Владимир Безымянный - Тени в лабиринте

Гена с Толиком так и прыснули со смеху, как будто Серов сообщил им, что он работает диктором Центрального телевидения. Сева сидел в неудобной позе, потупив мутный взор в стакан с остатками прозрачной жидкости на дне.

– Вы мне не верите? – обиженно скривился Серов. – Ну что же, дело ваше.

– Да нет, почему, – протянул Толик, сразу придав лицу серьезное выражение, – верим. Но не очень.

– Вот у меня один приятель, – ни к селу, ни к городу начал Гена, говорил, что как только вернется из армии, сразу купит себе черный «Мерседес» с магнитофоном и всякой прочей мишурой.

– Ну?

– За месяц до конца срока службы папашу его, директора рыбного ресторана «Океан», взяли, как говорится, за жабры. Естественно, полная конфискация и все такое. Так вот, сразу после дембеля этот парень подался на Север за длинным рублем.

– А что, кроме отца у него никого в городе не было? – поинтересовался Дима.

– А кто еще кроме папаши ему был нужен? – хмыкнул Гена.

– Это Гена говорит к тому, что важен, в первую очередь, конечный результат, – вклинился в разговор неугомонный Толик. – Вот можешь ты сделать пистолет – во всяком случае, утверждаешь, – давай на спор.

– Да ради бога, – самоуверенно заявил Серов, – хоть десять пистолетов. А то все какую-то муру заставляют делать, вон Сева может подтвердить.

Сева встрепенулся, когда о нем наконец вспомнили, и решительно закивал, даже не пытаясь вникнуть в суть беседы.

– Раз так, – сказал Толик, – предлагаю пари: если ты до конца года сделаешь хлопушку – с меня полтинник, если нет – с тебя четвертак. Имеется в виду, естественно, действующий образец.

Говорил он громко, поэтому Гена, опасливо покосившись по сторонам, пихнул его локтем в бок. Толик скорчил мину человека, умирающего от скуки, затем наклонился к Дмитрию и заговорщически прошептал:

– Пошло?

– Ясное дело, – ответил обалдевший от спиртного и собственного гонора Серов.

Дима и Толик протянули друг другу руки. Разбить было некому – Сева уже дремал над опустевшей тарелкой, так и не выпустив недопитый стакан из цепких пальцев. Гена временно куда-то исчез, очевидно, пошел за подкреплением.

– А, черт, – выругался Толик, рыская глазами. – Рита! Ритка, иди сюда!

Откуда-то из-за колонны с обворожительной улыбкой вынырнула Рита с какой-то своей подругой, не то Алей, не то Галей.

Дальнейшее Дима помнил очень смутно. Хохочущая Рита, символически перебивающая спорщиков наманикюренными пальчиками, возбужденный Гена, орущий: «А теперь на брудершафт!», осоловевший Сева, сонно хлопающий ресницами… И кто-то совершенно посторонний, нахально затесавшийся в компанию…

Потом туалет, незнакомый парень за спиной, упорно втолковывающий пропитым голосом: «Умойся, вот увидишь, полегчает». Дима с трудом умылся, и ему действительно стало чуть легче, хотя координация движений оставляла желать лучшего. Язык распух, еле ворочался и непонятно как вообще помещался во рту.

Они еще провожали кого-то, возможно, ту же Алю-Галю, и редкие прохожие с испуганно-брезгливыми лицами шарахались в сторону. В отдельные моменты Дима почти полностью приходил в себя, закрывал глаза, и начиналось странное состояние головокружения – создавалось впечатление все ускоряющегося раскручивания карусели. Приходилось открывать глаза и, словно в подтверждение издевательства паров алкоголя над мозгом, мир, подернутый пеленой, еще несколько секунд продолжал крутиться в обратную сторону.

Улица, на которой жил Серов… Толик с Геной (Сева успел где-то потеряться) оставили там Диму, в полной уверенности, что дальше он доберется сам. И Дима действительно дошел, хотя по дороге его стошнило, и возле дома он, поскользнувшись, едва не разбил голову.

На следующий день, немного придя в себя, Серов вспомнил про заключенное пари и решил незамедлительно действовать. Он еще не осознавал тогда, что собирается переступить черту, отделяющую проступок от преступления.

Дмитрий решил сделать два пистолета – так, на всякий случай. Он никогда не делал ничего подобного, отсюда и сомнение: а вдруг что-то не получится?

На изготовление первого образца во время заводских смен ушло около трех недель. На работе Дмитрий делал детали и корпус, а собирал пистолет дома, в полном уединении. Впрочем, в суете и шуме большого цеха никто даже не поинтересовался, что именно делает на станках молодой парень. Второй пистолет отобрал времени вдвое меньше. Дима совершенно справедливо счел это результатом отработки прогрессивной технологии.

Сразу после окончания этой работы Дмитрий, улучив свободную минуту, пошел в гальванический цех, где нашел Севу и взял у него телефон Толика.

Вечером Серов позвонил Толику.

– Какой Дима? – удивился Толик, нацеливаясь прервать разговор.

– Забыл «Чернильницу»? – спросил Серов.

– «Чернильницу» помню, так при чем тут… а-а, как же! Знаменитый оружейник Дима со станкоинструментального. – В голосе Толика звучал уже не вопрос, а утверждение. – Севкин приятель.

– Точно.

– Кстати, о Севе. Он ведь на нас обиделся по-крупному. Хоть убей, не пойму, как мы тогда потеряли его после кафе и никто даже внимания не обратил.

– Я потом заметил, – вставил Серов.

– Ну да, так он, оказывается, оставшись один, дошел на автопилоте до проспекта, обхватил там руками фонарный столб и в таком положении попытался уснуть. Как ты сам понимаешь, первый же патруль забрал красавца и отвез в вытрезвитель. Утром туда прилетел руководитель его ансамбля, три часа извинялся, расплатился и увез дурака на своей тачке домой.

– Он мне об этом ничего не говорил, – подхватил Дмитрий. – То-то я смотрю, Сева наш сторониться всех стал, да еще делового из себя строит. Так вот, я позвонил тебе, чтобы узнать, когда можно будет проверить.

– Проверить? Говори громче, ни черта не слышно.

– Я имею в виду наше пари.

Недолгое молчание, потом как будто на другом конце провода глухо кашлянули, и Толик, растягивая окончания слов, ответил:

– Ты это серьезно?… Я не знаю, сможет ли Гена в ближайшие дни… Слушай, а ты Никольскому уже сказал?

В субботу Серов, Никольский, Толик и Гена поехали на электричке за город проводить «испытания».

Полчаса они бродили в поисках безлюдного места, втаптывая грязно-желтую листву в мокрую землю и спотыкаясь на скользких бугорках. Дима до боли в пальцах сжимал ремень сумки с «опытными образцами». В голове его вертелась тревожная мысль: «А вдруг не сработает?»…

Миновав открытую местность, компания остановилась – кругом были только черные от влаги стволы деревьев да еще несносные вороны, мечущиеся над голыми кронами.

С замирающим сердцем Дима вытащил из сумки пистолеты, один оставил себе, другой передал Толику и начал сбивчиво объяснять, как производить заряжание (патроны остались у Димы от отцовского именного оружия). Сева с Геной, как и полагалось наблюдателям, топтались сзади на почтительном отдалении.

Толик стал в позу заправского дуэлянта и поднял вверх чуть подрагивающую правую руку. Раздался выстрел, вороны с хриплым возмущенным карканьем разлетелись в разные стороны. Сева испуганно отшатнулся, Гена с неестественно побелевшим лицом смотрел в небо, прислушиваясь к затихающему гулу.

У Серова резко изменилось настроение – захлестнуло бодрой волной уверенности, всесильности. Он зарядил свой пистолет, направил на корявый пенек метрах в двадцати, прицелился и нажал на спусковой крючок.

– Попал! – радостно заорал Гена, ошалевший от всего происходящего. – Во класс, а!

Назад они возвращались взбудораженные. Впереди уверенной походкой вышагивал Дима, остальные что-то восторженно кричали. Это был настоящий триумф.

На обратном пути Толик пожелал расплатиться за проигранное пари и вытащил из кармана две зеленые бумажки. Дима вначале решительно отказывался, делая протестующие жесты, но потом, «по настоянию общественности», деньги взял. Полученный «гонорар» был благополучно пропит всей компанией в тот же вечер в небезызвестной «Чернильнице».

Вскоре от Толика последовал еще заказ на детали для машины своего приятеля, а когда он расплачивался в кафе, то попросил у Димы на пару дней пистолеты – «поохотиться», и Серов, уже безгранично ему доверявший, конечно, дал.

А через несколько дней – гром среди ясного неба! К Диме домой пришли с обыском. Он не сразу понял, что судьба сыграла с ним злую шутку, и теперь ему, как в кино, предстоит вживаться в новые, неизведанные роли: подозреваемый, подследственный, подсудимый и, в итоге, преступник.

На допросах Серов отрицал все полностью, яростно – и изготовление пистолета (речь шла почему-то лишь об одном экземпляре), и сам факт знакомства с Толиком.

Мир в глазах Дмитрия стремительно переворачивался. Ему и в голову не приходило раньше, что его действия были в чем-то противозаконны, наказуемы. Серов не мог примириться с такой ужасающей мыслью и, не вникая в юридические тонкости, отрицал все и вся, запутываясь в собственных показаниях больше и больше.