презента своей неразумной тетушке, да так и не вручила из-за свалившихся на нашу голову неприятностей. В общем, я не ударила в грязь лицом и тоже поздравила Владимира Петровича. Как тот не прослезился, ума не приложу. Но остался очень доволен. Мы сели за стол, выпили, как полагается, за его здоровье и целых полчаса говорили только об имениннике. Через тридцать минут тетка Серафима, решив, что этикет соблюден, вернула нас к мрачной действительности.

— Что ж, пора поговорить о деле.

— О деле так о деле, — хмыкнул Володя. — Итак, Правдин Сергей Константинович, по кличке Циркач, двадцать шесть лет, не судим, женат, дочь пяти лет, жена домохозяйка.

— И что? — нахмурилась Серафима.

— А чего ты хотела? Слушай дальше. Отец и мать алкоголики, парня воспитывала парализованная бабушка. Объяснять, что это значит? Хорошо учился. От соседей и учителей отзывы только положительные. В настоящее время ни с родителями, ни с запойной сестрой отношений не поддерживает. Женился очень рано, супруга старше его на пять лет. Знают друг друга с детства, в одном дворе росли.

— Уже кое-что, — вздохнула Серафима.

— Имеет репутацию серьезного, умного, сдержанного и весьма опасного человека.

— Это в двадцать-то шесть лет? — удивилась тетка.

— Я тебя сейчас еще не так обрадую. Циркач в своем роде бандит редкий. Отличный семьянин. К женщинам равнодушен, любовницы не имеет, шлюх терпеть не может, надо полагать, сказывается суровое детство. В бане и то без баб парится.

— Это уж вовсе никуда не годится, — закручинилась Серафима.

— Чем богаты…

— А почему у него кличка такая странная? — спросила я. — Он что, в цирке работает?

— Циркачом его прозвали после того, как прошелся по карнизу девятого этажа.

— По нужде или так, для удовольствия? — спросила тетушка.

— От милиции уходил. А мог бы не суетиться, переночевать у нас, а с утра домой. Гонор, одним словом. В общем, ушел и получил кличку Циркач. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Извините, девочки, лично я за вами хоть на край света, но на чем вы Серегу Правдина поймаете, ума не приложу.

— Какая у него, однако, фамилия для бандита, — покачала головой Серафима.

— Ага, как на заказ, — согласился Владимир Петрович.

Я хранила молчание. Задача была явно невыполнимой, и я втайне радовалась. А зря.

— Что ж, — сказала тетушка, — негусто, но и не пусто. Значит, семьянин. Хорошо.

— Чего ж хорошего? — удивился Владимир Петрович. — Я тебя сразу предупреждаю, он не клюнет. А если вы в кабаке к нему приставать начнете, он скорее всего нацелит вас шагать довольно далеко, причем в грубой форме.

— Вот-вот, — подала я голос, — к тому же я совершенно не способна приставать к мужчинам в этих… в кабаках. Говорю сразу, у меня не получится.

— За что тебе деньги в твоем театре платят? Не может она… А тебе, друг мой Вовка, я со всей ответственностью заявляю; нет такого мужика, которого нельзя взять за яйца.

Я собралась покраснеть от такой грубости, но передумала и только рукой махнула, а Серафима, глядя в потолок, продолжила:

— Кабак не годится. Дыша духами и туманами… конечно, здорово, но вдруг он это стихотворение в детстве не читал?

— Серафима, — решила вмешаться я, — наша задумка никуда не годится. Ясно он любит жену. И человек приличный, я, конечно, имею в виду не его бандитство, а то, что парень хотел подняться из грязи, в которой оказался в момент рождения. Наверное, он не пьет? — Вопрос адресовался эксперту по Циркачу.

— Очень мало, очень редко, — ответил Володя.

— Видишь, — обрадовалась я. — Мы имеем дело с индивидуумом, желающим покончить со своей средой. А такого человека должны волновать деньги, успех.

— И женщины, — хмыкнула Серафима, — которые, выражаясь языком начала века, принадлежат к другому сословию.

— Он любит жену, — нахмурилась я.

— Еще бы, она ему вместо мамки. Помогала и поддерживала. И сейчас наверняка советы дает. Конечно, он испытывает чувство благодарности, и вполне возможно, что в ней нуждается. Только мальчик вырос. Двадцать шесть лет — время страстей и большой любви. Я проглочу свой язык, если он не клюнет.

— Хотелось бы присутствовать, — съязвила я, но остановить тетушку было уже невозможно.

— Он наверняка подумывает свои чад отправить в Гарвард. Отголоски несчастного детства: моя дочь ни в чем нуждаться не будет…

— Нам-то что с этого? — разозлилась я.

— А то… Обращаю ваше внимание на тот факт, что хорошо закончивший школу мальчик не пошел в институт, а стал бандитом. Наверняка имел на судьбу обиду. Воображает себя кем-то вроде Робина Гуда. Улавливаете? Парень — романтик. Вот мы ему и отвалим романтики по самые уши.

— Конечно, в психологии я не силен, — мудро заметил Владимир Петрович. — Только кажется мне, что чепуха все это.

— Так давайте проверим, — миролюбиво кивнула тетка. — Вернемся к главной проблеме: где нам его зацепить? Кабак, по здравым размышлениям, действительно не годится. Где он еще бывает? Я имею в виду общественные места. Театр, концертный зал?

— Ты, Серафима, малость загнула, в театре и я бываю раз в год.

— А вот и напрасно, — не удержалась я. — У вас хорошая труппа и спектакли удачные…

— Ты нам потом расскажешь, — перебила Серафима. — Значит, театр отпадает. Что ж нам, его на улице ловить? Организовывать случайную встречу?

Володя за ухом почесал и неохотно сказал:

— Он ездит в церковь по воскресеньям.

— Зачем? — в два голоса удивились мы.

— Жену привозит, а сам ждет в машине.

— Ясно. Жена, значит, мужнины грехи замаливает. Что ж, разумно, сразу видно, люди обстоятельные. Какую церковь предпочитают?

— Вознесенскую.

— Это та, что на Ивановой горе? — почему-то обрадовалась Серафима. — Повезло! Натура там… одним словом, красотища. Кстати, завтра воскресенье, ежели я ничего не путаю.

— О Господи, — простонал Владимир Петрович.

— Мне-то что делать? — нетерпеливо бросила я.