Иван Сербин - Зверь

Вздохнув, Гектор прислушался. Из комнаты дочери доносилась приглушенная музыка. Какой-то импортный эстрадник выводил минорную мелодию. Хорошо выводил, но уж больно тягостно, выматывающе. Гектор закусил губу. Что делать? Что? Он бы взял вину на себя, ему, мужику, ТАМ было бы проще. Три-четыре года за решеткой оттянул бы, но этот свидетель… Ухажер Лидкин вину на себя точно не возьмет. Папашка — музыкальный профессор — быстро вколотит в задницу отпрыска понимание, что между двумя годами за разрешение управлять машиной постороннему лицу и семью за сбитого мужика — большая разница. Господи, что делать? Что же делать?…

Гектор поплотнее завернулся в одеяло, встал и пошлепал в комнату дочери. Холодный линолеум обжигал босые ступни, луна дурой таращилась в окно, и тень Гектора колыхалась на обоях, как призрак, не находящий успокоения. Осторожно приоткрыв дверь, он просунул в щель голову и шепотом спросил:

— Спишь?

Лидка задышала, стараясь убедить отца: мол, еще как. Фальшиво задышала, неубедительно. Уж кто-кто, а Гектор-то знал, когда она действительно спит, а когда просто не хочет, чтобы отец лез в душу, приставал с разговорами. Однако ему сейчас было не до церемоний. Он прошел к кровати дочери, присел в ногах.

— Знаю, что не спишь…

— Чего тогда спрашиваешь?

Похоже, первый шок у Лидки прошел. Она наверняка уже пыталась представить себе, каково будет ей ТАМ. Гектор мог бы рассказать, каково людям, впервые попавшим «на зону». Половина его друзей-спортсменов побывала за колючкой. Разные сроки, разные дела, но разве это меняет суть дела? Лидка завозилась, поворачиваясь на спину, и Гектор увидел ее лицо — белое, с синими пятнами под глазами. Он вздохнул, помялся, подыскивая подходящие слова, не нашел и бухнул «в лоб», словно кирпич уронил:

— Ты это… номер-то «девятки» запомнила? — Лидка молчала, глядя на него, и Гектор отчего-то смутился, забормотал скороговоркой: — Понимаешь, я подумал, если его найти, поговорить, может быть, он…

— Не надо, папа, — резко ответила девушка. — Ничего не надо.

— Почему? — не понял Гектор.

— Я завтра утром иду в милицию.

— Ты что-о? — воскликнул он и, спохватившись — ночь, тишина, соседи могут услышать, — повторил тихо: — Ты что? И не думай! Выбрось из головы, слышишь? Не смей!

— Папа, будет хуже, — с отчаянием в голосе сказала дочь. — Ты что, не понимаешь? Если я этого не сделаю, будет еще хуже!!!

— Хуже уже не будет, — возразил он и, протянув руку, погладил девушку по голове.

Лидка вдруг всхлипнула и, отвернувшись, уткнулась в подушку. Гектор растерялся.

— Ну ладно, что ты, — торопливо приговаривал он, проводя шершавой, мозолистой ладонью по волосам дочери. — Ну не надо. Может быть, обойдется. Вдруг мужик этот и не помер вовсе. Может, он оклемался и до дому добрел. Может, его кто-нибудь отвез в больницу…

— Он у-умер… — глухо, невнятно выпалила в подушку девушка. — Понимаешь, умер. Я видела его глаза, папа! Он погиб… Меня посадят в тюрьму. Я знаю… Ой, папка…

— Может, не найдут, — сказал Гектор, стараясь, чтобы фраза прозвучала ободряюще. — Кто вас видел? Этот, на «девятке»? Ну подумай сама, зачем ему болтать, навлекать на себя неприятности? Нет, он будет молчать. А больше вас никто и не видел. Утром я позвоню одному знакомому, отгоним тачку твоего кавалера в его мастерскую. Три дня — и будет как новая. Подрихтуем, подкрасим… Лешка, он, знаешь, мастер — золотые руки. Из… словом, из хлама конфетку сделает. Так-то.

Лидка всхлипнула, шмыгнула носом и, повернувшись, вытерла ладонью глаза.

— Ты думаешь? — спросила она тихо.

— А как же. — Гектор попробовал улыбнуться. — Не боись. Как-нибудь выкрутимся.

Дочь слабо улыбнулась в ответ:

— Знаешь, мне так страшно…

— Представляю себе. — Он поднялся. — Ладно, постарайся забыть об этом. Хорошо, золотой? Поспи. Утро вечера мудренее.

