Владимир Константинов - Жертва мистификации

— И потом, в мире есть и другие женщины. — Она посмотрела мне в глаза долгим взглядом. Ее большой чувственный рот полуоткрылся, обнажая белые красивые зубы. — Ах, Андрей Андреевич, вы такой шикарный мужчина! Я так вас хочу! Поцелуйте меня!

Я не мешкая, прижался к её губам. Она с легким стоном прильнула ко мне полной грудью. Горячий язык её все глубже и глубже проникал в меня и трепетал, и творил такое, что я подумал невольно, что взорвусь от желания. Оторвавшись от меня она горячо прошептала:

— Возьмите меня!

— Где? Здесь, на этих камнях?!

— Ну это же такой пустяк! — с блудливым гортанным смешком проговорила она. Встала, расставила ноги и, наклонившись, уперлась руками в валун. Спросила:

— Вам так будет удобно?

Мне было удобно. Я закинул подол сарафана ей на спину, обнажая крутые загорелые бедра. Мне даже не пришлось снимать с неё плавок, так как их не было. По-всему, она заранее все предусмотрела. Стянул с себя джинсы и плавки. Подошел и крепко схватил её за бедра. Но в самый последний момент она выскольнула из моих рук, опустила юбку, рассмеялась и, указывая рукой в направлении скалы, проговорила:

— Вон видите, следит.

Я был сильно раздосадован случившемся. Оделся. Посмотрел на скалу и заметил. что за ней действительно прячется какой-то человек и следит за нами.

— Кто это?

— Мой муж. Между прочим, он здесь ловит своих хариусов, — указала она рукой на омут. — Говорят, что в нем черти водятся. Поэтому, не советую ходить с мужем на рыбалку.

— Почему?

— Утопит, — вполне серьезно проговорила она. — Он ревнив, как мавр.

— А отчего вы его не боитесь?

— Потому. что он мне ничего не сделает. Он меня боготворит. А вот моим любовникам туго приходится.

Мне стало как-то неуютно от этих слов. Вспомнил вчерашний разговор с её мужем, спросил:

— Антонина Львовна, вы как-то рассказывали мужу о гибели здесь девушки в прошлом году. Даже называли её фамилию. Скажите, от кого вы слышали эту историю?

— Я рассказывала?! — удивилась она. — Кто вам это сказал?

— Ваш муж.

— Ничего такого я ему не говорила. Он определенно что-то путает. Помнится, это он рассказывал мне легенду, будто юная девушка от несчастной любви сбросилась вон с той скалы, — она указала рукой на уже знакомую мне гору. — С тех пор её прозвали горой смерти.

Почувствовал, как от этих её слов по спине вновь прошел холодный ветерок, появилось нехорошее предчувствие.

К дому отдыха мы возвращались порознь. На веранде заметил «профессоршу» Наталью Викторовну с огромным цейсовским биноклем в руках. Прильнув глазами к окулярам, она поводила им из стороны в сторону в поисках объекта. Натолкнувшись, вероятно, на мою измочаленную физиономию, она отняла бинокль от глаз, презрительно скривила тонкие губы и прошипела, будто гремучая змея:

— Как вам не стыдно! Ведь вас же могли видеть дети!

Неужели она отсюда все видела? Нет, не могла она видеть. Нас скрывал высокий берег. Вероятно, догадалась.

— Во-первых, откуда здесь могут взяться дети? И отчего мне должно быть стыдно, Наталья Викторовна? — бодро спросил, поднимаясь на веранду.

— И он ещё спрашивает! — громче зашипела она. — Боже! Какая грязь! Какой стыд! Вы хоть проверяли её на спид?

Нет, все же видела. Факт. Но не отсюда, а, наверное, из своей комнаты. Но единственное, что оставалось в моем положении — это все отрицать. Так я и сделал.

— Я что-то не пойму ваших намеков? Вы вроде как меня в чем-то обвиняете, так?

Она едва не задохнулась от возмущения. Некрасивое лицо пошло красными пятнами и стало ещё более безобразным.

— Развратник! Этим вы и погубили свою красавицу-жену!

У меня все буквально поплыло перед глазами. Я ринулся к ней, заорал, как припадочный:

— Откуда вам известно про мою жену?!

Она буквально вжалась в плетеное кресло, в страхе хрипло пробормотала:

— Какую ещё жену?!

— Вы только-что сказали, что я погубил свою жену. Откуда вы о ней знаете?!

— Герман!! — истерично завопила она.

На веранду выскочил «профессор». Седые редкие волосы его стояли торчком от возбуждения.

— Что случилось, милая? — спросил он, подскакивая к жене.

— Вот этот молодой нахал ко мне пристает, — захныкала она.

Герман Владиславович воинственно выпрямился, выпятил колесом петушиную грудь, указательным пальцем поправил очки и пошел на меня приступом.

— В чем дело, молодой человек?! Почему вы себе позволяете, так сказать?!

— Ваша жена только-что сказала, что я погубил свою жену. Я её спросил, откуда она знает мою жену. Вот и все, — попытался я объяснить.

«Профессор» повернулся к жене.

— Натали, это действительно так?

— Герман, клянусь, ничего такого в помине не было. Я даже не знаю, был ли он вообще женат. Я сидела, ела клубнику. Вдруг, ни с того ни с сего он стал ко мне приставать, говорить всякую чушь. Мне кажется, что он ненормальный.

И тут я увидел, что на коленях у неё вместо цейсовского бинокля стоит фарфоровая чашка с садовой клубникой. Старуха, похоже, права. У меня определенно едет «крыша». Надо срочно отдохнуть, принять ванну, расслабиться.

— Извините, — пробормотал и прошел в дом.

Когда поднялся на второй этаж, то в коридоре встретил Аркадия Рубеновича. Он широко улыбался и ещё издали принялся грозить мне пальцем.

— А вы шалун, сударь! — проговорил он, подходя. — Как это вы с моей женой, а?! Шалун! Ба-а-льшой шалун!

Я в буквальном смысле остолбенел от услышанного.

— Я что-то вас ни того... — промямлил.

— Не отпирайтесь! Я все видел! — решительно присек он мои возражения. — Как вы её у валуна, а?! А вы парень не промах. Молодец!

Поверить в происходящее было просто невозможно. Я был уверен, что все это мне привиделось в горячечном бреду. А передо мной стоял вовсе не Аркадий Рубенович, а его призрак, фантом. И чтобы удостовериться, я дотронулся до него рукой. Нет, это был живой роганосец из плоти и крови.

— Что это с вами, Андрей Андреевич?! — забеспокоился он. — Если вы думаете, что я на вас сержусь, то совершенно напрасно. Дело молодое, разве ж я не понимаю. И свою жену не веню. Если бы я мог ей дать, чего ей хочется, то она бы не заглядывалась на сторону. Верно? А я, к сожалению, не могу ей этого дать. Кого же в этом винить? Так что, не берите в голову, голубчик. Но я ведь не поэтому тут. Я хотел узнать насчет рыбалки. Пойдете вы завтра утром со мной, или как?

— Так ничего же не было, — пробормотал унижено.

— Какая разница — было, не было, — махнул он пренебрежительно рукой. — Так вы пойдете на рыбалку?

Я вспомнил слова его жены, но был совершенно деморализован и абсолютно не способен к сопротивлению. Тем более, что я уже ему обещал.

— Разумеется, — кивнул. — Только у меня нет удочки.

— Удочка у вас будет, — заверил он меня. — Значит, завтра утром я заскочу за вами?

— Буду только рад.

— Вот и ладненько! Вот и замечательно! — воскликнул он, потирая ручками, и засеменил прочь по коридору.

Я едва живой ввалился к себе в номер, прошел в ванную, разделся и долго стоял под обжигающе-холодным душем, приходя в чувство. Затем, растерся махровым полотенцем, прошел на кухню, открыл холодильник, достал бутылку, налил полный стакан и залпом выпил. Прошел в комнату, сел в кресло, закурил. Попытался сосредоточиться. Во всей этой чертовщине есть какой-то логический смысл. Надо только его уловить, понять причину происходящего. Мне даже показалось, что очень близок к разгадке. Только спокойно. Без нервов. Надо взять себя в руки. Но ничего не получалось. Голова была пустой и тяжелой одновременно. В ней бродили неясные, отрывочные, не связанные между собой мысли не мысли, образы не образы, а так, что-то среднее между ними. Начиналась цепная неуправляемая реакция. Я стремительно распадался на молекулы и атомы. Собрать их воедино, в то, что некогда называлось личностью, теперь будет очень сложно, если вообще возможно. Факт.

В это время раздался зычный голос Анастасии Матвеевны, призывающий всех к обеду. Я оделся и спустился вниз.

За обедом Эльвира Петровна делала вид, что со мной не знакома, жеманничала и все говорила, что я ей кого-то напоминаю. Я хранил упорное молчание. В конце-концов, она обиделась и отвязалась от меня. Антонина Львовна, наоборот, всячески пыталась дать всем понять насколько мы хорошо знакомы, была необычайно весела, выказывала мне всяческое внимание, говорила двусмысленности и громко смеялась. К концу обеда, если и были у кого сомнения относительно наших с ней отношений, то развеялись. Я едва выдержал все это издевательво. Хоть было бы за что! Но главное — её муж, этот роганосец со стажем, был совершенно беспечен, смотрел на жену влюбленными глазами, кивал головой, во всем с ней соглашаясь, и улыбался. Право, дурдом!

После обеда я вернулся в номер. Ощущал себя разбитым и усталым. Таким усталым, будто прожил на свете не двадцать девять лет, а все сто и с трудом передвигал дряхлые, немощные члены. Не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, ни о чем думать. Да чего там, мне самого себя было тошно видеть. Хотелось лишь одного — скорее дотащиться до кровати, упасть на неё и вырубиться. Да, подкосила меня женушка, здорово подкосила своим самоубийством. Теперь во всем, что со мной случилось, я обвинял бывшую жену. Хотя шестым чувством понимал, что необъективен и несправедлив к ней, что она здесь не при чем, что все дело во мне самом. Но согласиться с этим никак не мог. Нет, надо скорее выгребаться из этой чокнутой страны, населенной дебилами-соотечественниками. Мне казалось, что стоит лишь оказаться на Западе, как все в моей жизни нормализуется, войдет в привычное русло, все будет «о кей». Благо, что я обеспечил себе достойный отъезд. В банках у меня хранится пара миллионов долларов. На первое время хватит. Плевал я с верхней полки и на эту фирму и на этот вшивый город. Осточертело все до смертушки. Факт, не требующий доказательств. Но отчего так болит башка. Спасу никакого нет — так болит. В одном из чемоданов, кажется, есть пачка пентальгина.