Девушка вздохнула, словно говоря: «Если бы…»

Гектор вышел из комнаты, аккуратно и плотно притворив за собой дверь. В темноте пошарил в баре, отыскал «нычку» — наполовину выпотрошенную пачку «Явы», — достал сигарету, закурил. Поставив пепельницу в изголовье кровати, он повалился ничком, уставился в сочащийся причудливыми тенями потолок. Музыка все плыла и плыла, навязчиво повис в молочном полумраке эллингтоновский «Караван». Гектор терзал зубами сигаретный фильтр и думал, думал, думал. Он так и не нашел в себе сил рассказать дочери о самом главном. О воспоминаниях, застывающих за спиной темными бесплотными фигурами. Хотим мы того или нет, но они возвращаются, заставляя нас покрываться холодным потом. Гектор повернулся на бок, раздавил окурок в пепельнице и, натянув одеяло до подбородка, закрыл глаза. Сон все не шел, зато лезли в голову дурные мысли. Вопросы гроздью нанизывались на лозу страха. А если ехавший на «девятке» парень запомнил номер «жигуля» и «стукнул» ближайшему гаишному посту? Так или нет? Если нет, то куда делся труп? А если так, то почему «жигуль» не тормознули на трассе? Гектор понимал: имела место какая-то случайность, благодаря которой ребята благополучно добрались до дома, но поймать ее за хвост не мог, ибо такие случайности не поддаются логическому анализу. Они просто происходят, и все. Отвернувшись к стене, Гектор вспомнил о визитке Вальки и мысленно поблагодарил Бога за то, что еще жива такая прекрасная старомодная штука, как школьная солидарность. Ведь без малого пятнадцать лет не виделись, и на тебе, примчался среди ночи. Валька — проверенный в пивных баталиях сорвиголова, душа компаний, неисправимый хохмач и повеса, ныне — удачливый бизнесмен. И почему именно о нем вспомнилось в первую секунду? Лучший школьный товарищ. Тогда говорили — друг. Теперь вообще сложно определить: кто друг, кто приятель. Общение затухло, компании распались. А вспомнил же… Надо будет завтра позвонить. Вдруг да выяснится, что потерпевший жив, лежит в больнице? Вот, кстати, и ответ, почему «жигуль» не взяли на трассе. Это ведь совсем другой коленкор. Может, и согласится сбитый Лидкой мужик взять деньгами и не доводить до суда… Надо позвонить… С этой мыслью Гектор уснул, с головой погрузившись в неспешный, вязкий ручей сновидений…

Старик отложил пистолет и достал дорогую сигарету. Длинными ухоженными пальцами он привычно размял ее, вставил в длинный мундштук и щелкнул зажигалкой.

От резкого звука, «выплюнутого» чуткими динамиками, Непрезентабельный вздрогнул. Он задумался, погрузился в воспоминания. Старик умел рассказывать, окрашивать события той толикой подробностей, которые делают любую историю сочной и яркой. События прошедшей недели вновь проплывали перед мысленным взором «гостя».

— Откуда вам все это известно? — спросил он рассказчика.

— Что вы имеете в виду? Дорожное происшествие? — Тот скривил губы в подобии усмешки. — Гектор Наумович рассказал о нем Трубецкому. И именно в таком виде. Но это не самое главное. Хотя я рад, что вы задали вопрос. Это означает: мы на верном пути. Я не ошибся?

— Ну, положим. И что дальше?

— Дальше… Дальше было вот что…

Утро началось с нестройного воробьиного хора. Серый рассвет лениво вползал в комнату сквозь неплотно задернутые шторы. Мутный день мохнатым зверем развалился на полу вдоль кровати. Вяло накрапывал дождь, тупо ударяя в жестяной карниз. Холодная сырая смурь, словно плесень, испортила и без того похабное настроение Гектора. Ему показалось, что в квартире пахнет бедой. Он действительно чувствовал запах. Кисловато-приторный, омерзительный, тревожный. Открыв глаза, Гектор несколько секунд лежал неподвижно, прислушиваясь к царящей в квартире тишине. Никаких звуков. Абсолютное, глубинное безмолвие. Отвратительный запах, бывший, вероятно, последним отголоском ночных тревожных снов, исчез. За окном неожиданно увесисто ухнул пневматический молот, вбивая в размытый глинозем бетонную опору — по соседству, через дорогу, вот уже полгода возводили очередной планово-шаблонный небоскреб. Взвыл надрывно бульдозер, и тут же испуганно заткнулись воробьи, зато возопило заполошно вездесущее воронье братство. Ожила залитая дождем стройка, заматерилась возмущенно в едином трудовом порыве. Басил «зилок», увязший в слякотно-бездонной грязище. Кто-то орал по-стахановски луженой глоткой: «Ну куда, куда?!!»

Все. Гектор откинул одеяло, сбросил с кровати длинные мосластые ноги, сел и потряс головой. Старательно тренькал будильник, силясь одолеть семичасовую отметку. Вообще-то Лидке нужно вставать, собираться в техникум… Да разве до того ей теперь?… Сунув нескладные ступни в тапки, Гектор прошлепал в коридор и приоткрыл дверь в комнату дочери. Лидка спала, сжавшись в комочек, вздрагивая во сне. «Как маленькая, — подумал он, — а ведь семнадцать уже…» Его подхватила невероятно сильная волна нежности. До мути в голове, до задыха. Гектор несколько секунд смотрел на дочь, а в голове вновь мелькали спутанные кадры вчерашнего вечера. Неужели ЭТО действительно было? Разве произошедшее не дурной сон? Нет, ответил он сам себе и вдруг ужаснулся от понимания: в любой момент — через день, час, минуту, секунду — в дверь могут позвонить. Войдут страшные безликие люди в сером и уведут Лидку, его ребенка, его кровиночку, его доченьку. Гектор видел их. Высокие, безразличные, с выцветшими глазами. С плащей стекают капли дождя, оставляя темные кляксы на ковровой дорожке. Они останавливаются посреди прихожей и произносят, цепко следя за его реакцией: